назначении и превращается 
в «загадку» для будущих европейских ученых, в повод для безосновательных 
домыслов о якобы существовавших
     ' Athenaeus, Deipnosophistae I, 57 (31е). Цит. по: Афиней. Пир мудрецов. М.
, 2003. С. 46.
2 Ath., I, 59 (33а). Там же. С. 47.

296

В. Михшиин. Тропа звериных слов

на государственном уровне оргиастических диоиисииских культах или о вечной 
дионисийской — буйной и экстатической — составляющей человеческих душ1.
     И напоследок — еще один анекдот из Афинея, этого неразборчивого эпигона 
великих застолий, старательного собирателя всего «праздничного» и 
«дионисийского»:
     Тимей из Тавромения говорит, что в Акраганте один дом назывался триерой, и 
вот по какой причине.
     Компания молодых людей как-то раз пьянствовала в этом доме. Разгоряченные 
вином, они до того одурели, что вообразили себя плывущими на триере и 
застигнутыми в море жестокой бурей. И до того они обезумели, что стали 
выбрасывать из дому всю утварь и покрывала: им казалось, что они швыряют все в 
море, по приказу кормчего разгружая в непогоду корабль. Даже когда собралось 
много народу и стали растаскивать выброшенные вещи, и тогда еще молодые люди не 
переставали безумствовать.
     На следующий день к дому явились стратеги и вызвали юношей в суд. Те, все 
еще страдая морской болезнью, на вопросы стратегов ответили, что буря уж очень 
им досаждала и что поэтому они вынуждены были избавиться от лишнего груза. 
Когда же стратеги подивились их смятению, один из молодых людей, который, 
казалось, был старше других, сказал: «А я, господа тритоны, со страху забился 
под нижние скамьи корабля и лежал в самом низу».
     Судьи, приняв во внимание невменяемое состояние юношей и строго-настрого 
запретив им пить так много вина, отпустили их. Все они поблагодарили судей, и 
один из них сказал: «Если мы спасемся от этого страшного шторма и достигнем 
гавани, то на родине рядом с изображениями морских божеств поставим статуи вам 
— нашим спасителям, столь счастливо нам явившимся». Вот почему дом и был 
прозван триерой.
(II, 5 (37Ь-е))2
А что, неплохая застольная байка. Сугубо городская.
       1 Или для домыслов В. Иванова, который сделал из Диониса сына Божьего, 
посланца горних сфер, претворившего «глиняных» титанов в смешение духа с плотью.
 Подобные конструкты были вполне в духе поздней античности, которая любила 
сопрягать абстрактные идеи с экзотическими культами. Но при чем тут 
кчассический греческий Дионис?
-' Ath., II, 5 (37b-e). С. 54-55.

ДРЕВНЕГРЕЧЕСКАЯ
«ИГРИВАЯ» КУЛЬТУРА
И ЕВРОПЕЙСКАЯ ПОРНОГРАФИЯ
НОВЕЙШЕГО ВРЕМЕНИ1
    Согласно определению сетевого «Словаря сексологических терминов и понятий», 
порнографией является «непристойное, вульгарно натуралистическое изображение 
или словесное описание полового акта, имеющее целью сексуальное возбуждение». 
Однако (в отличие от сексуального возбуждения) сами по себе понятия 
«непристойное», «вульгарное» и «натуралистическое» имеют столь же условный, 
конвенциональный характер, сколь и определяемое понятие, и отсылают к такой 
трудно верифицируемой инстанции, как коллективное нравственное чувство. Мне 
искренне жаль ревнителей общественной благопристойности, которые утруждают умы 
в бесплодных попытках определить то, что именно следует запрещать. Так, если мы 
идем по «японскому» сценарию, признавая порнографией любое изображение коитуса 
или человеческих половых органов, то весьма существенная часть как европейского,
 так и азиатского искусства, которое принято называть «классическим», 
автоматически становится откровенной порнографией. Если же мы вводим 
расплывчатые критерии вроде «оправданности художественным замыслом» или 
«высокого художественного качества», то в контексте постмодернистских 
представлений об искусстве любая, даже самая вопиющая к общественному 
нравственному чувству порнуха легко может быть подверстана под эти критерии.
    Впрочем, равно уязвимой представляется и позиция ревнителей свободы 
самовыражения. Что бы они ни говорили о духе, который парит где хочет, каждый 
из них отлично знает, что делает, и выстраивает свою индивидуальную стратегию 
(вне зависимости от чисто коммерческой или принципиально некоммерческой 
идеологии оной), отталкиваясь от пусть неписаных, но вполне внятных каждому 
современнику нравственных конвенций. Так не лучше ли сначала разобраться с 
самими этими нравственными конвенциями и с тем, что и почему может вступать с 
ними в противоречие? Ведь даже если говорить об изобразительных, вербальных и т.
д. текстах, «имеющих целью сексуальное возбуждение», то возбужде-
         1 Первая публикация: [Михайлин 2003а]  Для настоящего издания текст 
был переработан и дополнен.
    
298

В   Михаилин   Тропа звериных с юв

ние вызывает не то, что показано, а то, как показано «Картинка» с полностью 
одетым и даже не имитирующим полового акта индивидом может быть вызывающе 
непристойна просто потому, что актуализирует адресованный зрителю символический 
код, четко увязанный в его сознании с вполне определенными поведенческими и 
ситуативными комплексами В них мы и попытаемся разобраться
    Начнем издалека, с тех времен, когда, если доверять сложившимся в 
европейском массовом сознании стереотипам, никакой порнографии вроде как не 
существовало по одной простой причине потому что сексуальные практики, в том 
числе и те, которые в традиционной европейской культуре принято считать 
перверсиями вполне мирно и публично уживались с тогдашним нравственным чувством 
Древнегреческое искусство, в особенности комедиография, лирическая поэзия и 
вазопись, дает нам в этом отношении