ушек или женщин на городской стене — вообще 
отдельная тема с колоссальным объемом материала2, требующая самостоятельного 
рассмотрения Пока же напомню только о том, что Афина — сама девственница и что 
городская стена находится под ее особым покровительством
    Одиссеи, конечно, многое сделал для того, чтобы приблизить победу над 
троянцами, но приоритет Аякса как «второго величайшего» ахейского воина после 
Ахилла настолько формулен и очевиден, что сама по себе ситуация суда об оружии 
с участием каких-то других претендентов, кроме Аякса, кажется парадоксальной 
Одиссея с Аяксом связывают дружеские отношения, Аякс спасает Одиссею жизнь И 
после этого Одиссей берется оспаривать у него законную почесть, да еще и 
выигрывает в этом споре только для того, чтобы после смерти Аякса отдать 
Ахиллов доспех (по одному из вариантов мифа) приехавшему под Трою сыну 
законного владельца, Пирру/Неоптолему Логика, по меньшей мере, странная, если 
не предполагать за ней воли божества, более прочих благосклонного к Одиссею и 
соответственно контролирующего его поведение, — то есть все той же Афины
    У Софокла Афина выступает именно в роли организатора весьма забавного, с ее 
точки зрения, представления под названием «безумие Аякса», и единственным 
зрителем, которого она явно ждет и которого призывает насладиться увиденным, 
является Одиссеи И самое главное, что она хочет продемонстрировать Одиссею, — 
бессмысленность попыток сопротивляться божественной воле
1	Ihas Parva, cit Scholia In Anstophanem Equites 1056
        2	Греческого, кельтского, славянского и тд в пределах культур индоев
ропейского круга
    
Греки	237
Аякс пытался остаться разумным и «предусмотрительным» (лро-уойотерос,, 119) 
статусным мужем в «зоне военных действий», где должно «ловить судьбу», а 
сохранять статусную «верность принципам» как раз не должно и даже опасно: на 
территории, «порученной попечению» таких неверных и переметчивых богов, как 
Арес, Аполлон и Афина. Сама Аяксова «правильность» уже хюбристич-на по 
отношению к маргинальной военной зоне, поскольку магнетически с ней 
несовместима и, следовательно, нарушает права «здешних» богов. И Афина карает 
наглеца, посмевшего поставить под сомнение действенность ее полномочий в ее же 
собственной вотчине, самым наглядным образом: она превращает разумного и 
предусмотрительного Аякса в дикого зверя, одержимого манией мщения, который не 
только бросается на своих, но делает это ночью — и тем самым являет собой 
полную противоположность не только человеку статусному, но и человеку вообще.
    Охотничья терминология, столь обильная в прологе пьесы, говорит сама за 
себя: Аякс более не человек, но зверь, объект охоты. Одиссей же представлен 
«лаконской гончей», идущей по его следу. Когда он находит Аякса, то перед ним — 
могучий зверь, который алчет крови и не замечает, что на нем уже стянулись путы 
судьбы1. Афина демонстративно издевается над саламинцем, называя себя его 
«союзницей» (avuucrxoc,, 90), причем сам Аякс вскоре подхватывает и повторяет 
это снисходительно-покровительственное, по афинским меркам Софокловых времен, 
определение (117). Бернард Нокс, как представляется, первым обратил внимание на 
возможный контекстный смысл этого термина для
         1 Прекрасную интерпретацию этого образа, одного из ключевых в 
греческой эпике, см. в: [Онианз 1999]. Полностью соглашаясь с предложенными 
Ричардом Онианзом трактовками слова лорар как «узел», «петля», захлестывающая 
персонажа или группу персонажей, я вынужден предложить расширение данной 
семантики, дабы объяснить генезис ключевого образа. В ряде индоевропейских (и 
близких к ним) традиций активно эксплуатируется семантика охоты, в которой 
выигравшая сторона (в споре, поединке, битве и т.д.) сравнивается с охотником, 
а проигравшая — с дичью. А поскольку загонные охоты с сетями были едва ли не 
самым распространенным и прагматичным способом добычи дикого зверя, то и образ 
зверя, запутавшегося в сети, не мог не дать целого букета метафорических 
смысловых переносов. В таком случае бЯ^рои л?(рат' (Ил., XII, 79) будет 
означать «гибельная сеть наброшена». Ср. обилие метафор, связанных с 
тематическими полями сети/гибели/судьбы в «Агамемноне» Эсхила, где в конечном 
счете Клитемнестра убивает мужа весьма характерным способом: опутав его 
рыбацкой сетью и трижды ударив топором. Ср. также возможную «сюжетную» 
семантику стандартной гладиагорской пары ретиарий—мирмиллон в римском цирке, в 
которой вооруженный сетью и трезубцем ретиарий пытался набросить сеть на 
противника, чтобы затем поразить ею, обездвиженного, или оставить в живых — по 
желанию публики.
    
238

В   Михаилин   Тропа звериных слов

Афин третьей четверти V века до н. э. В уже цитированной выше работе он пишет:
    Он говорит и действует как бог; по отношению к Афине он ведет себя не 
просто на равных, но даже свысока. Афина издевательски указывает на подобную 
форму их взаимоотношений, употребляя по отношению к себе слово «союзник» 
(cruuaxoc,), которое в официальном афинском словоупотреблении (оно служило для 
официального обозначения подчиненных империи городов и островов) предполагает 
более низкое положение, и, судя по всему, Аякс именно так ее и воспринимает. Он 
отдает ей приказы, kipieuai (112) — достаточно резкое слово, которое он 
повторяет несколькими строками ниже; он наотрез и в грубой форме отказывает ей 
в просьбе пощадить Одиссея, а когда она соглашается с его правом делать так, 
как он считает нужным, он снисходительно велит ей и впредь оставаться такой же 
союзницей — читай, подчиненной ему.
[