рнст 
Курциус, тоже немец и тоже энтузиаст олимпийского ренессанса.
    Но гимн Аполлону под сводами Сорбонны возглашал победу оптимизма, единения 
и гармонии над хтоническими силами раздора и разлада. Не так давно Фридрих 
Ницше, тоже немец и безусловный духовный авторитет рубежа веков, реанимировал 
романтическую дихотомию аполлонического и дионисийского начал в древнефеческом 
искусстве — дихотомию, не имевшую никакого отношения к предмету исследования, 
но зато совершенно прозрачную для мистически взвинченной современной культуры. 
И отны-
     ' Первая публикация: [Михайлин 2004а; 2004b]. Для настоящей публикации 
текст был переработан и дополнен.
    
310

В. Михаи.шн. Тропа звериных слов

не Аполлону надлежало окончательно стать солнечным богом, покровителем 
оккультной по происхождению идеи о гармонически развитой личности, чьи душа и 
тело находятся в непрерывном взаимопритяжении и взаимоотталкивании и 
развиваются, являя отблеск божественной гармонии1. А уж под этим прекрасным 
видением в ту пору готова была подписаться вся прогрессивно мыслящая 
европейская общественность, вне зависимости от национальной принадлежности.
    Европе было не впервой отыскивать в античности обоснование собственных идей 
и иллюзий, вчитывать в древний текст современные смыслы и подпиливать цитаты 
под заказ. Любой, кто читал Ювенала, знает, что максима насчет здорового тела и 
здорового духа в оригинале звучит несколько иначе. Это не утверждение, а едва 
ли не безнадежное пожелание тупым современным Ювеналу атлетам-профессионалам: 
нужно молиться, чтобы в здоровом теле был еще и здоровый дух. Поэтому когда 
барона де Кубертена обвиняют в попытке механистически пересадить на современную 
европейскую почву некий греческий феномен, обвинения, в общем-то, бьют мимо 
цели: возрожденные олимпиады к Олимпийским играм VIII—VI веков до н.э. имели 
столько же отношения, сколько новенький голливудский блокбастер «Троя» — к 
Гомеру или к реальным историческим событиям конца XIII века до н.э. Сохранен 
ряд имен и названий; все остальное — добротный надежный XIX век. Барон прививал 
оливу к груше: и привил.
2. ГРЕЧЕСКОЕ СЧАСТЬЕ
    Начнем с того, что даже и по некоторым весьма существенным формальным 
критериям Кубертенов клон ничуть не схоже оригиналом. Древнего грека поставил 
бы в полный тупик самый термин «олимпийский рекорд» по одной простой причине: 
быстрее, выше, сильнее — для греков это были категории сугубо относительные, 
они не имели выражения в конкретных единицах времени, длины или веса. Даже если 
бы сам этот лозунг (творчески переснятый бароном с лозунга еще одного 
либерально-масонского историчес-
         1 В 1910-х годах Рудольф Штайнср, еще один искусный сочетатель 
духовных и телесных гармоний, договорится до деления рыб на солнечных и 
хто-нических. К первым отнесены будут лососи, плывущие к истокам, чтобы дать 
жизнь, ко вторым — змееподобные угри. Учитывая богатство рыбьих и змеиных 
контекстов в традиционной (пусть даже только христианской) мистике, можно на 
одном только этом изводе ницшеанской дихотомии выстраивать хоть новую 
софийность-соборность, хоть диетику-диететику, хоть школу оккультных стилей 
плавания. Форель — она все равно разбивает лед.
    
I реки

31 1

кого ориентира — Французской революции) был грекам известен, они все равно не 
стали бы стоять у финиша с клепсидрой Олимпийская система «навылет» 
по-древнегречески была проста донельзя Бегут двое, потом отставший выбывает, а 
победитель бежиг с победителем из другой такой же пары, и так до тех пор, пока 
не останется один-единственный победитель Греков в данном случае ничуть не 
интересовали абсолютные величины
А интересовало их совсем другое — счастье
    То всеобъемтющее качество, которое (при обилии греческих синонимов) мне 
удобнее определять иранским термином «фарн» и которое объединяет в себе самые 
разноуровневые на современный взгляд понятия, от «дом — полная чаша» до «жирная 
мясная пища» и от богоизбранности до физической красоты
    Фарн существует как бы в двух регистрах, условно говоря, в статическом и 
динамическом Архаическое сообщество, с его строгой регламентацией каждой 
бытовой мелочи, было бы немыслимо, если бы статус каждого члена той или иной 
социальной группы не был детальнейшим образом определен по отношению ко всем 
остальным членам этой группы1 и к представителям групп соседних В этом смысле 
фарн — это та часть принадлежащего всей группе «счастья», которая приходится на 
долю данного конкретного человека Доля эта должна быть стабильна поскольку 
любое изменение тут же повлечет за собой опасное колебание всей системы 
«балансов счастья» Жестко расписанная система социальных ролей возможна только 
при полной «прозрачности» статусных позиций каждого участника коммуникации, и 
ее сохранение — залог жизнеспособности всей группы Этим, «статическим» 
регистром ф