льный план. Семья чаще всего, хотя и не всегда, сов-
падала с отдельным хозяйством. Общины могли состоять как из хозяйств одно-
родных в хозяйственном отношении, так и разнородных. Нередко богатые ско-
товладельцы просто прибегали к найму пастухов или к отдаче скота на выпас на 
различных условиях (Bogoras, 1904: 82—83; Общественный строй..., 1970: 408; 
Васильев, 1976: 332—333; Крупник, 1977: 80, 87). 

Территориальные общности, охватывавшие все хозяйства и общины, ко-
чующие в данном районе со сравнительно четкими географическими границами, 
в социально-политическом отношении никак оформлены не были, за исключе-
нием общих прав на пастбищную территорию, реализовывавшихся de facto. Хо-
зяйства, Прикочевывавшие в новые районы, должны были испрашивать 



288 Глава III. Социальные предпосылки взаимоотношений номадов... 

разрешения у тех, кто уже кочевал там, и иногда получали отказ (Общественный 
строй..., 1970: 407). Однако наличие таких общностей осознавалось самими ко-
чевниками, и нередко границы этих общностей совпадали с границами различных 
диалектов (Долгих и Левин, 1951: 105—106). 

У ненцев (за исключением давно аккультурированных европейских групп) 
имелись экзогамные роды, но генеалогический принцип у них был выражен до-
вольно слабо. Родовые генеалогии у них отсутствуют, имеются лишь легенды о 
происхождении кланов. В этих легендах связи между родами, на которые рас-
пространялось правило экзогамии, запрещавшее браки между их членами, объяс-
нялось тем, что они были основаны братьями. Однако конструирование генеало-
гических линий, протягивающихся отныне живущих ненцев к предполагаемым 
основателям рода, отсутствует. Характер племенной организации у ненцев и само 
ее наличие исследованы очень плохо. Иногда в силу особых обстоятельств не-
нецкие «роды» объединялись в более крупные образования, но состав последних 
не был фиксирован. Можно также упомянуть об административных единицах, 
также именовавшихся родами. Они иногда искусственно создавались русской 
администрацией, в основном в фискальных целях. 

Устойчивого разделения пастбищ в пределах данной территориальной общ-
ности не было. Они считались общей собственностью (Беретти, 1929: 21; Ва-
сильев, 1976: 335—336). Распределение пастбищ происходило без посредничест-
ва какого-либо постоянного руководства, на основе взаимной договоренности. 
Лишь к концу XIX в. и только в некоторых областях тундры (особенно на 
Ямальском полуострове) пастбища переходили в преимущественное пользование 
отдельных общин. Но хотя бы отчасти это было связано с политикой русской 
администрации, для которой стабилизация маршрутов представляла возможности 
большего контроля и управления оленеводами (Житков, 1913: 206—209; Брод-
нев, 1959: 71—72; Васильев, 1976: 335; Крупник, 1977: 62—63). 

Теоретически нельзя исключить, что не будь колониальной власти, борьба 
за скот и пастбища привела бы в конце концов и северных оленеводов к созда-
нию более централизованных и диффе- 



Тема и вариации 289 

ренцированных форм социальной организации. Но даже в этом можно усом-
ниться. Чукчи перешли к оленеводству, отобрав большую часть необходимо-
го им скота у коряков и юкагиров, и при этом остались нестратифицирован-
ным обществом (Общественный строй..., 1970: 98; Вдовин, 1965: 10 сл.). Для 
подлинной социальной дифференциации у оленеводов Северной Евразии 
просто не было ни возможностей, ни стимулов. Очевидно не было у них и 
стимулов для возникновения сегментарных систем, характерных для кочев-
ников аридных зон. 

Евразийский степной тип. К новому времени в евразийских степях, по-
лупустынях и пустынях не осталось, или почти не осталось, кочевых обществ 
и групп, которые в прошлом не прошли бы через горнило государственного 
существования. Однако государственные периоды почти у всех у них сменя-
лись безгосударственными с соответствующей осцилляцией социальной ор-
ганизации. Те ученые, которые рассматривают историю кочевников евразий-
ских степей как единый поступательный процесс развития (см., например, 
Lattimore, 1974; Krader, 1979), сильно упрощают действительность. Так, на-
пример, поступает Шинкевич (Szynkiewicz, 1975: 125), когда, несмотря на 
этнические и политические изменения в степи в средние века, рассматривает 
период с VI по XII в. и далее как время однолинейного развития по крайн