уждаются в сведении 
в единую общезначимую систему (хотя бы на уровне синойкизма, а в перспективе и 
на «общенациональном» уровне). Странствующий сказитель, профессиональный 
«сплета-тель песен», становится важен в несколько ином, чем прежде, качестве: 
бывшие локальные элиты хотят позиционировать себя на куда более широком уровне. 
Аэда, импровизатора ситуативно значимых песен, сменяет рапсод, собирающий 
воедино разрозненные когда-то локальные циклы. Если для культуры «младших» 
слава самоценна и связана прежде всего с индивидуальной судьбой, то для 
«старших» самой актуальной задачей становится проблема легитимности и 
«наследования славы». Создание общей, относительно непротиворечивой традиции 
позволяет местным аристократиям вписывать свою — уже семейную! — историю в 
сюжеты космической значимости3. Категория «божественности», связанная
1	См. главку «Нарратив, протагонист, судьба» в «скифском» разделе.
       2	Здесь и далее речь, естественно, идет всего лишь об одной из многих
составляющих «литературного процесса» — хотя и не о самой последней из них
по значимости.
       5 Следует ли считать случайностью или результатом некой стихийно 
возникшей тяги «к общегреческому единству» тот факт, что примерно с этого же 
времени начинается бурный расцвет разного рода игр — Олимпийских, Немей-ских, 
Истмийских и т.д.? Сугубо воинско-аристократические по происхождению «виды 
спорта» служили здесь средством «гадания о фарне» и демонстрации оного перед 
лицом «чужих и равных». Не случайно и столь ревностное внимание участвующих в 
играх аристократических родов к моментальной фиксации всякой одержанной победы 
со вписыванием ее в логику локальной и семейной мифологической генеалогии. Этой 
цели и служила хоровая лирика: Пиндар мог позволить себе капризничать, не 
выполнять заказанную рабо-
    
218

В. Михаи.тн. Тропа звериных слов

ранее прежде всего с индивидуальной и/или ситуативной посвященностью тому или 
иному функционально значимому божеству (ситуация ферапона и т.д.). отныне 
генеалогизируется: выстраиваются фантастические родословные, измышляются 
этиологические мифы, позволяющие обосновать не только право давности на родовой 
фарн, но и «общепризнанную» связь этого фарна со вполне конкретной географией и 
топографией.
     В культурно более поздние эпохи этот процесс возобновляется вполне 
осознанно. Создание таких мощнейших культурных центров, как Мусейон и 
Александрийская библиотека, а также параллельные структуры в Пергаме, державе 
Селевкидов и т.д., имело вполне конкретные прагматические цели. Новорожденная 
греко-македонская элита возникших как по мановению волшебной палочки больших и 
малых эллинистических государств не имела никакого социального опыта, 
сколь-нибудь адекватного новым условиям существования, а потому остро нуждалась 
в его фиксации, легитимации и кодификации. Та роль, которую играл при Августе 
«организатор культуры» Меценат есть в этом смысле всего лишь более знакомый нам 
(благодаря значительно большему количеству сохранившихся источников) слепок с 
эллинистического опыта двух-трехвековой давности. Тот новый язык, который 
вырабатывали в середине I века грамотные в греческом неотерики, стал неплохой 
основой для придворных поэтов последней трети того же века. Гораций в этом 
смысле есть фигура ничуть не менее значимая для решения поставленной задачи по 
«фиксации, легитимации и кодификации», чем Вергилий. Если последний все более и 
более явно работал на макроуровне, творя по заказу и по образцам придворной 
александрийской поэзии не существовавший до сей поры
ту в срок и т.д., поскольку был общепризнанным и высокооплачиваемым 
«специалистом по подшивке счастья».
     Сходную работу по кодификации нового культурного опыта выполняли и другие 
жанровые системы. Элегия — жанр, по форме самый близкий к эпосу, — в этом 
смысле наиболее показательна. Де Полиньяк пишет, рассуждая о радикальной смене 
способов ведения войны в Греции IX—VIII веков и о силе «героической» инерции 
бывших «басилеев и единоборцев», что «in the second half of the seventh century,
 still, the elegies of Tyrtaeus testify the difficulties involved in imposing 
strict cohesion upon the Spartan hoplites fighting against the Messenians» [de 
Polignac 1995: 59]. Солон, помимо прямой политической пропаганды, «приводит в 
порядок» взгляды современников на самые различные аспекты полисной жизни. 
Феогнид есть неоценимый источник по самоопределению аристократа, лишенного прав 
состояния и собственности. Аналогичные соображения возможны и в отношении 
других фигур и жанров — будь то Архилох, Гимпонакт, Алкей или кто-либо другой. 
Знаменитые «маски» поэтов VII — VI веков суть также воплощенные 
индивидуально-жанровые «стратегии кодификации».
    
Греки	2 1 9
римский эпос, то первый, при всей показной отстраненности or «пошлой политики» 
(и прекрасном умении пользоваться преимуществами, которые оная ему даровала), 
усердно прорабатывал микроуровень, кодифицируя повседневные практики новой 
элиты. И задача, которая стояла перед «птенцами гнезда Меценатова», была куда 
шире про