одеждой. В то же время пропорции 
и итой фигуре явно нарушены: голова слишком велика, тело 
чрезмерно широко и грузно, несколько удлинены широкие, ка 
кие-то даже немужские бедра. Надо отметить узкий лоб, малень 
кие глазки, контрастирующие с широкой поверхностью всего 
лица, причем это лицо, как и лицо Тиннит, лишено того мудрого 
и спокойного выражения, которое отличает мраморного старца 
с крышки саркофага [324, табл. 14]. Конечно, можно думать, 
что скульптор стремился нередать индивидуальные черты по 
койного. Однако это едва ли вероятно. Как бы то ни было, эта 
фигура не похожа на гармоничные и идеальные изображения, 
^принтерные для греко-пунического направления. Своими дис 
пропорциями она напоминает, нри всех стилистических разли- 
чинх, изображения на антропоидных саркофагах из Сидона 
или статуэтку Астарты из Карамболо в Испании, отражающие 
финикийский вкус [163, с. 27; 174, табл. 155]. Перед нами, по- 
ипдимому, уже не использование греческой формы для передачи 
пунического содержания, а нередача содержания в пуниче 
ской же форме, на вонлощение которой, однако, оказало сильное 
нлинпие греческое искусство. 233 

С IV в. до н. э. греческое влияние начинает ощущаться даже в таких традиционных 
памятниках, как посвятительные и погребальные стелы. У первых в ряде случаев 
появляются треугольные фронтоны, на поле стел изображаются контуры фасада 
здания греческого типа или только колонны, или даже ионические волюты, 
вырезаются цветы и гирлянды, пальметты, подобные греческим [192, с. 9—30 J . И 
все эти особенности сосуществуют с традиционным типом стелы, с пуническими 
символами, как, например, со «знаком Тиннит». Греческое влияние проявляется в 
элементах, украшающих старую стелу, но не изменяющих ее основных характеристик. 

Почти то же, что говорилось о стелах, можно сказать и о бронзовых «бритвах». С 
конца V в. до й. э. пунктирный рисунок заменяется линейной гравировкой. 
Изменяется репертуар изображений. Если в VI — V вв. до н. э. на лезвиях этих 
«бритв» изображались пальметты, рыбы, листья или бутоны лотоса либо 
геометрический зигзаг, то с конца V в. до н. э. появляются антропоморфные 
фигуры, видимо, различных божеств. В IV в. до н. з. преобладают египетские или 
финикийские фигуры, а с конца IV в. появляются греческие: Гермес, Геракл, 
Дионис, Сцилла, Химера [197, с. 549; 321, с. 197-199 и рис. 70-72; 324, с. 
148—151 и табл. 4—6]. В данном случае важны не только сюжеты, но и манера 
изображения: фигуры персонажей греческой мифологии на пунических «бритвах» 
аналогичны, например, рисункам на греческих вазах этого же времени: те же позы, 
то же внимание к деталям человеческого тела, так же изображенные детали 
предметов, такой же легкий штриховой рисунок. Сочетание изображения с пластиной 
самой «бритвы» очень гармонично и естественно. И все же сам предмет остается 
сугубо пуническим. 
Трудно сейчас установить, чем руководствовался гравер, избирая тот или иной 
сюжет, то или иное «национальное» обличье божественных фигур. Может быть, это 
определялось каноническими правилами, предписывавшими способ изображения 
конкретных фигур. Но, может быть, мастеру это было даже безразлично. Интересна 
в этом отношении «бритва», на одной стороне которой изображены египетская 
богиня с крыльями и ребенок перед ней, а на другой — греческий Гермес с 
каду-цеем, в крылатой шапочке и крылатых сандалиях, и рядом — небольшая фигурка 
собаки. Египетские персонажи представлены в канонической египетской позе, 
несколько застывшей, а Гермес и его собака —. в динамичном движении, 
свойственном греческому искусству. Создается впечатление, что мастер 
демонстрирует свое умение работать а том стиле, какой требует сюжет 234 рисунка 
[324, табл. 4, рис. 12—13]. Такой намеренный (а в неко- 

торых случаях, как в данной «бритве», даже, может быть, подчеркнутый) эклектизм 
характерен для карфагенян. 
Воздействие греческой архитектуры проявляется в пунических мавзолеях. Уже на 
рисунке на стене гробницы на мысе Бон представлено такое сооружение: на 
стереобате поднимается двухэтажный параллелепипед или цилиндр, увенчанный 
пирамидой [196, табл. 52]. Подобный мавзолей, но более сложного типа, был 
сооружен в Сабрате. Если верить реконструкции, in на высоком многоступенчатом 
подии поднималась ногребаль-ная камера, украшенная колоннами, над ней 
возвышался анта-• ии'мент, состоящий из архитрава и карниза, далее шел декор на 
эолийской колонны, метопы с изображением Беса, статуи гидящих львов и 
опирающихся на них людей египетского типа и, наконец, все сооружение 
увенчивалось пирамидой. Надо добавить, что в плане это сооружение имело вид 
трехлистника |1КЗ, с. 201—203; 238, с. 80—84]. Пунический архитектор Абда-старт 
построил мавзолей нумидийского вельможи или царя || Тугге. Он имеет более 
простой вид, чем сабратский, но следует тому же тину: многостуненчатый подий, 
массивный цоколь г ;юлийскими пилястрами (в нем помещалась сама погребальная 
камера); второй этаж украшен ионийскими колоннами и карнизом египетского типа; 
третий — прямоугольник с рельефами, л на самом верху — опять же пирамида [42, с.
 96—97 и ил. 36]. 
Такой тип мавзолеев, видимо, идет из Малой Азии и напоминает знаменитый 
галикарнасский мавзолей или более раннюю «львиную гробницу»в Книде [71а, с. 
244—250]. В Сабрате и Тугге широко использованы мотивы, заимствованные у 
греков: ¦ ;>ллинские колонны, нилястры, рельеф и изображение колесницы. Но все 
это сочетается и переплетается с заимствованиями из Египта, причем эти 
заимствования, особенно в Сабрате, столь многочисленны и играют столь важную 
роль, что нельзя говорить только о некоторых деталях, отличающих пуническое 
произведение от чисто греческого, как это было в случае с греко-