и другие атрибуты скандинавских валькирий («Песньо Велунде»); стандартные 
«поименования» невесты и жениха в русских свадебных обрядовых песнях («сера 
утица», «лебедь белая», «ясный сокол» и т.п.); существующие у охотников-коми 
запреты стрелять в двух птиц: в кутш (орла) и в юсь (лебедя), а также гадания 
коми-пермяцких девушек о замужестве по пролетающим журавлям |Мифология коми 
1991: 183|. О тюркской песенной традиции в этой связи В.А. Гордлевский пишет 
следующее:
     'Ср. в этой связи многочисленные в индоевропейской традиции сюжеты по типу 
«направо поедешь, налево поедешь», бытовые практики (плюнуть через левое плечо, 
мужские/женские способы запахивать и застаивать одежду), а также семантику 
устойчивых выражений, связанных с левым и правым (левый заработок, левый товар, 
ходить налево — и обширнейшее семантическое поле, связанное с корнем «прав» и 
со смыслами «права», «правоты», «правильности», «законности», «обустроенности» 
игл)
    
Скифы

173

    ...песнь изображает зарождение любви между девушкой и парнем в виде борьбы 
между двумя птицами — девушка-куропатка, тревожно убегающая от настигающего ее 
сокола. Но эта борьба бесполезна, так как он рано или поздно настигнет ее. <...
> Этот мотив широко распространен не только у турецких народов, но и у 
славянских.
[Гордлевский 1909: 90]
    Основанием для подобной устойчивой семантики является, несомненно, 
зооморфный код, связанный с соколиной охотой и общими «фарновыми» 
характеристиками хищных птиц.
    Итак, можно принять пектораль за единый текст, самый общий смысл которого 
сводится примерно к следующему высказыванию (при всей понятной условности 
конкретных положений и терминов): «Я богат и удачлив в войне. Я предводитель 
воинской дружины, прошедший все воинские инициации и добившийся самого высокого 
воинского статуса. Я не имею недостатка в добыче. Кроме того, я уважаемый 
статусный муж, наделенный богатством и удачей в мирной жизни. Я не скуплюсь на 
жертвы по обе стороны границы и перехожу ее всегда во благо себе и своему 
клану». Тогда «косматый» скиф в верхнем фризе, имеющий за своей спиной стада и 
сокола, вероятнее всего, является зятем скифа с убранными волосами, имеющего за 
своей спиной стада и утку, причем исходный статус «тестя» явно выше статуса 
«зятя» или, по крайней мере, противопоставляется ему по принципу 
сакральности/маргинально-сти. Однако данное противопоставление является не 
разграничивающим, а объединяющим. Доказательством тому служит совместная 
«работа» над общим фарном и отношения преемственности, выраженные в том, что 
старший скиф продевает нитку, а младший ее принимает и вытягивает вверх. 
Подвешенный над головой старшего скифа горит может, во-первых, еще раз 
подкреплять «брачный» характер отношений между двумя родами, представителями 
которых выступают обе мужские фигуры (самое время вспомнить о приведенной Д.А. 
Мачинским и отвергнутой Д.С. Раевским [Раевский 1985: 185] отсылке к Геродоту 
(I, 216), согласно которой родственные скифам массагеты при совокуплении с 
женщиной вешают перед входом в кибитку лук), а во-вторых, свидетельствовать о 
том, что старшего скифа уже нет в живых, и его родовой фарн перешел под 
покровительство носителя пекторали. В таком случае общение двух мужских фигур в 
центре композиции — «через посредство» фарна и «передачу нити» — может иметь 
выраженную жертвенную семантику, фактически выводя ее смысл на общение с 
мертвыми членами родового коллектива, хранителями семейного фарна. На это 
указывает и состав представленных в верхнем
    
174

В Михайлин   Тропа звериных слов

фризе животных, блестяще откомментированный Д.С. Раевским, который связал его с 
индийскими «пятью частями скота». Таким образом, «жертвенная» семантика 
верхнего фриза — зеркальное отражение подобной же семантики фриза нижнего, и 
реконструированный выше общий смысл высказывания можно продолжить следующим 
образом: «Я счастлив в браке и в родственниках со стороны жены. Фарн обоих 
родов я объединил и умножил, принося жертвы и почитая "своих мертвых" как дома, 
так и на войне».
    Итак, уникальный памятник греко-скифской торевтики, согласно предложенной 
гипотезе, может оказаться текстом о судьбе и статусе своего владельца. Текстом, 
четко поделенным на две основные семантические зоны, связанные с двумя 
основными модусами существования уважаемого скифского вождя — с 
маргинально-воинской и брачно-хозяйственно-родовой. Две эти зоны благочестиво 
разделены между собой растительным фризом, который повествует как о непременной 
жертве перехода при пересечении границы двух главных зон, так и о присущей 
тексту в целом «жертвенной» ориентации. Символика приносимой жертвы вообще 
является главным организующим началом всего торевтическо-го текста, составляя 
смысловую основу как обоих «фигуративных» фризов, так и разделяющего и 
соединяющего их фриза растительного.
    Та часть высказывания, которая наделена «внутренней», 
«хозяйственно-родовой» семантикой, вполне логично расположена «ближе к телу». 
Однако «общий настрой» текста — скорее воинский, что, несомненно, отвечало 
наклонностям самого владельца пекторали. Об этом можно судить в том числе и по 
венчающим углы пекторали обоймам, оформленным в виде львиных голов. Этот взятый 
из воинского кода символ характерен для оконечностей золотых скифских гривен и 
браслетов, которые чуть выше мы уже интерпретировали как маркеры вои