сравнивает между собой две 
территориальные матрицы, связанные с половозрастной дифференциацией пищевых 
территорий предполагаемых антропоидов. На первой, соответствующей ранним 
стадиям развития прямохождения (каковое в теории Лавджоя сцеплено с развитием 
целого ряда иных экологических, биологических и социально-групповых факторов), 
пищевые зоны самцов и самок фактически совпадают. На второй, условно 
«финальной», «собственно человеческой» (промежуточные стадии я опускаю), 
выделены три четко различные зоны: 1) центральная, соответствующая территории 
совместного проживания всей группы, разбитой в этом случае на нуклеарные 
семейные пары, она же зона «детского сада», она же — в дальнейшем — зона 
накопления запасов пищи и проч.; 2) серединная, соответствующая «женской» 
пищевой территории, и 3) окраинная, пищевая территория самцов. Поскольку 
Лавджоя интересовала почти исключительно проблема происхождения бипедии, он 
фактически обошел вниманием исключительную, архетипическую, на мой взгляд, 
социокультурную значимость выведенной им «окончательной» схемы для всей 
дальнейшей истории человечества.
    При неизбежном в данной территориальной схеме принципе формирования групп, 
занятых активными поисками пищи, по половозрастному признаку должна достаточно 
рано и четко обозначиться половозрастная специализация как в видах и способах 
добывания пищи, так и в формах поведения, адекватных данным способам добывания 
пищи. Инвариантность поведения в данном контексте имеет жесткую территориальную 
привязанность. Те ка-
    
От автора

13

чества, которые необходимы взрослому самцу на «охотничьей» территории 
(агрессивность, ориентированность на группу и т.д.), откровенно противоположны 
тем качествам, которые приемлемы в качестве системообразующих на территории 
совместного проживания ряда индивидуальных семейных коллективов (так, уровень 
агрессивности должен быть неминуемо снижен, ориентация на коллектив должна, по 
крайней мере, сочетаться с отстаиванием интересов собственной семьи). 
Следовательно, должны существовать механизмы, во-первых, запоминания и 
накопления разных взаимоисключающих форм поведения, а во-вторых, актуализации 
данной конкретной поведенческой системы в тех или иных адекватных ей условиях. 
При этом применительно к данной конкретной территории все остальные способы 
поведения, свойственные «иным» территориям, являются избыточными. Данная схема 
приводит к возникновению особой «револьверной» структуры сознания, свойственной,
 на мой взгляд, практически всем известным архаическим культурам. Суть этой 
структуры заключается в том, что каждая культурно маркированная территория 
автоматически «включает» адекватные ей формы поведения и «выключает» все 
остальные, с ней не совместимые. Отсюда — жесткая привязанность архаических 
культур к ритуалу, который, по сути, является узаконенным средством «вспомнить» 
латентно присутствующие в коллективной памяти избыточные формы поведения и 
обеспечить «правильный» (то есть не угрожающий идентичности как отдельного 
индивида, так и коллектива в целом) магический переход. Отсюда — необходимость 
тотального кодирования всей окружающей среды: поскольку для поддержания 
«культурной адекватности» всякий феномен неминуемо должен быть «вписан» в одну 
из культурных зон, маркером которой он отныне и становится.
    Отсюда — и еще одно необходимое мне понятие: магистичес-кий. 
Употребительное в традиционном европейском знании понятие магического 
предполагает целенаправленное использование человеком тех кодов, при помощи 
которых он систематизирует окружающий мир. Человек, который вызывает дождь, 
разбрызгивая воду, или насылает порчу, прокалывая иглой восковую фигурку врага, 
несомненно совершает магическое действие. Магия — это власть человека над кодом.

    Однако существует и обратная зависимость. Человек зачастую не осознает 
причин, по которым совершает те или иные поступки, актуализирует те или иные 
поведенческие формы: в таких случаях его действия совершаются «под воздействием 
момента», «чувства», «порыва» и т.д. Он просто начинает вести себя иначе, чем 
пять минут тому назад, не отдавая себе отчета в том, что усвоенная им когда-то 
и доведенная до автоматизма система реакций на кодовые
    
14

В  Михаил и н

раздражители, маркирующие переход из одной культурной зоны в другую, просто 
«включила» в нем иную модель поведения Четверо интеллигентных русскоговорящих 
мужчин, решивших отправиться на рыбалку, начнут говорить на мате (или, по 
крайней мере, не испытывать внутреннего дискомфорта при употреблении данного 
вербального кода), как только пересекут границу «культурной» городской 
территории и останутся одни, то есть как только совместятся системы кодовых 
маркеров, регулирующие внешнее (иная культурная зона) и внутреннее (иной способ 
организации внут-ригрупповой структуры и взаимодействия с другими группами) 
пространство И они перестанут говорить на мате, как только сядут в «обратный 
автобус»
Итак, магистика — это власть кода над человеком Магия и магистика идут рука об 
руку и зачастую с трудом отличимы друг от друга Когда современный человек 
стучит по дереву или плюет через плечо, произнося благое пожелание, он 
совершает магическое действие, вписанное в логику «апотропеической 
безопасности» О