неалогий 
[527, с. 123 —124]. Но еще большее значение имели житейские обстоятельства. 
Население было огромным, превосходящим население городов собственно Финикии, в 
том числе Тира, и длинный перечень предков становился необходимым для 
различения его жителей если не согражданами, то богами. Впрочем, встречаются в 
Карфагене и более краткие списки (два поколения), а иногда посвятитель и вовсе 
не указывает предков, даже отца. Особенно часто, как уже говорилось, отсутствие 
генеалогии в женских надписях. Судя по сохранившимся надписям, длина 
генеалогического списка, видимо, не зависела от социального положения 
гражданина. Например, в неоднократно цитировавшейся надписи о постройке новой 
улицы суффеты Шафат и Адонибаал не имеют генеалогии, зато ее имеют другие лица, 
здесь упоминаемые: магистраты и руководители работ [242, с. 117]. В другой же 
надписи ( CIS , 175) неизвестный по имени суффет представляет генеалогию по 
крайней мере в шесть поколений. Вероятно, составление генеалогического списка 
определялось какими-то конкретными обстоятельствами. Что же касается рабов, то 
они, как правило, не имели права на генеалогию, и раб указывал 
2 Надпись KAI , 68 найдена в Сардинии, но оставлена, по-индимому, 
карфагенянином; недаром в первой строке упоминается «народ Карфагена»; правда, 
134 эта строка плохо сохранилась, и поэтому контекст упоминания неясен. 

предков своего господина [110, с. 252]. Однако и при этом могли быть исключения.
 Так, называет своего отца и даже Гюлее далеких предков (надпись иснорчена) 
некий Бодастарт n . tii Ганнибала сына. . . раб Аматмелькарт жены Адонибаала ( 
CIS , 3189). В данном случае, судя но именам, речь идет или о пунийце, каким-то 
образом попавшем в рабство, или о рабе, чьи предки уже достаточно давно жили в 
Карфагене и основательно пунизировались. 
Кроме выбора имени важным актом, сопровождавшим рождение мальчика, было, 
по-видимому, установление «союза» между новорожденным и богом, и этой цели 
служило обрезание. Оно было широко распространено во всем 
ханаанойско-амо-1>ейском культурном круге, в том числе и у финикийцев {Мег. II ,
 104). Правда, Геродот ( II , 104) пишет, что финикийцы, имакомые с эллинскими 
обычаями, отказались от обрезания. Позможно, что и в Карфагене в некоторых 
аристократических п'мьях, испытавших влияние греческой культуры, его тоже уже 
не практиковали. Но в,народе, приверженном старым обычаям [юдины, этот обряд 
был, видимо, распространен^ 
У пунийцев, как об этом будет подробнее сказано позже, существовал обычай 
жертвовать своих первенцев богу Ваал-Хам мону ( Diod . XX , 14). Это касалось в 
первую очередь детей из наиболее знатных фамилий. Аристократы, как писал Диодор,
 всячески пытались избежать такой участи, порой они иикунали у бедняков их 
детей и, выдавая за своих, приносили и жертву божеству. Однако в моменты 
крайней опасности, KiiK это было при нанадении Агафокла, именно детей самых 
могущественных граждан сжигали в честь Баал-Хаммона. Такой обычай, идущий от 
первобытных времен, не означал, конечно, что пунийцам было чуждо такое 
элементарное чувство, как любовь к детям. Скорее наоборот: самое дорогое, самое 
любимое они жертвовали ради общего блага. 
Юлиан ( Or . I , 15 b - c ) говорит, что карфагеняне довольно рано отсылали 
детей из дома, заставляя их жить своим трудом. '• )то означает, что пунийцы 
рано начинали приучать детой к делу, нидимо, в первую очередь к наследственному.
 Недаром карфа-ггпские купцы были столь умелыми: их сыновья с ранних лет 
приучались заниматься торговлей, вникая во все ее тайны. It этой связи особый 
смысл нриобретает и поступок Гамиль-кара, взявшего с собой в Испанию 
девятилетнего Ганнибала ( I ' olyb . Ill , 11, 15; Li v . XXI , 1, 4): в 
соответствии с обычаем, он решил с детства приучить его к трудному ремеслу 
воина и полководца. 
Мы практически ничего не знаем о системе Карфаген- (1 к о г о образования. 
Только некоторые отрывочные све- 135 

дения позволяют нам говорить о его результатах. Известно, что Ганнибал был 
широко образованным человеком, общался с греческими историками, двое из которых,
 Силен и Сосил, находились в его штабе, сам писал произведения на греческом 
языке ( Nep . Ham . 13, 2—4). Греческий язык знал и знаменитый агроном Магон, 
судя но некоторым цитатам из его труда: например, по словам Плиния ( XXI , 111),
 Магон говорит, что греки называли «пистиной» кончики побегов морского латука. 
Правда, после измены Суниата в нервой половине IV в. до н. э. карфагенское 
правительство, как пишет Юстин ( XX , о, 12 — 13), издало закон, запрещающий 
учить греческий язык и греческое письмо, дабы никто не мог общаться с врагом. 
Однако если такой закон действительно существовал, то он явно не выполнялся. Об 
этом свидетельствуют в первую очередь примеры Магона и Ганнибала. Да он и не 
мог выполняться. С начала IV в. до н. э. греческая культура оказывает 
всестороннее воздействие на культуру и повседневную жизнь Карфагена. И в самом 
городе жило немало эллинов. При таких обстоятельствах уберечься от знания их 
речи и литературы было практически невозможно. И главное: сам характер 
карфагенской торговли требовал знания того языка, который был столь 
распространен в Средиземноморье. Некоторые пунийцы до того проникались духом 
эллинской культуры, что даже принимали эллинские имена. Так, например, сделал 
философ Гасдрубал, принявший в Афинах имя Клитомах ( Diod . Laert . Ill , 67). 
Греческое имя взял тот карфагенский купец, надпись в честь которого была 
найдена в Истрии (см. выше). Знание греческого языка открывало нунийцам 
богатство эллинской и эллинистической науки и литературы. И это не могло не 
оказать влияние и на карфагенскую культуру. 
В какой степени карфагеняне овладевали всеми особенностями своего языка, его 
письмом и грамматикой, мы не знаем, хотя сама по себе грамотность была явно 
распространена, что неудивительно