и на какие прошлые заслуги, отвернулись «лучшие люди»: «И
свет благодати той царственной (фарр. — В.М.) мгла / Сокрыла, и смута (раз
говоры. — В.М.) в народе пошла. / По свету недобрая слава спешит; / Покинут
мужами властитель Джемшид» (865) И далее: «Его разлучил с блаюдатью Изед,
/ И царь содрогнулся в предчувствии бед» (981).
    
128

В  Михаи шн   Тропа звериных слов

     Впрочем, в данном случае Сасаниды скорее следовали уже сформировавшейся 
традиции, осененной именем царя и полководца, на тысячелетия оставшегося в 
коллективной памяти иранцев воплощением воинского фарна, — хотя сам этот 
человек принадлежал к иной культуре Речь идет об Александре Македонском Как 
известно, согласно устойчивой традиции, обе решающие битвы (при Иссе и при 
Гавгамеле) между войсками Александра и Да-рия III, последнего из Ахеменидов, 
были выиграны македонцами благодаря тому, что в решающий момент элитная 
македонская конница во главе с самим Александром прорывалась к ставке Дария 
Дарий бежал, после чего персидское войско также обращалось в бегство (за 
исключением элитных подразделений, которые прикрывали отход царя), несмотря на 
то что, скажем, при Гавгамеле чаши весов поначалу клонились скорее в сторону 
персов1
    Не потому ли бежал Дарий (которому вряд ли приходилось опасаться за свою 
жизнь, учитывая численность и боевые качества стоявших вокруг него 
«бессмертных»), что Александр совершал деяние, обладавшее скорее символической, 
нежели тактической значимостью На голове у Александра в обеих битвах был 
золотой шлем в виде головы барана2, и после прорыва конного отряда, 
возглавляемого таким воином, сквозь персидские боевые порядки Дарию — как и 
всем окружающим его иранцам — становилось ясно, на чьей стороне сегодня 
воинское счастье Нам остается только гадать о природе этой гениальной 
демонстративной акции Александра Либо она была изначально задумана в расчете на 
сугубо иранские символические коды — и тогда нужно отдать должное службе 
внешней разведки при дворе Александра Либо же эти символические коды были в 
достаточной степени общими, чтобы адекватно «прочитываться» обеими сторонами, — 
и тогда предложенные трактовки зооморфных кодов можно (со всей известной 
осторожностью) применять и к другим индоевропейским культурам (что мы, 
собственно, уже и делаем время от времени в ходе данного исследования, 
поскольку второй вариант представляется нам предпочтительным)
    Именно в этом контексте, как нам кажется, имеет смысл трактовать и 
центральную сцену верхнего фриза пекторали, на которой
         1	И несмотря на то, что сам по себе выход конницы во фланг и в тыл ос
новным вражеским силам пока еще ничего не решал Время кавалерии еще не
настало Ведь в той же самой битве при Гавгамеле союзные персам саки уже
прорыва 1ись в тыл к македонской армии — безо всякого видимого влияния на
исхол сражения
         2	Важно даже не столько реальное существование этого легендарного
шлема и не то, был он в дни обеих битв на голове у Александра или нет, сколь
ко ю, что уыоичивая традиция этот шлем зафиксировала и на HtM настаивает
    
Скифы	1 29
два скифа «шьют» рубаху из овечьего руна. Д.С. Раевский приводит впечатляющую 
подборку данных по семантике руна в различных индоевропейских культурах:
     У самых разных народов с древнейших времен до наших дней распространена 
вера в магические свойства шкуры, в частности овечьего руна, или одежды из нее: 
они призваны обеспечить прежде всего плодородие во всех его аспектах, а шире — 
вообще всяческое богатство и благополучие. В хеттской традиции руно связано с 
культом Телепинуса, умирающего и воскресающего божества плодородия, и в 
некоторых текстах и ритуалах предстает содержащим в себе все элементы, 
воплощающие богатство, долголетие, обеспечение потомством и т.д. [Луна, упавшая 
с неба, 1977, с. 61]. Поданным В.В. Иванова и В.Н. Топорова [1974, с. 88], для 
индоевропейской мифологии реконструируется мотив гнезда из руна как места 
обитания змея в архаическом ушфе о поединке бога грозы и его противника, причем 
последний (воплощением которого и является змей) в древнейшей своей сущности — 
божество, обеспечивающее плодородие и богатство. Одежда из овечьих или козьих 
шкур — атрибут римских ларов, также связанных с богатством и процветанием 
[Dumezil, 1966, с. 338; Иванов. 1964, с. 54 и 58]. Шерсть — неотъемлемый 
атрибут обеспечивавших плодородие элевсинских ритуалов в Древней Греции 
[Богаевский, 1916, с. 209. 218]. В восточнославянской традиции шерсть связана с 
культом «скотьего бога» Волоса [Успенский, 1982, с. 166 ел.]. Иными словами, 
перед нами мотив, явно имеющий общеиндоевропейское распространение и единую по 
всему ареалу семантику.
(Раевский 1985: 182|
     Всем этим примерам, которые несомненно заслуживают самого пристального 
внимания и могут служить основанием для сделанного автором вывода, недостает 
только одного — прямой привязки к «родному» иранскому контексту, который сразу 
выводит на понятие фари. Примеры «счастливой» семантики барана и бараньего руна 
в индоевропейских традициях можно было бы множить и множить. Достаточно 
вспомнить хотя бы древнефеческую традицию, в которой баран как атрибутивное 
животное солнечного и военно-аристократического бога Апо