ем на голове у лишенного гривы хищника помещены
рога На одной стороне котелка, под ручкой, выполненной в форме двух ба
раньих голов (фарн1), расположены два расходящихся в стороны, но 1лядящих
друг на друга через плечо пса. а на противоположной стороне, под точно та
кой же ручкой — два встретившихся, играющих, гривастых льва Конкретную
интерпретацию этого сюжета см ниже
         2	Единственное известное мне исключение — золотая бляшка из кургана
Чертомлык с изображением «Гераклова единоборства» (обнаженный мужчи
на в кулахе борется с крупным кошачьим хищником) — является в этом ото
шении двойным исключением, ибо человек здесь один, без коня Впрочем,
данный изобразительный сюжет будет откомментирован позже, в связи с бо
лее распространенными «двуедиными» (человек/лев) изображениями
    
48

В. Михайлин. Тропа звериных слов

каждой отдельно взятой дихотомии предполагается некое «единство» 
противопоставленных признаков, то любую проблему решает элементарный 
математический прием с заменой знака для удобства решения уравнения. А 
«неудобный», не укладывающийся в предложенную модель материал либо приводится к 
общему знаменателю путем простейших риторических фигур (предположим, что А = Б, 
но если при этом Б = В, а В может быть связано с Д через Г, то А = Д, что и 
требовалось доказать), либо попросту игнорируется. Данный 
структурно-семиотический казус мы уже имели возможность наблюдать на «мировых 
деревьях» Д. С. Раевского. В не меньшей степени показателен ряд интерпретаций 
архаических изобразительных текстов, приведенных в богатейшей по материалу и 
весьма интересной в ряде других отношений монографии болгарского специалиста по 
фракийским древностям Ивана Маразо-ва [Marazov 1996].
    Так, интерпретируя изобразительный ряд на кувшине № 155 из знаменитого 
Рогозенского клада, в центре которого помещена вполне характерная для 
индоевропейских звериных стилей сцена терзания оленя львом, обрамленная с двух 
сторон фигурами вооруженных луками всадниц верхом на кошачьих хищниках (рис. 3),
 автор прибегает к традиционной структурно-семиотической манере обращения с 
изобразительным источником. Сначала выводятся базовые дихотомии 
(культура/дикость, мужское/женское, верх/ низ). Потом тот факт, что женский 
персонаж изображен верхом на кошачьем хищнике, трактуется как победа культуры 
над хаосом [Marazov 1996: 132]. Однако лев — не только «воплощение животного 
хаоса», но и «самое царственное животное», а потому «Богиня приобретает царский 
статус» [Marazov 1996: 135]. Затем, суммировав все дихотомии, автор 
«реконструирует» миф о герое в образе льва, который преследует богиню в образе 
оленя (тут же «забывая» и о том, что в боковых сценах не лев-самец гонится за 
ланью-сам-

Рис. 3

( KUlj)bl

49

кои, но, напротив, женское божество сидит на кошачьем хищнике, и о том, что 
именно на основании дихотомии верх/низ только что делался вывод о победе 
кутьтуры над хаосом), и пишет
     The Lion-Нет unci Deet-maiden 1 hese two animals are well known in the 
myth and ritual as symbols ot the vouth and the maiden1
[Marazov 1996   138]
     И далее, после длинной и представительной серии примеров, в которых герои 
связан со львом, герои охотится на оленя, а тема преследования вообще тесно 
связана с брачной семантикой и ри-туалистикои, следует вывод приведенные 
аналогии не оставляют никакого сомнения в том, что на рогозенском кувшине перед 
нами именно брачная символика, основанная на сюжете «Лев-Герои нападает на 
Лань-Деву» [Maiazov 1996  140|
     Правда, возникает некоторая неувязка олень в центральной сцене терзания — 
явный самец, если судить по ветвистым рогам Но это маленькое неудобство легко 
преодолимо
     On the other hand I have to point out that the specific kind ot animal is 
not of great importance to the the interpretation offered here as we can 
convince ourselves tuither down, tor the myth hardlv differentiates between a 
hind and fawn in this kind of narrative   ^
| Marazov 1996   138]
     Трогательная привязанность приверженцев структурно-семиотических моделей к 
прокреативным кодам сама по себе весьма показательна и, на мой взгляд, многим 
обязана тотальному фрейдистскому либидоцентризму Но в брачной ритуалистике, к 
которой автор пытается свести семантику изображения, не может быть не важен пол 
изображенных персонажей, пусть даже зооморфных'
     Под конец этого весьма увлекательного дискурса, оперирующего колоссальным 
объемом самого разнообразного мифологического и фольклорного материала, автор 
приходит к выводу о резком повышении социального статуса невесты на том 
основании, что женские персонажи по краям едут верхом не на оленях, как Арте-
         1	«Лее-Герои и Олень Девица В мифе и ритуале эти два зверя прекрасно
известны как символы юноши и девушки» Здесь и далее везде, кроме особо
оговоренных случаев, перевод иноязычных текстов мой — В М
         2	«С дру/ои стороны, я должен указать, что с представл