случаев выполняет 
деревянная ладья Вместо степи границу между миром и хтоном здесь опредепяет 
море, и средство преодоления границы получает неизбежные магнетические 
коннотации Впрочем, специфическая семантика коня or jroro ничуть не страдает 
мертвая Одинова охота скачет верхом, а под самим Одином ходит Слей-пнир, чья 
«запредельная» быстрота подчеркнута на сей раз не крьпьями, а восьминогостью Та 
же ситуация отчасти свойственна и древнегреческой культуре, где откровенная 
хтоничность корабельщиков и корабельного плавания (Харон, феаки, любые далекце 
походы и возвращения Троянская война, Одиссей, аргонавты и т д ) мирно 
уживается с сугубо хтоническими конями Посейдона и Аида, Ахилла и Диомеда, со 
специфическими инициациями, в которых кони и человеческое жертвоприношение 
являются неотъемлемыми элементами общего сюжета (Пелопс, гомеровская Долония) и 
с крылатым конем Пегасом, несомненно хтоничным по обстоятельствам происхождения 
и по тому финалу, к которому он приводит Беллерофонта Кстати, «одинический» 
способ маркировать особую скорость коня восьминогостью отнюдь не является 
изобретением северных германцев, которые, возможно, и его (как и едва ли не все 
аспекты своей воинской культуры) позаимствовали у далеких южных собратьев Ср 
весьма странного аттического чернофигурного «конного гоплита» (рис 13), 
невероятно архаического по сравнению со стандартным германским изображением, но 
снабженного всеми обязательными маркерами «переходного статуса» атрибутами 
воинской статусности (паноплия), восьминогим конем, птицей,змеей
     Семантика ладьи близкородственна семантике деревянного фоба, будучи уложен 
в фоб, покойный тем самым оказывается со всех сторон окружен деревом, что в 
принципе аналогично преданию тела огню
     ' Под которым в данном контексте имеется в виду «чистая» дюмезилевс-кая 
фехфункниональная модель, с поправкой на то, что, с моей тчки зрения
    
Скифы	1 1 1


к сословию военному: если точнее, речь идет о сообществе, которое как раз после 
и в результате данного перехода, собственно, и перестает быть традиционным. 
Каким же образом традиционная модель, целиком и полностью ориентированная на 
сохранение от века данного status quo и не имеющая по сей причине даже 
исторической памяти — за ненадобностью, поскольку индивидуализированные 
«исторически значимые» сюжеты суть всего лишь акциденции, ничего не значащие в 
сравнении с неизменностью раз и навсегда заведенного порядка, — дала брешь и 
начала постепенно перерастать в модель историческую? Как время перестало ходить 
по кругу и начало вытягиваться в историю, как героическое деяние стало важнее 
космогонического мифа, где жрец стал прорицателем при воине?
    Посмею высказать предположение, что без кардинальных изменений в значимости 
(и в первую очередь пищевой значимости) маргинальных, то есть чисто мужских, 
«волчьих», территорий этого произойти не могло. Традиционная модель, прекрасно 
приспособленная для того, чтобы «перемалывать» юношескую агрессию (с одной 
стороны, обеспечивая за ее счет безопасность границ, а с другой, поддерживая 
выгодный демографический баланс1 и избавляя зону общего проживания от возможных 
нежелательных проявлений этой агрессии), предполагает выраженную оппозицию 
«обильного» центра и «скудной» периферии. До тех пор пока агрессивное и 
голодное (во всех физиологических и социальных смыслах) «волчье» меньшинство 
зависит от центра как от вожделенной зоны изобилия и «окончательного 
воплощения», инициация будет
развитие строгой системы варн — явление относительно позднее, результат все той 
же специализации. В гипотетическом «исходном» состоянии каждый полноправный 
взрослый мужчина есть сам себе и хозяин, и жрец, и воин — с преобладанием 
первого, «вайшьятского» элемента как наиболее структурно устойчивого и 
нуждающегося в двух других лишь в «специализированных» случаях, связанных с 
необходимостью более или менее плотного «общения» с «запредельными», 
«хтоническими» реалиями, то есть с мертвыми, с чужими и т.д.
       1 За счет «естественной убыли в полевых условиях» — даже в отсутствие 
постоянной внешней угрозы. Во-первых, выживают наиболее жизнеспособные 
(регуляция генофонда), а во-вторых, один мужчина вполне в состоянии обеспечить 
потомством нескольких женщин, в то время как недостаток женщин при избытке 
мужчин почти неминуемо привел бы к росту напряженности внутри общины.
    
112

В. Михайлин. Тропа звериных слов

важна не как состояние, а как возможность возвращения в «утраченный рай». Но 
стоит только маргинальной территории обнаружить собственные источники 
существования, и центростремительный баланс рискует перерасти в центробежный.
     Первым толчком такого рода, опрокинувшим целый ряд европейских, передне- и 
среднеазиатских традиционных сообществ, был, вероятно, переход от неолитической 
и раннебронзовой зем-ледельчески-собирательской модели к преимущественно 
скотоводческой модели эпохи поздней бронзы и раннего железа. Именно к этому 
времени относится первая, не затухающая с тех пор волна «великого переселения 
народов»,