икл статей и которую я
постараюсь объединить фигурой Афины.
2	Ил., XI, 401 и далее.




Греки

224
В. Михаилин. Тропа звериных слов

несправедливость, Аякс решает ночью в одиночку истребить всех греческих 
военачальников, и в первую очередь своих главных обидчиков: Агамемнона, Менелая 
и Одиссея. Однако Афина, благосклонная к ахейскому войску вообще и ко всем 
перечисленным врагам Аякса в частности, насылает на него uavia той Осой, 
«безумие, от богов идущее», и Аякс принимает за ахейцев общевойсковое стадо 
крупного и мелкого рогатого скота. Перебив его вместе с пастухами, он угоняет в 
свой шатер часть связанных путами баранов и быков, которые кажутся ему знатными 
ахейцами (в числе которых и Одиссей, и Атриды), большую часть убивает сразу — 
но уже на «своей» территории, — а одного барана («Одиссея») истязает при помощи 
бича до самого утра. Утром безумие покидает его, он понимает, что опозорен 
перед всеми греками и что единственный выход для него — самоубийство. Поручив 
Тевкру, сводному брату, заботу об Еврисаке, своем единственном малолетнем сыне 
от пленной фригийской царевны Текмессы, он уходит на берег моря (в одном из 
вариантов мифа уточняется — в сумерках на рассвете1), где и бросается на 
подаренный когда-то Гектором меч. Согласно одной из версий мифа (которой Софокл 
не придерживается, но которая представлена и в трагедийной2, и в 
изобразительной традиции3), Аякс неуязвим для оружия, и у него долго не 
получается пронзить себя мечом, поскольку последний гнется, как лук. В конце 
концов на помощь герою приходит Афина и указывает ему единственное уязвимое 
место — подмышку, после чего самоубийство свершается. После того как тело 
обнаруживают, над ним разгорается новый конфликт. Агамемнон и Менелай 
настаивают на том, чтобы оставить тело «предателя» Аякса без погребения. Против,
 естественно, выступают Тевкр и саламинцы. Призванный Атрида-ми (очевидно, не 
без умысла) в качестве третейского судьи Одиссей проявляет неожиданную для 
предводителей войска широту души и также настаивает на погребении тела, даже 
предлагает свою помощь. От помощи Тевкр отказывается, поскольку она, с его 
точки зрения, была бы оскорбительна для покойного, но Одиссея благодарит. Аякса 
хоронят в земле, а не сжигают, как прочих гомеровских героев, — обстоятельство, 
которое до сей поры не дает покоя историкам, филологам и антропологам. По 
одному из вариантов мифа, Ахиллов доспех возвращается к Аяксу как к законному 
владельцу уже после его смерти: кораблекрушение Одиссея на обратном пути лишает 
последнего всех взятых под Троей трофеев, и море
1 Scholia in Pindarum, Isth. Ill, 53.
         7 В не дошедшей до нас трилогии Эсхила об Аяксе (Scholia in Sophoclis 
Ajacem, v. 833).
        5 Этрусское бронзовое зеркало. Бостон, античная бронза, № 37. См.: [von 
Mach 19001.
    
Греки

225

выбрасывает доспех прямо к подножию кургана, возведенного над могилой Аякса на 
троянском берегу1. Тевкр пытается вернуться домой на Саламин, но отец, Теламон, 
обвиняет его в смерти брата и даже не дает сойти на родную землю2, тогда Тевкр 
отправляется на Кипр и основывает там город с тем же названием — Саламин3. Сын 
Еврисака и внук Аякса Филей якобы становится афинским гражданином, что 
впоследствии дало афинянам основание претендовать на Саламин, а также сделать 
Аякса героем-эпонимом, то есть назвать его именем одну из аттических фил4.
    Софоклова версия сюжета логична и последовательна. Она отталкивается от 
ключевой точки (гнева и безумия Аякса), проходит кульминацию (самоубийство 
главного героя) и заканчивается восстановлением некоего — пускай довольно 
шаткого — порядка. Однако и в ней есть ряд моментов, требующих прояснения.
    Во-первых, непонятны мотивы, движущие Одиссеем. Софокл изо всех сил 
старается выстроить логику поведения этого персонажа так, чтобы его финальная 
«перемена сторон» и открытое выступление против Атридов на стороне их кровного 
отныне врага Тевкра не выглядела неожиданной. Одиссей еще в прологе 
отказывается от предложенного мстительной Афиной удовольствия созерцать 
унижение своего врага Аякса, который в это самое время мнит, что истязает бичом 
его же, Одиссея. Замыкающая пролог (если не считать одобрительной финальной 
реплики Афины) Одиссеева сентенция относительно бренности человеческого бытия 
(121 — 126) убивает сразу двух зайцев: выказывает в нем подобающее смирение 
перед лицом неодолимой божественной власти — и утверждает право сохранять перед 
лицом этой власти собственное мнение, чем готовит почву для отказа поддержать 
Атридов в конце трагедии. Если уж Одиссей умудряется решать «по-человечески», 
противореча Афине в ее же присутствии и сохраняя при этом добрые с ней 
отношения, то «земная» власть царей ему тем более не указ. С точки зрения 
логики развития драматического действия ход безупречен, однако логики мифа — со 
столь резкой и неожиданной сменой дружбы на ярую вражду, а той, в свою очередь, 
на откровенный поиск примирени