родот попросту не знает, как его объяснить, а потому и 
оставляет как есть, без комментария1 Однако если сопоставить стандартные в 
индоевропейской традиции функции коня как посредника смерти с аналогичными 
функциями птиц (особенно в контексте уже проведенного выше сопоставления 
представленных на пекторали птиц с «фраваши/фраварти») — причем ключевой 
качественной характеристикой, связанной со смертью, в обоих случаях выступает 
именно быстрота, «полет», — то смысловая парадигма этого образа станет 
достаточно внятной Персы могут овладеть землей и водой — но скифы для них 
неуловимы, поскольку, в отличие от персов, не привязаны ни к земле, ни к воде и 
подвижны, как птицы Однако скифские земля и вода для персов суть мертвые, 
несущие смерть земля и вода, и так будет везде и всегда (пять стрел) О смерти, 
о могилах отцов Иданфирс говорит Дарию открытым текстом, через посланника, и 
тем переводит разговор в совершенно иное русло, ибо почитание умерших во всех 
иранских религиозных системах есть дело сугубо святое Дарий, в случае 
осквернения им скифских отеческих могил, утратит благость и сам станет орудием 
тьмы Впрочем, до отеческих могил, как и до самого скифского народа, нужно еще 
добраться, здесь же, на берегу Мео-тиды, — только мертвая земля2, неуловимые 
скифские отряды, стрелы и быстрая смерть
         1	Комментарий Д С Раевского, выстраивающего, как и следовало ожидать,
из лягушки, мыши и птицы очередное мировое древо (лягушка — низ, мышь —
середина, птица — верх), вполне логичен в контексте избранной им системы
дешифровки исходного материала, однако не убеждает Почему такое откро
венно и традиционно хтоническое (земляное и подземное) животное, как
мышь, должно символизировать собой серединную, го есть че ювеческую и
культурную, часть мирового древа'
         2	Мертвая и для самих скифов, ибо они старательно и солшсльно ведуг
персов вдоль моря, по маршналыюи для них самих терриюрии — зоне юно
шеской лихости и райоя словно специально созданной для пофаничных «раз
борок» Друюй земли для персов в Скифии нет и пе будет Поход персов вг 1убь
скифской leppmopmi никоим обраюм не укладывается в означенные фади-
    
Скифы

71

    В том случае, если за образом птицы стоит не понятие, близкое к фраваши, а 
понятие, близкое к общеиранскому же фарну-хварана\ то смысл высказывания 
меняется, но не настолько радикально, чтобы изменить общий смысл всего послания.
 Птица в этом случае — жизнь и воинская удача для быстрых и подвижных скифов. 
Лягушка и мышь — земля и вода, которые скифов кормят, а персов нет. То есть что 
для русского радость, то немцу смерть, причем смерть, зримо воплощенная в пяти 
«всеобъемлющих» стрелах. Как бы то ни было, смысл послания обыгрывает нелепое, 
с точки зрения скифов, персидское требование земли и воды2 и содержит 
откровенно угрожающие коннотации, переосмысляя изложенное Дарием соотношение 
сторон и сил.
    Эпизод с зайцем имеет место вскоре после получения персами скифской 
«шифровки» и представляет собой, на мой взгляд, еще одну такую же 
ритуально-магистически семантизированную демонстрацию. Заяц, невесть откуда 
появившийся в боевых порядках скифского войска уже после того, как обе армии 
сошлись и, видимо, изготовились к бою, был, естественно, выпущен самими скифами,
 поскольку ни один нормальный заяц ни за что на свете не стал бы сидеть и ждать 
своего «выхода» в самой середине крупной людской массы.
    Возможно, однако, что вся эта история (так же, кстати, как и история с 
лягушкой, мышью, птицей и стрелами и большая часть других аналогичных ярких 
эпизодов) представляет собою рационализированные и инкорпорированные в 
«исторический» (при всей понятной его специфике) текст Геродота фрагменты 
других текстов, имевших совершенно иную, на эпических и ритуальных паттернах 
основанную структуру. Впрочем, для нас это ничего не меняет, поскольку речь в 
любом случае идет о текстуальных реальностях, семантически значимые элементы 
которых нуждаются прежде всего в «общем» декодировании. Важно то, что образ 
зайца был семантически осмыслен скифской традицией в качестве значимого 
элемента, в свернутом виде представляющего общий
цией шестьдесят дней и, вероятнее всего, также является вымыслом, призванным, 
согласно вполне убедительной трактовке того же Д.С. Раевского, подчеркнуть 
глобальный, космогонический характер конфликта между скифами и персами — на сей 
раз со скифской точки зрения.
        1	Счастье, благо, удача, «фарт» — весь регистр смыслов, связанных с бла
гом как индивидуальным, так и коллективным. В разных ответвлениях иран
ской традиции это понятие претерпевало существенные изменения — как в
плане выражения, так и в плане содержания. Однако общее смысловое поле
оставалось близким к исходному, общеиранскому.
        2	Как обыграли двадцатью годами позже аналогичное требование спартан
цы и афиняне, сбросив персидских послов — одни в колодец, а дру1 ие с утеса
на прибрежные камни: там вам и вода, и земля.
    
72

В  Михаилин   Тропа звериных слов

смысл случившегося и совместимого с более широкой системой кодирования 
коллективной памяти Сходной точки зрения на природу Геродотовых источников 
придерживается и Д С Раевский, вполне успешно и доказательно попытавшийся в 
своем труде восстановить сюжетную и отчасти образно-символическую канву некоего 
гипотетического исходного скифского эпоса, из которого так ичи иначе 
заи