|
д противником, так как его дух-покровитель тигр оказался
сильнее, чем духи-покровители орлы, что охраняли сначала туркмена.
[Симаков 1998: 68]
Обращает на себя внимание стандартный для зооморфных воинских кодов
бывшего иранского ареала набор персонажей: кошачий хищник, волк, пернатый
хищник (со вполне культурно оправданной заменой пса, «чистого» и «счастливого»
животного в иранской парадигме, на волка в парадигме тюркской, где магически
совместимый с волком пес есть, в отличие от него, существо нечистое и
презираемое).
Согласно устойчивым охотничьим поверьям, ловчая птица требует уважения к
себе и может отказаться «работать» с хозяином, если тот недостаточно пышно, с
ее точки зрения, одет (налицо прямое отождествление нескольких структурных
уровней фарна).
В охотничьей среде, помимо детальнейшей видовой, вариетет-ной и
поведенческой классификации ловчих птиц, бытует и сугу-
Скифы
137
бо мифологическая классификация, опирающаяся на то, что некоторые птицы
являются кырааиами (то есть берут любую дичь в любой ситуации — прямое
воплощение фарна). При этом кырааи может бытьляш чегир — то есть приносящая
удачу, «белое счастье», но может оказаться и куу чегир — то есть приносящая
неудачу, «черное счастье». «Май чегир» (май — масло, жир, стандартный символ
благосостояния и счастья у кочевников Туркестана), что примечательно, иногда
называется также кой чегир (при кой — «овца»), И та и другая птица являются
большой редкостью, но с их появлением судьба хозяина и его близких резко
меняется — соответственно к лучшему или к худшему [Симаков 1998: 191 — 1971.
Еще более высокой степенью мифологизации отличаются образы птиц, «которые
есть, но которых никто не видел» — бидаюк, хумай (иранск. возм. произв.
отхаома) и симрук (иранск. Сэнмурв). Тень этой птицы, упавшая на мужчину,
предвещает ему царский статус (ср. также хомайуп — «осчастливленный»,
«благословенный», стандартный эпитет турецких султанов) [Симаков 1998: 189].
Приводится также история о Кутлукае, сокольничьем Тохта-мыша, которому было
поручено ухаживать за бесценной парой соколов и беречь их пуще глаза, и о
Тимуре, враге Тохтамыша, который послал людей специально для того, чтобы добыть
яйца из гнезда и вывести затем из них птиц, равноценных птицам Тохтамыша, дабы
тем самым приобрести равную с ним боевую и охотничью удачу. Тохтамыш в конце
концов проигрывает в этом ключевом для своей эпохи противостоянии именно потому,
что Кутлукай, прельстившись богатыми подарками, отсылает Тимуру несколько
соколиных яиц [Симаков 1998: 64—65].
Магические характеристики ловчих птиц увязываются также и с их окраской,
отталкиваясь от базисного противопоставления светлого и темного цветовых
регистров. Самыми счастливыми и «ловкими» традиционно считаются светлые
(царские) кречеты, белые ястребы-тетеревятники и светлые разновидности других
видов, тогда как кара кус, темный по окрасу орел-могильник, вообще не
используется в охоте напуском, хотя и с ним связано значительное количество
разнообразных примет и поверий. Сущностной характеристикой, отличающей ловчих
птиц от всех прочих, а кы-раапов от обычных ловчих птиц, считается также
наличие в глубине зрачка птицы особого «пламени», с которым также связано
достаточно большое количество поверий (например, у кыраана это пламя якобы
меняет цвет в зависимости от того, какую добычу он собирается взять).
«Огненная» природа ловчей птицы как, с одной стороны, воплощенного фарна, а с
другой — существа, причастного к благу именно и силу того, что оно является
живым возобновляв-
138
В Михаишн Гропа звериных слов
мым творцом семантически значимой сцены терзания, явлена здесь в полной мере
Магнетическая связь хищных птиц и представлений о счастье может быть
косвенно подтверждена также и тем обстоятельством, что весенний прилет орлов
отмечался у киргизов совместной трапезой всех жителей аула с обязательным
закланием барана. Интересна также и народная этимология казахского названия
месяца кыркуйэк (сен гябрь), производимого от слов кыргый и куйэк В этом месяце
улетают на юг хищные птицы, обозначаемые словом кыргый, от корня кыр —
«истреблять». Куйэк же — это кусок войлока, надеваемый на барана-производителя,
чтобы предотвратить (в целях регулирования сроков окота овец) случайное
спаривание [Симаков 1998: 31]. Вне зависимости от дальнейших приведенных
информаторами мотиваций (птицы, спасаясь от хищника, залетают в юрты и т д )
сочетание отлета хищников, ограничения «домашнего», прокреативного секса и
наступления осени, когда юноши и мужчины традиционно начинали готовиться к
«зимним радостям»1, может оказаться семантически значимым.
Г.Н. Симаков объясняет сезонные ритуалы и поверья, так или иначе связанные
с ловчими птицами, вездесущими в отечественном мифов
|
|