ым по данным археологии и письменных источников, 
едва ли случайно. Очевидно, усыхание климата и было тем последним 
толчком, который побудил скотоводов окончательно забросить земледелие 
и полностью перейти к кочеванию. 

К тому же этот переход почти совпал с появлением в Северном При-
черноморье и Центральной Азии и на их границах оседлых государств, 
разнообразные контакты с которыми имели важное экономическое и со-
циально-политическое значение для древних номадов. Не случайно ким-
мерийцы и скифы ознаменовали свое появление на мировой арене похо-
дами в Переднюю Азию (Herod., I, 103—106; IV.I). Не столько давление 
земледельческих государств, сколько само их существование, с соответст-
вующими возможностями для кочевников, облегчило их специализацию. 

Если переход к номадизму в восточной части евразийских степей — 
во Внутренней Азии, и совершился позднее, чем в западной, то едва ли 
намного. Правда, по мнению Леттимора, (Lattimore, 1967: 57—58, 341, 
346—349), северные и западные варвары, жуны и ди, которые тревожили 
Китай в первой половине I тыс. до н. э., были скотоводами, еще практико-
вавшими также и земледелие. Он утверждает, что китайцы чжоуского вре-
мени не описывали их как конных кочевников. Леттимор (Lattimore, 1967: 
61; ср. Watson, 1972: 



188 Глава 11. Происхождение кочевого скотоводства 

 

140) датирует освоение коня под верховую езду и появление настоящих 
кочевников на границах Китая только IV— III вв. до н. э. Однако все это, 
очевидно, произошло значительно раньше. В иньских надписях к цянам 
(жунам) прилагаются эпитеты: «лошадиные», или «разводящие лошадей» 
(Крюков, Софронов, Чебоксаров, 1978: 175). В трактате Лицзи про жунов и 
ди говорится: «Некоторые из них не употребляют в пищу хлебных злаков». 

Очень вероятно, что переход к кочевому скотоводству во Внутренней 
Азии связан с какими-то давлением или импульсами с запада, хотя Летти-
мор (Lattimore, 1967: 162—163) решительно выступает против такого 
предположения. По мнению Го Мо-жо и ряда советских синологов, пле-
мена ди, появившиеся на горизонте китайской истории в VI в. до н. э., бы-
ли «скифами», т. е. кочевыми ираноязычными племенами (Го Мо-жо, 
1959: 434; Крюков, Софронов, Чебоксаров, 1978: 183—184; Волков, 1979: 
132—133). Вещи скифских типов, в том числе знаменитый звериный 
стиль, в последнее время обнаружены не только в Ордосе, но и в Северном 
Китае. Археологические и антропологические материалы также свиде-
тельствуют о том, что в I тыс. до н. э. в Монголию проникают скотоводы 
из Казахстана, Центральной Азии и, возможно, Алтая (Волков, 1967: 95; 
Jettmar, 1967: 134; Мамонова, 1970: 207). 

Леттимор (Lattimore, 1967: 277—278, 327—328, 343, 349, 364) пола-
гает, что предки кочевых скотоводов Внутренней Азии сначала вели сме-
шанную экономику на границах Китая, но были оттеснены в степь и пе-
решли к номадизму по мере того, как древние китайцы расширяли свою 
земледельческую территорию. На самом деле картина была более слож-
ной. Кочевники не только отступали, но и наступали, и переходили к 
смешанной экономике после того, как переселялись на территорию Се-
верного Китая. Их постепенная дальнейшая ассимиляция китайцами могла 
иметь большее значение, чем вытеснение. Происхождение кочевого ско-
товодства в западной половине евразийских степей, где никакого давления 
со стороны оседлых государств не могло и быть, косвенно свидетельству-
ет против построений Леттимора. 

Леттимор (Lattimore, 1967: 385—386) утверждает, что если варвар-
ские племена севера были бы настоящими кочевниками, они 



Глава II. Происхождение кочевого скотоводства 189 

 

бы воспользовались раздробленностью Китая в V—IV зв. до н. э. для на-
падения на него, используя благоприятный момент. Но, во-первых, период 
Чжаньго (V—III вв. до н. э.) как раз являлся временем экономического, 
политического и военного усиления Китая, когда постепенно происходило 
его объединение. При этом интересно отметить, что, по мнению Шан Юэ 
(1959: 51), именно нападения кочевников способствовали тенденции к 
объединению (это отмечает и Леттимор в своей последней