заслужил это своим рассказом или тем, что вторгается 
в то, что ему неподвластно?
   «Почему ты решил говорить со мной наедине, Деллий? Почему не захотел, чтобы 
при нашей беседе присутствовал Антоний?» «Когда-то я уже говорил с тобой 
наедине, Клеопатра, и, по-моему, дал тебе тогда разумный совет. А сейчас... У 
Антония много дел и без этих проблем. И ты знаешь, что он очень подвержен 
интересу ко всяческим проявлениям мистики. Стоит ли волновать его нашим 
разговором?»
   «Ты не настолько хитер, чтобы обмануть меня, Деллий. Не пытайся придумать 
причины, их просто нет. В ответ на твой рассказа, я хочу успокоить тебя. В 
самом „страшном“, на твой взгляд, пророчестве говорится не о том, что 
вдова-госпожа уничтожит Рим, как того опасаются трусливые жители Вечного города.
 Можешь передать всем, Деллий, что пророчество гораздо страшнее. В тот момент, 
когда весь мир окажется в руках той, которая пришла изменить его, небо 
обрушится на землю в виде огненного дождя, который будет изливаться непрерывно 
в течение многих дней. Земля и даже море погибнут в гигантском пожаре, и больше 
никогда не будет ни ночи, ни дня, ни восходов, ни закатов. Ничего, кроме 
Единственного и Чистого, кроме Страшного суда могущественного бога, 
царствующего ныне среди небытия».
   Деллий замер в ужасе. От Клеопатры исходила неведомая сила, заставлявшая 
голос, опустившийся до шепота, звучать как голос оракула. Глаза ее блестели 
волшебным полубезумным огнем, тело напряглось, плечи выпрямились, она вся 
подалась навстречу Деллию, и он невольно отшатнулся, намереваясь убежать из 
палатки. Ноги не двигались, скованные страхом.
   И тут Клеопатра захохотала. Она смеялась громко, от души, заполняя своим 
смехом самые темные уголки палатки. Она указывала пальцем на остолбеневшего 
Деллия и откровенно потешалась над ним. Он не понимал, что она кричала сквозь 
смех, она заговорила на египетском языке. Но инстинктивно он чувствовал, что 
это грубые ругательства, осыпающие его сейчас «золотым дождем».
   Деллий, вдруг потеряв на мгновение разум, набросился на царицу. Он ударил ее 
сначала по лицу, остановив смех, потом кинул на походную жесткую кровать и стал 
яростно срывать с нее одежду, крича страшные непристойности. В голове не было 
ни одной мысли, только ярость, страсть и стремление наконец-то утолить желание, 
обуревающее его, и отомстить за унижения, обиды, оскорбления.
   Его руки дрожали, когда он рвал тонкую ткань платья, когда срывал с шеи 
жемчуг. И только когда он коснулся неожиданно прохладного тела женщины, в 
голове вдруг прояснилось, и он понял – она не сопротивляется. Боясь поверить в 
это, он взглянул в лицо царицы, ожидая увидеть огонь страсти и желания, но 
отшатнулся, как от ядовитого жала змеи. О, Боги, сколько ненависти, презрения и 
гадливости было в глазах Клеопатры. Как он оказывается противен ей, если она 
так брезгливо отвернулась, не желая даже тратить силы на сопротивление.
   Деллий вскочил с ложа и, не оглядываясь, поправляя одежду, пошел к выходу из 
палатки. Он оглянулся лишь на секунду, услышав шепот царицы: «Теперь я знаю, за 
что ненавидеть тебя, Деллий»...

   Бегство Деллия
   Дальнейшая история взаимоотношений Деллия и Клеопатры похожа на 
непрекращающуюся битву. Он писал ей длинные, иногда трепетные, иногда 
непристойные письма. В них не было и намека на просьбу о прощении. Он любил и 
страстно желал ее, она ненавидела и презирала. Деллий озлобился и начал мстить, 
настраивая Антония против жены. Клеопатра не испугалась. Она, как могла, 
приближала конец Деллия. Вместе с Алексой и со своим врачом, хитрым и мудрым 
египтянином, она принялась плести интриги против соперника, зная, какое 
огромное влияние имеет на Антония. Деллий, зная о безжалостном отношении 
Клеопатры к противникам, понял, что его в лучшем случае отравят, в худшем – 
прирежут как бродячую собаку. Быть убитым женщиной, которую любил до безумия, 
что может быть чудовищней? В лагере он знал все тайные ходы и выходы и поэтому 
посчитал наилучшим для себя сбежать. Ночью, никем не замеченный, он перешел 
линию фронта и дезертировал в лагерь Октавиана. Ярость переполняла Деллия, и, 
едва оказавшись у противника, он немедленно выдал ему все планы Антония...

   Прорыв блокады
   Тем временем решение о морском сражении было принято, и Антоний начал 
готовиться к решительному бою. Сразу же перед ним встало достаточно серьезное 
препятствие. Транспортные корабли были слишком легкими, чтобы выдержать 
серьезное сражение, и Антоний принял решение сжечь их. Тем более что для них не 
хватало опытных моряков. После этого флот Египта составил всего 230 кораблей, 
Октавиан же мог выставить против них 400 судов.
   Тактика, которую собирался применить Антоний, была опробована ранее и 
оправдала себя. Это тактика мгновенного абордажа кораблей противника. Как 
оказалось, Октавиан готовился к такому же ведению боя. Разница была в том, что 
Октавиан собирался так сражаться, в то время как Антоний должен был прежде 
всего прорвать блокаду и, может быть, бежать, выйдя в открытое море.
   Несколько дней Антоний потратил на то, чтобы рассадить на корабли двадцать 
тысяч своих легионеров, но в самый момент отплытия на море поднялась буря. 
Солдатам запретили выходить с кораблей, которые теперь были хорошо видны 
неприятелю. Эффекта неожиданности не получилось. Только через день эскадра 
смогла выйти в море. Два полумесяца в открытом морском бою. Так