елеем в качестве беженца. «Мудрый» Феникс — не более чем 
пародия на Нестора: неудачливый соблазнитель отцовской наложницы, беглец из 
отчего дома, вечный младший сын, который не сподобился героической смерти, а 
дожил до старости в чужом доме прихлебателем (см. также: [Брагинская 1993]).
    Ахилл — универсальный солдат, «застрявший» между двумя статусами, а потому 
(хотя бы формально) имеющий право поступать согласно любому из двух вариантов 
поведения. В одиннадцатой песни он особо упоминает, что воевал под Илионом как 
днем, так и ночью, то есть как в «правильном», «взрослом» бою, так и в «кривых»,
 «левых» ночных вылазках, подобающих эфебам и прочим не-статусным воинам1. До 
поры до времени эта неопределен-
         1 В предыдущей, десятой песни («Долонии») Гомер подробно 
останавливается на том, как снаряжаются в подобного рода вылазку двое басилеев 
— Одиссей с Диомедом. Он особо оговаривает то обстоятельство, что герои 
«забыли» свое «честное», «царское» оружие при кораблях, а потому вынуждены 
облачиться оружием, взятым у юных, откровенно не-статусных бойцов. Важную роль 
играет и смена шлемов — Диомед вместо царского шлема надевает плоский кожаный, 
«коим чело покрывает цветущая юность», а Одиссей — откровенно архаический и 
хтонический (хотя и с возможными «царскими» коннотациями) кожаный же 
«клыкастый» шлем. Смысл переодевания вполне очевиден: статусным мужам не 
подобает рыскать по ночам и резать глотки вражеским лазутчикам и спящим 
фракийцам. То, что идут в «поиск» именно Одиссей с Диомедом, тоже вполне 
показательно: именно у этих двух ахейских вождей (наряду с Ахиллом и Оилеидом 
Аяксом) статус наименее устойчив. У Диомеда — в силу молодости и наследственной 
наклонности к откровенно нестатусному поведению (смерть Тидея): у Одиссея — в 
силу общей еготрикстер-ской природы и привычки как на войне, так и в совете 
ставить на не подобающую басилею «технэ».
7. Заказ № 1635.

194

В  Михаи тн   Тропа звериных слов

ность статуса не слишком ему мешает, поскольку открывает более широкие 
возможности К тому же сама по себе ситуация войны на чужой, откровенно 
маргинальной для грека территории уже содержит в себе необходимость принятия 
ряда маргинальных поведенческих норм не только Ахиллом, но и другими, вполне 
статусными участниками похода: Агамемнон тоже далеко не всегда ведет себя 
сообразно статусу. Но эта неопределенность становится непереносимой, когда 
Агамемнон ставит Ахилла перед ней как перед фактом, требующим немедленной и 
ответственной оценки, и побуждает сделать выбор.
    С точки зрения Ахилла, проблема с правами на Брисеиду решается далеко не 
так просто, как это представляется Агамемнону, ибо Ахилл — не только командир 
определенного, сколь угодно маргинального и «удачливого» греческого 
подразделения, подчиненного в данной конкретной военной кампании Атриду 
Агамемнону, он еще и самостоятельный басилей, предводитель собственной дружины. 
Как таковой, он не может допустить, чтобы его лишали доли в добыче (тем более в 
собственной добыче, взятой с боя), ибо это может сказаться — и неминуемо 
скажется — как на его воинском и командирском статусе среди собственных бойцов, 
так и на статусе его отряда среди прочих греческих отрядов.
    Итак, Ахилл поставлен в ситуацию, которая делает для него дальнейшую 
статусную неопределенность невозможной. Агамемнон прямо вынуждает его выбрать 
между долей старшего и долей младшего сына, причем делает он это в весьма 
специфической обстановке, заранее ставя Ахилла в стратегически невыгодное 
положение. Передел добычи происходит на совете, то есть там, где «доблесть 
мужей» демонстрируется и доказывается не мечом, а словом, не боевой яростью, 
способной «перетянуть» удачу на поле боя, но адекватными месту и времени 
статусными способами воздействия на атональный ситуативный «узел». Ахилл, 
которому, по его же собственному признанию,
. .равного между героев ахейских Нет во брани, хотя на советах и многие лучше, 
—
(XVIII, 105-106)
заранее обречен здесь на поражение: не столько в силу отсутствия ораторских 
талантов (в одиннадцатой песни он демонстрирует немалые способности в этом 
отношении), сколько в силу элементарных соображений «места и очереди» говорения.
 Агамемнон в совете — царь и бог (что в дальнейшем подтверждается ситуацией с 
«вещим сном»); Ахилл же в лучшем случае — один из дюжины значимых 
военачальников, имеющих право подавать голос не только

Греки

195

на общевойсковом собрании, но и на заседаниях ахейского «генерального штаба». 
Заявляя о своем праве на передел добычи в шатре воинского совета, Агамемнон тем 
самым провоцирует Ахилла на одну из двух реакций, любая из которых 
автоматически лишит последнего права претендовать на высокий мужской статус. 
Если Ахилл смирится с потерей Брисеиды (даже при условии последующей 
компенсации, о которой пока не идет и речи), то он тем самым признает, что 
юрисдикция Агамемнона над ним самим и над его дружиной носит не случайный и 
временный, а постоянный и обязательный характер, и фактически вступит с ним в 
отношения, в чем-то подобные раннесредневековому вассалитету. Если же он 
попытается отстоять свое право н