ской 
судьбе1.
        8. ВЕРХНИЙ ФРИЗ ПЕКТОРАЛИ И ЕЕ ОБЩАЯ СЕМАНТИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА
    Общий смысл изображения, помещенного в верхнем фризе пекторали из Толстой 
Могилы, на мой взгляд, вполне логично вытекает из уже упоминавшейся центральной 
сцены, где два скифа шьют (?), растянув за рукава, рубаху из бараньего руна. 
Как бы
     ' Еще один вариант интерпретации может быть связан с семантикой кузнечика 
в древнегреческой и, конкретнее, в аттической культуре, где кузнечик 
традиционно воспринимался как символ автохтонности, что и объясняет его 
особенную популярность среди афинян, гордившихся тем, что они единственные 
«истинные» автохтоны в балканской Греции Логика проста- земля родит траву, 
трава родит кузнечиков. Связь кузнечиков с «жертвенной» травой также может быть 
семантически значимой.
    
Скифы

171

ни трактовались те или иные конкретные детали этой сцены (об этом ниже), ее 
непосредственная связь с семантическим полем фарна очевидна, уже исходя из 
наличия и центрального положения в ней (как и во всем верхнем фризе, да и во 
всей пекторали) золотого руна. Отмечавшееся уже неоднократно спокойствие поз 
всех изображенных в верхнем фризе фигур1, откровенно противопоставленное 
динамизму и агональности нижнего фриза, задает способ интерпретации «данного 
конкретного» фарна как мирного, действительно связанного с прокреативной 
семантикой, с понятиями богатства, благосостояния и приумножения. Тот же смысл, 
видимо, заключен и в противопоставленности сценам терзания также «парных» сцен, 
фигурантами которых выступают самки с детенышами. Обретение боевого фарна 
(«доля младшего сына»), интерпретируемое в нижнем фризе через посредство 
агрессивного воинского изобразительного кода (кшатрий не просит, кшатрий берет),
 противопоставлено мирным способам обретения фарна статусного, воплощенным в 
«доении стад» (симметричные фигурки двух юношей с овцами и амфорами), в уже 
упомянутых фигурках самок с приплодом, а также, возможно, и в семантике птичьих 
фигур (о которой чуть ниже).
    Определившись с общим смыслом кодового высказывания, обратимся теперь к 
интерпретации конкретных деталей и начнем с особенностей двух фигурок взрослых 
скифов, помещенных по обе стороны от «золотого руна». Оба скифа сидят на 
коленях, но при этом правый (по отношению к носителю пекторали) — на обоих 
коленях, а левый — на одном. Оба «шьют» овчину, растягивая ее левыми руками за 
рукава, но при этом правый «прокалывает и подает нитку», и его правая рука 
находится ниже рукава, левый же «принимает нить», и его правая рука приподнята 
над рубахой. Волосы у правого скифа забраны головной повязкой и, видимо, завиты.
 У левого они свободно спадают вниз и, видимо, отпущены длиннее (или не 
стрижены). Горит правого скифа висит у него над головой, будучи при этом смещен 
к центру композиции. Горит левого лежит «на земле», будучи при этом в 
непосредственной близости от владельца («под рукой»). Семантика правой и левой 
стороны дополнительно подчеркнута растянутыми в стороны рукавами рубахи. Кроме 
того, правая сторона маркирована (за спиной у Центральной фигуры) юношей, 
вынимающим затычку из амфоры, а также крайней во всем фризе фигуркой летящей 
утки. Левая сторона, соответственно, представляет в тех же позициях юношу, 
доящего овцу в горшок, и летящего сокола.
         1 Кроме двух крайних, летящих, птиц, «параллельных» в этом отношении 
Двум нарам «спокойных» кузнечиков в нижнем фризе
    
172

В  Михаилин   Тропа звериных слов

    Основой противопоставления двух сторон верхнего фриза является, на наш 
взгляд, общеиндоевропейская система восприятия правого как «внутреннего», 
«сакрального» и левого как «внешнего», «маргинального». Важным обстоятельством 
в данной связи является разница в «прическах» двух центральных фигур. Длинные и 
распущенные, «дикие» волосы, как уже говорилось ранее, есть явный маркер 
маргинального статуса, особенно в противопоставлении волосам убранным и 
ухоженным. Прекрасным свидетельством тому, что в скифской культуре дихотомия 
правого и левого воспринималась как семантически значимая (причем именно в 
русле интересующих нас в данном случае трактовок) является, на наш взгляд, 
бронзовый трензель IV века до н.э., найденный вТус-линском некрополе на Кубани. 
Концы трензеля выполнены в виде двух головок — львиной и бараньей. В контексте 
вышеизложенного не приходится сомневаться в том, какая из этих головок давила 
на правый угол конского рта, а какая на левый. В таком случае даже сам разворот 
всадника через левое или через правое плечо был семантически значим для его 
дальнейшего поведения — агрессивного (львиного) или благожелательного (баран, 
фарн)1.
    Основания к дальнейшему толкованию ролей изображенных в центре верхнего 
фриза мужских фигур дают помещенные по краям фигурки птиц. В целом ряде 
евроазиатских культур (славянские, германские, тюркские, уральские и т.д.) 
именно это кодовое сочетание птичьих фигур — «дичи» (утки, гуся, лебедя, 
куропатки) и птицы хищной (чаще всего сокола) дает устойчивую отсылку к 
свадебному и другим так или иначе связанным с сексуальными и про-креативными 
кодами ритуалам. Обширный материал в этом отношении дают лебяжьи имена, одежды