из того же кургана представляет нам несколько иную 
модификацию образа (рис. 18) Калаф, обрамляющие голову волосы и подпоясанная 
(пояс акцентирован особо), расходящаяся от лобка и вниз надвое туника остаются 
прежними, но вместо змеиных «хоботов» богиня снабжена теперь парой растущих из 
плеч птичьих крыльев. Из-под туники в стороны расходятся опять же не змеиные 
шеи, но два крылоподобных завитка, заканчивающихся волютами. Снизу — все та же 
пальметта, похожая в данном контексте на распущенный птичий хвост.
    На золотой бляшке из курга
на Большая Близница изображе
ние носит типологически иной
характер — перед нами танцую-
щаяС) женская (девичья?) фигура
в полупрофиль (рис 19) Никаких
деталей зооморфного или расти
тельного кода здесь нет Однако
на голове у женщины калаф, пояс
туники (под обнаженной и отчет
ливо «прорисованной» грудью)	Рис  19
    



148	В Михаилам. Тропа звериных слов

явно акцентирован; кроме того, танцовщица, расставив руки в стороны, разводит 
ими разделенную надвое складчатую юбку, обнажая ноги по колено.
    Еще одна (серебряная) пластина из Александропольского кургана представляет 
богиню в более привычном ракурсе — анфас (рис. 20). Калаф на голове, 
обрамляющие лицо линии (вероятнее всего, волосы — бляшка вообще выполнена 
достаточно грубо), прорисованные груди и пояс, разделенная от пояса вниз 
складчатая туника — в целом идентичность образа сомнения не вызывает. Однако 
разведенными в стороны руками богиня держит не змей, а двух не поддающихся 
идентификации зверей (поднятые вверх выступы могут быть как оленьими рогами, 
так и, скажем, передними лапами пардов). Из плеч у богини растут два крыла, 
более похожие на жесткие надкрылья насекомого, и даже конкретнее — на надкрылья 
божьей коровки (судя по отчетливо проработанным «точкам» — местам крепления 
цветных камней9).
    Итак, несмотря на достаточное обилие вариантов, которые могут являться 
локальными, а могут быть и функциональными (два разных изображения одного 
божества, найденных в кургане Куль-Оба), перед нами, несомненно, один и тот же 
образ Причем образ этот имеет самые широкие параллели как в передневосточном, 
так и в европейском искусстве архаического периода и связывается обычно (в 
рамках все той же «прокреативно ориентированной» интерпретативной логики) с 
Великой Богиней-Матерью как с Хозяйкой Зверей и как с покровительницей 
плодоносящих сил природы. Насчет Богини-Матери и Хозяйки Зверей у нас никаких 
возражений нет Но вот с плодоносящими силами природы дело, как представляется, 
обстоит далеко не столь однозначно.

    Вот что пишет о древнейшей, должно быть, из возможных «параллельных» с 
точки зрения образного и символического ряда традиций Вяч. Вс. Иванов, опираясь 
при этом на труды Дж. Мел-
лаарта, первооткрывателя и руководителя раскопок в Чатал-Гююке:
Рис 20
    Как сам Меллаарт, так и другие исследователи, позднее обращавшиеся к 
истолкованию открытых ими материалов, обращают внимание на исключительное, все 
увеличивающееся значение женского божества плодородия (особенно в относительно 
более поздних слоях Чатал-Гюю-ка). Эта богиня изображается в не-
    
Скифы	149
скольких своих возрастных воплощениях, начиная с ее изображения в виде молодой 
девушки. Основное из этих воплощений — рожающая женщина. Особенно интересна 
скульптурная композиция позднего слоя II, где богиня-роженица сидит на троне, 
украшенном по ее бокам двумя леопардами (здесь явно предстающими как символы 
женского начала), а ногами упирается в черепа (ср. типологические аналогии в 
символике доколумбовой Мексики). Соединение в культе богини плодородия как бы 
противоположных (или, лучше сказать, дополняющих друг друга) представлений о 
рождении и смерти видно и из многих других культовых изображений. Эта же связь, 
казалось бы, противоположных представлений видна из структуры храмов, где на 
одной стене изображаются сцены рождения (иногда рождения богиней головы или 
нескольких голов священного животного — быка или барана), на другой — сцены 
смерти. Женские груди (представляющие женщину по принципу pars pro tot) нередко 
изображаются вместе с символами хищных или диких животных. Изображение богини в 
образе старухи сопровождается символом хищной птицы. На весьма впечатляющих и 
хорошо сохранившихся фресках слоя VII Чатал-Гююка изображены стервятники с 
огромными крыльями и человеческими ногами, терзающими безглавого человека.
[Иванов 1983: