е, что Зевс 
справедливый, выпрямляющий неправду, отчего при нем в качестве атрибута и 
состоит djkh, фактически «параллельная» иранской aoa/arta' истине, правде, 
справедливости
    
276	В. Михайлин. Тропа звериных слов
проходит по ведомствам Аполлона, Ареса/Эниалия (переметчивого, как воинское 
счастье, бога, который приписан к полю боя) и, скажем, Афины, богини городских 
стен и других границ, выполняющей в данном случае функцию своеобразного 
турникета, который пропускает из одной пространственной зоны и поведенческой 
модели в другую, ей противоположную. Взрослый, отягощенный высоким социальным 
статусом и связанной с ним ответственностью муж может вести себя «как мальчик» 
только в особом, праздничном пространстве, где статусы на время нивелируются1. 
Дионис — бог бородатых мужей, которым на время хочется почувствовать себя 
юношами, бог игривого пиршественного пространства, войдя в которое 
государственный муж может и должен на время забыть о политике, купец — о 
торговле, стратег — о неприятеле и о снабжении войск. Здесь все они снова 
становятся хйц-оо'ом, веселой и беззаботной компанией — как правило, ровесников 
или членов того или иного мужского объединения2. И, воспринимая сюжеты, 
связанные с местью бога тем, кто его не почитает, не следует забывать о той 
среде, в которой эти сюжеты возникали и бытовали. Сюжет о дочерях Миния — не 
женский сюжет: мужчины рассказывали его мужчинам в весьма специфической 
«дио-нисийской» обстановке3. Не стоит путать застольную байку, пусть даже и 
страшную, с культовым мифологическим сюжетом.
     Миф о магическом воздействии вина, способного сделать человека безумным, — 
именно миф и должен рассматриваться как таковой. Безумие возникает не 
вследствие употребления вина, его насылает Дионис — в том числе и через вино. 
Все попытки объяснить описанное в мифах безумие как результат действительного 
воздействия винного спирта на реальный человеческий организм совершенно 
беспочвенны. Вино — прекрасное мочегонное, и выпить разбавленного в два — два с 
половиной раза водой сухого вина (пусть даже полусладкого, с добавлением меда) 
столько, чтобы впасть в состояние буйного помешательства, у человека просто-
       1	Как правило, с целью их последующего уточнения и «перераспределе
ния счастья». См. в этой же книге главу «Аполлоновы лярвы».
       2	Показательно, что этот термин имеет также следующие значения: шум
ная гурьба гуляк; толпа, рой, сонм; торжественное шествие (в честь бога, по
бедителя на играх и проч.); рать, войско; стая.
       3	Ибо не только на симпосиях женщины в качестве равноправных участ
ников не признавались и не принимались (хотя вполне воспринимались в ка
честве одною из удовольствий, наравне с вином, поэзией и беседой). В теат
ре, где в 405 году до н.э. афиняне посмотрели Еврипидовых «Вакханок»,
женщин тоже не было. И женские роли на орхестре, включая хор, разыгрыва
ли игриво одетые в женские одежды мужчины — вполне в традициях симпо-
сиасгических комосов.
    
Греки

277

напросто не получится: он прежде уснет. Поиски реальных объяснении 
«дионисического буйства» сродни эскападе одного немецкого профессора по фамилии 
Остеррайх, который еще в прошлом веке, желая на собственном опыте убедиться в 
том, что дельфийская пифия впадала в мантический экстаз под воздействием 
наркотических веществ, якобы содержащихся в листьях аполлонова благородного 
лавра, лично сжевал около двух килограммов лаврового листа, «но так ничего и не 
почувствовал». Европейский рационализм всегда шел рука об руку с самым 
оголтелым мистицизмом — и мешал видеть чужое. Или скорее наоборот: он помогал 
находить в чужом то, что ищешь, и видеть в «неожиданной находке» долгожданное, 
из глубины веков дошедшее основание для собственных конструктов.
2. ПРОСТРАНСТВО ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОГО СИМПОСИЯ И ЕГО КОДОВЫЕ МАРКЕРЫ
    Едва ли не главной характеристикой древнегреческого праздничного 
пространства (а следовательно, и Диониса как «покровителя» оного) является его 
изначальная амбивалентность. Оно принципиально противопоставлено бытовому, 
статусному, «Зевсову» пространству при общей включенности в бытовую территорию 
(причем зачастую в самое ее сердце — в большой «хозяйский» зал частного дома 
или аристократического дворца). При этом оно неразрывными узами связано с 
пространством маргинальным, «апол-лоническим» — и в то же время 
противопоставлено ему. В него мо