о незнании римским энциклопедистом 
самого текста перипла: экспедиция Гимилькона упоминается вместе с путешествием 
Ганнона, но о последнем говорится, что тот, отплыв из Гадеса, достиг Аравии. 
Как говорилось выше, это скорее всего отражает ту версию предания, которая не 
опиралась на подлинный текст перипла Ганнона. 
Говорить что-либо о литературных качествах перипла Гимилькона невозможно, так 
как перед нами даже не перевод на латинский язык, а только ссылки и краткое 
изложение содержания. Тем не менее надо еще раз подчеркнуть, что для этого 
памятника характерна нарочитая неясность и нагромождение ужасающих деталей, что 
вызывалось своекорыстной экономической нолитикой карфагенских правящих кругов, 
скрывающих подлинные сведения о найденных карфагенянами странах, чтобы отбить 
желание у соперников их посетить. Поэтому мы не можем ничего сказать о том, 
какие же страны посетил Гимилькон. 208 Хотя обычно считают, что этот 
мореплаватель достиг Англии и
Ирландии [96, с. 127; 204, с. 243; 321, с. 163], а может быть, по пути попал 
даже в Саргассово море [204, с. 242]; к сожалению, оштпорных доказательств 
этого нет. 
Сохранилось еще одно весьма примечательное сообщение пунической географии. 
Мавританский царь Юба И со ссылкой на к пунические книги» сообщает, что истоки 
Нила находятся II Маиритании ( FHG , III ; Iuba , fr . 29). Сообщение Юбы 
подробно перелагает Плиний ( V , 51—53). По его словам, Нил, начинаясь и 
Мавритании недалеко от океана, течет на юго-восток и восток, протекая через ряд 
озер и называясь в этой части своего течения Иигрисом, а затем уже поворачивает 
на север, обретан там свое известное название. Это мнение знали и другие 
античные ав- iiipw , в частности Витрувий ( VIII , 2, 6 — 7). Витрувий нисал во 
пторой половине I в. до п. э. [41, с. 509 — 510], так что заимство- luiTi . эти 
данные у Юбы он никак не мог. Поэтому можно думать, что мнение о мавританских 
истоках Нила распространялось и Риме через посредство других авторов, а может 
быть, и непо-гредственно из пунических источников. Дж. О. Томсон полагает, что 
в этой теории отразились какие-то смутные представления " лежащем^ за Сахарой 
плодородном Судане и текущей там целиной реке», которую связывали с Нилом 
вплоть до XIX в. ] 80, с. 375—377]. Известно о карфагенской транссахарской 
тор-тиле, которая, хотя, может быть, и через посредников, дости- i ила Нигера и,
 пожалуй, даже более южных районов. Так что совсем неудивительно, что сведения 
о большой реке и плодород-, пой области за пустыней могли отразиться в 
«пунических книгах». 
И все же в Карфагене география нвно никак не могла выйти . in пределы чисто 
эмпирических описаний, зачастую намеренно искаженных и украшенных сказочными, 
главным образом всяческими устрашающими деталями. Никакой попытки создать что 
то, приближающееся к географической науке эллинов, сделано пунийцами не было. 
Этому препятствовала целенаправленная экономическая политика правящих кругов 
Карфагена. 
Зато большого расцвета в Карфагене достигла агрономи ческая наука. Та же 
политика — стремление получить максимальную прибыль, — препятствовавшая 
развитию географии, была импульсом для агрономии. Колумелла ( I , 1, 6) говорит 
о наставлениях писателей-пупийцев, занимавшихся агрономией. К сожалению, 
эволюцию этой науки мы проследить не можем. Колумелла ( XII , 4, 2) упоминает 
Гамилькара, но никаких сведений о его деятельности не сохранилось. Лучше 
известен Магон, которого тот же Колумелла ( I , 1, 13) считал подлинным «отцом 
сельскохозяйственной науки». В главе III уже довольно подробно говорилось об 
этом и приводились сохрапенные 209 
римскими писателями отрывки из трактата Магона, чтобы охарактеризовать 
карфагенское сельское хозяйство. Теперь посмотрим на этот трактат как на 
литературное произведение. 
Время жизни и деятельности Магона неизвестно. Этого писателя нельзя 
отождествлять со знаменитый Магоном, установившим свою тиранию в VI в. до н. э. 
Такой трактат, как сочинение Магона, мог появиться только тогда, когда у 
карфагенских аристократов, с одной стороны, возникла необходимость в рецептах 
для рационализации своего земледелия и животноводства, а с другой — когда был 
уже накоплен значительный опыт ведения такого хозяйства. К,два ли это могло 
произойти ранее IV в. до н. э., ибо еще в конце предыдущего столетия, но словам 
Диодора ( XIII , 81, 5), карфагеняне не разводили ни винограда, ни олив, о 
которых говорит в своем произведении Магон. Следовательно, должно было пройти 
некоторое время, прежде чем мог появиться труд, подобный магоновскому, поэтому 
можно полагать, что этот автор жил не ранее конца IV в. до н. э. \А определить 
время Магона точнее, чем вторая половина IV —середина II в. до н. э., 
ненозможно. 
Магон принадлежал к аристократии. Плиний ( XVIII , 22) упоминает, что он был 
полководцем. Видимо, уже удалившись от активной военной (может быть, и 
политической) карьеры, Магон взялся за составление своего трактата. Плиний 
сравнивает его с Ксенофонтом, который, как известно, занялся литературным 
трудом носле прекращения военной и политической деятельности. 
Произведение Магона состояло из 28 книг ( Varro de г. г. I , 1, 10; Col . I , 1,
 13). Автор явно использовал собственный опыт земледельца и хозяина, однако им 
не ограничился: практически он говорит о всех отраслях сельского хозяйства (см. 
выше). И каким бы многоотраслевым ни было его собственное хозяйство, трудно 
себе представить, что все, им перечисленное, могло находиться в одном имении 
или даже в нескольких имениях, объединенных одним владельцем. Поэтому вполне 
нра-вомерно предположение, что писатель обобщил опыт карфагенского сельского 
хозяйства вообще. 
Использовал он и греческие источники. Это ясно видно из упоминания Плиния ( XXI 
, 111) о том, что Магон приводил греческое название фисташки. Интересно 
замечание Гаргилия Мар-циала (4, 1): судя по нему, Магон говорил о каштане, 
который на его родине не куль