(эти значения сохранились и в таджикском), «резня», «бойня».
[Литвинский 1972: 147-148]
     Именно нахчиру может быть обязана своим появлением достаточно странная 
деталь нескольких скифских изобразительных текстов, неоднократно ставившая 
исследователей в тупик своей явной неуместностью. Речь идет о козлиных рогах, 
ни с того ни с сего появляющихся вдруг на откровенно львиной голове. Мы уже 
упоминали о козерогой львице в сиене охоты, изображенной на ритуальном котле из 
кургана Солоха. Учитывая привычную в скифском искусстве свободу «вписывания» 
одних смысловых элементов зооморфного кода в другие, имеет смысл предположить 
здесь прямой комментарий к изображенной сцене: львица в данном случае выступает 
в роли «нахчир», то есть «дичи», и именно в этом качестве должна даровать удачу 
переходящим в следующий статус молодым воинам.
    Аналогичный смысл, вероятнее всего, заключен и в крылатом козлорогом льве, 
«стерегущем» рукоять вложенного в ножны меча, найденного в том же кургане 
Толстая Могила, что и наш главный изобразительный текст. Учитывая то 
обстоятельство, что меч никоим образом не является охотничьим оружием, мы можем 
смело воспринимать категории «охоты» и «дичи» в расширительном смысле, в 
котором они и воспринимались практически во всех традиционных воинских 
культурах.
6.2.3. Иранский фарн и его кодовые маркеры: орел
     Еще один стандартный образ фарна — это хищная птица: орел, сокол или гриф. 
Если, как и в случае с бараньим руном, попытаться найти основания для именно 
такой зооморфной кодировки фарна, исходя из сюжетов, связанных с сомой/хаомой, 
то мы вполне логично выходим на один из немногих сюжетных эпизодов, устойчиво 
закрепленных в Ригведе за Сомой как за самостоятельным действующим лицом, а 
именно — на сюжет о похищении Сомы с горы, где он рос, вниз, на землю, где Ману 
впервые готовит из него для
     
Скифы

133

Индры напиток бессмертия и воинского вдохновения амриту Именно орел выступает в 
роли похитителя и первоносителя сомы [РВ IV, 26, IV, 27] Вследствие этого орел 
(и хищная птица вообще) становится в Ригведе одним из самых употребительных 
метафорических обозначении Сомы
Сокол, сидящий в чанах  птица  расправившая (крылья)
[РВ IX, 96, 19J
Теки, о сома, как самый блистательный В деревянные сосуды, громко ревя 
Усаживаясь, словно сокол, на (свое) место
[РВ IX, 65, 19]
Как орел в свое гнездо, спешит бог чтобы сесть На сиденье, созданное молитвой, 
золотое
[РВ IX, 71,6]
     . Как птица, садящаяся на дерево, золотистый уселся в двух сосудах
[РВ IX, 72, 5]
И так далее
     Другой сюжет, уже непосредственно иранский и связанный с фарном в виде 
хищной птицы, мы находим в Авесте
    Авеста содержит сведения и о том, каким представлялся «ка-вийский фарн» В 
Яште (19, 32) сообщается, что Йима защищал от левов свои богатства с помощью 
фарна и в результате в его царстве установилось полное благоденствие Но 
впоследствии фарн покинул его, причем в видимой форме, в образе птицы varayna — 
это слово обозначает «хищную птицу»
[Литвинский 1968  52]
     Устойчивая кодовая связь хищной птицы с понятиями «судьбы» и «счастья» 
достаточно легко прочитывается не только в индоиранских, но и в ряде других 
индоевропейских, а также алтайских, уральских и аборигенных американских 
культур Достаточно вспомнить о греко-римской традиции гадания по птицам, об 
орлах римских легионов, о родовых и государственных геральдических традициях, о 
парадных головных уборах индейцев североамериканских прерии и т д
     Впрочем, нигде культ хищной птицы не увязан с культом «судьбы» и «счастья» 
(фарна) настолько очевидно, как в обшей для
    
134

В. Михайлин. Тропа звериных слов

индоевропейцев и алтайцев традиции соколиной охоты, причем в случае с тюрками и 
монголами есть основания полагать, что «идеология» этого, ритуального по сути 
своей, действа может восходить непосредственно к ираноязычным предшественникам 
упомянутых этнических сообществ на просторах евроазийского «степного коридора»1.
 То, что тюрки заимствовали целый ряд системообразующих индоиранских понятий, и 
в первую очередь в области идеологии и образа жизни, отмечалось уже 
неоднократно. Сошлюсь хотя бы на того же Б.А. Литвинского, который перебросил 
ирано-тюркский «мостик» именно в интересующей нас области:
    ...в тюркских текстах эквивалентом согдийского prn (farn) выступает именно 
qut «(счастливая) судьба»(о^а). И, напротив, тюркское qut передавалось с 
помощью prn.
[Литвинский 1968: 107|
    Если учесть то обстоятельство, что слово кут (кыт, кет) в тюркских языках 
означает «баран», то культурологический смысл этой параллели станет еще более 
явным. Можно вспомнить в данном контексте также и о воплощенной в понятии кёт 
божественной удаче, которой был наделен клан Ашина, основатель Тюркского 
каганата; данный термин, в обратном переводе на иранский культурный код, 
невозможно воспринять иначе как традиционный иранский царский фарн2.
    Соколиная охота, лучше всего описанная на среднеазиатском материале 
благодаря реликтовым формам быта и общественной организации, сохранившимся в 
этом регионе практически в неприкосновенности до начала XX века (а в 
определенной степени и до сих пор), может служить прекрасным источником 
информации в отношении древних культурных кодов. Подборку материалов по
         1	«По