них существует государство или когда 
сами они инкорпорированы в состав оседлого государства. Государство в таких 
случаях выступает гарантом собственности и одновременно ослабляет действие 
перераспределительных механизмов. Пример трансформации традиционного об-
щества хотя и некочевого, в современных условиях привел Барт (Barth, 1966: 
16—17). На примере сват он верно подметил, что редистрибуция сильнее, когда 
богатства трудно реализовать на рынке: в противном случае ее роль быстро 
уменьшается. Даль и Хьерт (Dahl and Hjort, 1979) показали, что аналогичная кар-
тина наблюдается и у некоторых африканских скотоводов. 

Правда, многие ученые (Lambton, 1953: 289; Barth 1964: 103 f.; Stauffer, 1965: 
294; Ferdinand, 1969: 142 ff.; Johnson, 1969: 77;) приводят примеры того, как 
бо-
гатые скотовладельцы Среднего Востока обращают скот в капитал в виде земли и 
после этого сами нередко переходят к оседлому образу жизни. Однако это явле-
ние позднее и локально-ограниченное, присущее уже новейшему времени. Оно 
знаменует собой частичное разложение соответствующих кочевых обществ. Так, 
в Белуджистане, особенно в Калате, земля стала предметом купли-продажи лишь 
совсем недавно (Swidler 1973: 29). 

Кстати, даже в новейшее время иногда наблюдается и обратная картина: 
обращение капитала в скот. Сомали иногда работают в течение многих лет за 
пределами своей страны в качестве моряков и пр., чтобы затем вернуться на ро-
дину, обзавестись скотом и возобновить кочевание (Lewis, 1961: 32). 

В древности и средневековье самой земельной собственности в капитали-
стическом смысле не было, а приобретение и сохранение земли кочевниками 
путем денежно-рыночных трансакций, если и имело распространение, то очень и 
очень ограниченное 



Имущественное неравенство и социальная дифференциация... 271 

Тем не менее верно, что контроль и собственность над нескотоводческой 
продукцией и средствами производства, особенно культивируемыми землями, 
усиливает социальную дифференциации: кочевого общества и укрепляет власть 
вождей над рядовыми кочевниками (Capot-Rey, 1962: 304; Peters, 1967: 176; Salz-
man 1978: 132, 135; Sal zman, 1979: 439). Поэтому кочевая аристократия стреми-
лась при благоприятных условиях к приобретению обрабатываемой земли, хотя 
бы потому, что корпоративный характер собственности на ключевые естествен-
ные ресурсы тормозит процессы социальной дифференциации у номадов. Не лю-
бя заниматься земледелием, номады охотно становились землевладельцами. Но 
эти культивируемые земли не являлись капиталом и приобретение их достигалось 
преимущественно путем завоеваний, захвата и пожалований. 

Необходимо отметить еще один источник социального неравенства в коче-
вых обществах — нередкое наличие в них рабов и других зависимых и эксплуа-
тируемых групп и лиц. Они способствуют неравенству уже потому, что когда 
есть зависимые, существуют и те, от которых они зависят, когда есть домини-
руемые, всегда найдутся доминирующие. Поэтому кочевая аристократия в силу 
своего положения как распорядителей общественными делами, предводителей 
общества, извлекает наибольшую выгоду как имущественную, так и социальную, 
из наличия таких групп. Именно она выступает в качестве их покровителей, па-
тронов и т. д. В свою очередь это дает ей дополнительную силу по отношению к 
рядовым свободным членам собственного общества, силу, которую можно про-
тивопоставить традиционным институтам, ограничивающим социальное нера-
венство11. 

И все же наличия подобных групп в кочевых обществах, как правило, не-
достаточно, чтобы сделать их стратифицированными изнутри. Одна из причин 
этого заключается в недостаточной Диверсифицированное кочевого хозяйства. 
Когда зависимые группы и лица вовлечены в то же самое скотоводческое произ-
водство, что и остальные члены общества, они должны быть сравни- 

 

11Случай туарегов, который, на первый взгляд, противоречит этим утверждениям, 
будет разбираться дальше. 



272 Глава III. Социальные предпосылки взаимоотношений номадов... 

тельно немногочисленными, чтобы сохранялось их зависимое положение. В 
противном случае они постепенно сравниваются с остальными членами общест-
ва, если не юридически, то фактически12. 

В качестве одного из многочисленных возможных примеров сошлюсь на 
отегю-бойол (otegu-boyol) в Монголии XII — начала XIII в., по Пелльо, букваль-
но «esclaves ancestraux», или в его же переводе «наследственные рабы» (Pelliot 
and Hambis, 1951: 85—86). О сущности этой социальной группы в монголистике 
ведется многолетняя дискуссия. Владимирцов (1934