боротной стороне берлинской амфоры (Берлин 1718, утрачена во время
Второй мировой войны, приведена в ABVP 144, 5), дважды на обеих сторо
нах мюнхенской амфоры (Мюнхен 1470, ABVP 144, 6). И еще на одной ам
форе он изобразил Аякса поднимающим тело Ахилла (Филадельфия 3442;
ABVP 145, 14)
    
222

В  Михаилин   Тропа звериных слов

который сражался с троянцами и прикрывал отход, и презрительно отзываясь об 
Аяксе, который, собственно, и вынес тело, то есть сделал работу, с которой 
«могла бы справиться и рабыня»1 Проиграв в споре об оружии и опозорив себя 
избиением войскового стада, Аякс кончает жизнь самоубийством, бросившись на меч 
Меч, который приносит ему смерть, — подарок врага, Гектора В свою очередь, Аякс 
подарил Гектору перевязь: именно этой перевязью Ахилл (по одному из вариантов 
сюжета) и привязал тело убитого Гектора к колеснице, желая опозорить его после 
смерти
    Сцена, в которой Ахилл и Аякс увлеченно играют между собой в какую-то 
азартную настольную игру с доской и фишками, настолько распространена в 
аттической вазописи2, что это дало европейским ученым основание еще в конце XIX 
века «реконструировать» некую исходную литературную ее праоснову. В составе 
«Паламедеи» будто бы существовал эпизод, где повествовалось об Ахилле и Аяксе, 
которые, будучи выставлены в дозор, настолько увлеклись игрой, что не заметили 
вражеской атаки, и потребовалось вмешательство Афины, чтобы отвлечь их от этого 
занятия Причем отдельные исследователи так глубоко уверовали в реальность этого 
эпизода, что позволяют себе пенять древнегреческим вазописцам на то, что они 
его неправильно поняли или вообще не приняли во внимание1"
    Для сюжета об Ахилле ключевым и сюжетообразующим является «эпизод гнева», 
из-за которого Ахилл удаляется от битвы и фактически ставит под угрозу полного 
разгрома все греческое войско. Странным образом для сюжета об Аяксе таковым 
также является «эпизод гнева». Среди объектов этого гнева главную роль — наряду 
с Одиссеем — играет все тот же Агамемнон, главный оппонент и ненавистник Ахилла,
 и ночная вылазка Аякса имеет целью уничтожение едва ли не всего греческого 
войска. Важнейшую роль в обоих сюжетах играет Афина: однако ее участие в 
судьбах Ахилла и Аякса носит диаметрально — и демонстративно — противоположный 
характер. Если гнев Ахилла, уже готового обнажить меч и обрушиться на 
Агамемнона и иже с ним, Афина усмиряет в самом начале, переведя конфликт в 
плоскость неравновесного выбора между уботод и xAiog, между возвращением домой 
и бессмертной воинской славой, то Аякса она, напротив, подталкивает в спину, 
ввергая его в пропасть безумия. Если в кульминационном эпизоде «Илиады», 
поединке Ахилла с Гектором, Афина фактически пре-
1	Ilias Parva, ibid
        2	Список из более чем 130 изобразительных текстов приведен в [Woodford
1982  181-184]
5 См   (Woodfo
d 1982 footnote 44  178]

Греки

223

дает Гектора и отдает его, безоружного, на заклание неуязвимому в божественных 
доспехах Ахиллу, то неуязвимый Аякс, наоборот, никак не может покончить с собой 
— и только Афина дает ему шанс закласть самого себя.
     В предыдущей главе я уже предпринял попытку рассмотреть структуру сюжета 
об Ахилле с точки зрения тех культурных кодов, которые, на мой взгляд, являются 
основополагающими для архаической греческой традиции. Цикл сюжетов об Аяксе, 
слишком тесно переплетенный с гомеровской и послегомеровской «ахилле-адой», 
волей-неволей являет собой повод для того, чтобы сделать закономерный следующий 
шаг в этом направлении1. Ибо, если заглянуть под поверхность, эти двое «лучших 
из лучших» соединены куда более прочной связью, чем простой ряд сюжетных 
схождений — пусть даже и настолько представительный. Поздние мифографы, 
объединившие Аякса и Ахилла генеалогически, просто-напросто прибегли к наиболее 
привычному для себя приему, позволявшему выстроить понятную рациональную 
структуру на месте утраченной, мифологической. Однако для того, чтобы добраться 
до этой утраченной структуры, обратимся сперва к анализу самого авторитетного 
источника по «вне-гомеровскому» циклу сюжетов об Аяксе — к трагедии Софокла, 
привлекая иные источники, как текстуальные, так и изобразительные, по мере 
необходимости. Тем более что именно у Софокла, наряду с Аяксом и Ахиллом, как 
нельзя удачнее сходятся и остальные постоянные участники этой группы сюжетов: 
Одиссей и Афина.
2. СЮЖЕТ И ВОПРОСЫ К СЮЖЕТУ
    Сюжетной основой для трагедии послужил миф о последствиях неправедного — с 
точки зрения как самого Аякса, так и более поздней традиции — суда Атридов, 
отдавших Ахиллов доспех не ему, «второму лучшему» воину в греческом стане, а 
хитрецу и обманщику Одиссею, которому к тому же Аякс еще и спас когда-то жизнь2.
 Разгневавшись на совершенную по отношению к нему
         1	А далее имеет смысл браться за Одиссея и Агамемнона. Впрочем, сюжеты
и коды, связанные с последним, уже стали предметом достаточно подробного
рассмотрения в статье об Ахилле; в будущей работе об Одиссее без Агамемно
на тоже никак не обойтись. Так что, может статься, этот мифологический,
эпический и трагедийный персонаж, отработав роль девтерагониста в несколь
ких «чужих» текстах, возникнет на равных с Ахиллом, Одиссеем и Аяксом в
книге, в которую, вероятнее всего, и выльется этот