ою ветра данайцам Ски ипя, / Не сковала бы бурей суда, / Не взалкала бы
ВДрут нечестивой, чудовищной жертвы» (Аым , 153—154) Таким образом
предсказывается авлидская коллизия, закончившаяся принесением в Acprnv
    
78

В  Михаилин   Тропа звериных слов

ваться развлечениям, умудряется не только выполнить, но и перевыполнить 
поставленную перед ним задачу, — со свойственной ему царской, не по годам, 
мудростью В результате этой «охоты» он не только ловит своего царственного 
«зайца», но заключает прочный, выгодный для мидийского (пока еще') царства мир 
и с армянами, и с их извечными врагами, горскими халдеями
Ифигении, что, в свою очередь стало поводом д 1я нос 1едуюшего убиис гвл 
Агамемнона Клитемнестрой Однако, на мои взг 1яд, эгои «одноходовкоп» семантика 
вступительной пророческой сцены отнюдь не исчерпывается Обращает на себя 
внимание общий смысл дальнейшей оценки хором похода под Трою как дела 
одновременно благого и пеблагою, оправданною и неоправданного, уместного и 
неуместноюс магической точки зрения Месть Парис), совершившему 
кровнородственное преступление (он, будучи принят в доме у Менелая как гость, 
то есть с магистическои точки зрения нотучив гем самым права сына хозяина дома, 
умыкает жену хо шинл, то есть с Mai истичсской точки зрения — свою мать), 
поручена Агамемнону и Менелаю, которые в тексте прямо уравниваются в этой связи 
с песьеюловыми Эриниями « Зевс Эриний пошлет, /И карают Эринии вора /Так Парису,
 неверному гостю, на казнь /Зевс Атридов посллл »(Агам , 56—61) «Песья» природа 
мстящих |ероев подчеркнута и далее, в первой антистрофе, где о посланных Зевсом 
орлах юворят как о «псах небодержца крылатых» (AiaM , 133) Однако воина имеет и 
свою «неправильную» составляющую ибо она ведется из-за женщины, причем из-за 
женщины откровенно оскверненной, утратившей право на магическую защиту («   
чтобы спор начался / зл жену многомужнюю   » Агам , 61 — 62)
     Итак, магическая амбивалентность ситуации налицо, — она-то, на мой взгляд, 
и создает корневую подоснову трагического пафоса Именно Tpai ичес-кою, в 
отличие от «игровой подмены тезиса» в сюжете об охоте Кира Месть — праведна, но 
неправильна и ведет к дальнейшему «сумасшествию» Артемида, естественно, мстит 
за беременную самку — сюжет Клитемнестры, а не Елены Однако Клитемнестра и 
Елена — двойняшки, и вернувшийся в родной город Агамемнон (и как вернувшийся' 
Поставив рядом с собой на колеснице Кассандру — наложницу и пророчицу напоказ 
встречающей его жене) в первый раз после многолетней разлуки обращается к ней 
следующим образом «Дочь Леды, дома царского охранница1» (Агам , 905) Не «жена», 
не по имени, а именно так — «родная сестра Елены» И «блудливая зайчиха» Елена 
приравнивается, таким образом, к «суке» Клитемнестре («орлиная» и «львиная», 
царская составляющая Агамемнона неоднократно подчеркивается в тексте — в 
противовес песьей, «сучьей» и даже волчьей природе одержимой местью за дочь и к 
тому же осквернившей дом супружеской изменой и убийством мужа Клитемнестры)
     «Лев» Агамемнон вынужден стать псом, волком, чтобы отомсжть за нанесенное 
брату оскорбление, он и ведет себя в этом контексте вполне по-волчьи, проливая 
кровь родной дочери, и много еще чего никак не благого совершает потом, уже во 
время войны Орел вынужден когтить зайца Домой он возвращается победителем, и 
пройдя положенное очищение, он непременно вернул бы себе самый высший возможный 
статус Однако Ктитемнестра не дает ему завершить ритуальное омовение — она 
убивает ею, пока он нечист пока он — волк, пока на нем вся пролитая им кровь, в 
том чис те и кровь Ифитении, которой Эриния-Клитемнестра не может не чуять
    
Скифы	79

    Итак, в результате всех этих изрядно затянувшихся разысканий нам, как 
представляется, удалось обосновать связь двуединого мотива «пес преследует 
зайца» с первой, юношеской стадией воинской инициации, причем не только для 
скифской, но и для гораздо более широкого круга индоевропейских культур. 
Выделенные характеристики задействованных зооморфных образов и их ва-риететов 
отвечают базисным характеристикам данного этапа воинского становления 
(повышенная подвижность, агрессивность в сочетании с «готовностью отскочить в 
любой момент», ориентированность на не-статусный и не-прокреативный секс, 
отсутствие — или минимизация — доли в добыче и т.д.). Дальнейшее развитие 
выделенного «воинского сюжета» должно привести нас к анализу следующих этапов 
статусного воинского становления и через него — к выходу на целостное 
восприятие пекторали как единого «судьбоносного» текста.
    Однако, прежде чем перейти к заявленным темам, позволим себе еще одно 
маленькое отступление, на сей раз относящееся к глубоко «родственному» 
пекторали из Толстой Могилы скифскому торевтическому артефакту. Речь идет о 
другой, меньшей по масштабам и по изобразительно-семантической насыщенности 
золотой пекторали из Большой Близницы (рис. 4). Вот как описывает ее Д.С. 
Раевский, — с параллельным осмыслением сюжета:

    Здесь все изображение размещено в одном ярусе, но внутри его прослеживается 
то же смысловое противопоставление, что и между ярусами пекторали из Толстой 
Могилы: в центральной части помещена сцена брачных игр животных, сближающихся 
по смыслу с образами плодоносящего скота нашего верхнего фриза, тогда как 
периферическую зону занимают сцены преследо