рех Агамемнона — это несправедливое, неразборчивое 
распределение «воинского счастья», ведущее в итоге к его
    
Греки

19!

утрате. Неудивительно, что, как только фарн покидает Агамемнона, покидает он и 
греческое войско в целом. Для победы над противником воинское счастье в 
архаических культурах есть вещь не только необходимая, но первоочередная. Не 
менее важной составляющей успеха является наличие в войске бойцов, «отмеченных 
счастьем», каковые четко распределяются на две категории. Это могут быть, 
во-первых, мужи, уже имеющие громкую славу, уже доказавшие собственную 
«счастливость»1: в этом случае воинский фарн приходит с ними, осеняет войско от 
самого начала похода и нуждается в охране и ритуальной поддержке (через 
жертвоприношения/пиры и иные ритуальные структуры). Во-вторых, речь может и 
должна идти о «героях», о бойцах, избравших «долю младшего сына» и готовых 
пасть в бою, «приманивая удачу» (или даже «переманивая» ее в том случае, если 
везет противнику). Такой способ перетянуть удачу на свою сторону, как 
ритуальная жертва собой в бою, известен практически всем индоевропейским (и не 
только) традициям.
     Итак, для того чтобы одержать победу, Агамемнон, царь и глава влиятельного 
клана, должен иметь в своем войске героев. Ахилл и есть такой «совокупный 
герой», смерть которого должна стать искупительной жертвой за взятие Илиона. 
«Обесчестив» Ахилла, Агамемнон сводит свои шансы на победу в войне к нулю и 
серьезно подрывает собственный статус. В этом и состоит его третий грех.
     Впрочем, о плачевных для греков последствиях статусной неадекватности 
Агамемнона речь пойдет позже. В конфликте Агамемнона и Ахилла — две стороны, и 
проистекает он из неопределен-
       1 Ср. с неодолимым стремлением греческих полисных армий уже классической 
эпохи иметь в своем составе во время военных походов хотя бы одного победителя 
в тех или иных атлетических играх, каковые рассматривались прежде всего как 
своего рода дивинационный механизм, позволяющий воочию наблюдать процесс 
«распределения счастья». Не случайно у того же Пиндара счастье определяется 
существительным, принесшим столько головной боли более поздним толкователям 
Пиндара: аалод, «руно» — но и «лучшая часть», «краса», «счастье» (См.: 
[Гаспаров 1980: 375], где употребление этого «редко поддающегося точному 
переводу» слова в качестве маркера счастья обосновано наклонностью Пиндара к 
простейшей «осязательной» метафоре). В архаических индоевропейских культурах 
овечья шерсть и прочие «бараньи» ассоциации были прочно связаны с понятием 
удачи, счастья (и прежде всего, счастья воинского) в силу совершенно иных 
причин, не имеющих никакого отношения к индивидуальной творческой манере. Ср. 
миф о золотом руне, «бараний» золотой шлем Александра и анало1Ичные шлемы 
персидских царей, подлоко!-ники иранских тронов и окончания скифских, 
фракийских и кельтских ри гонов, выполненные в виде бараньих голов, барана как 
стандартный образ фар-на в иранской традиции и т.д. «Баранья» символика 
подробно рассмотрена к соответствующей главе «скифского» раздела кнши.
    
192

В  Михайлин   Тропа звериных слов

ности статуса не только в случае с Агамемноном, но и в случае с Ахиллом.
4. АХИЛЛ МЕЖ ДВУХ СУДЕБ
    Место Ахилла в предложенной системе (как и в гомеровском тексте) уникально 
С одной стороны, он единственный сын в семье и, следовательно, имеет полное 
право на долю старшего сына. Фетида, согласно общему мифологическому сюжету, 
делает все, чтобы спасти сына от участия в Троянской войне, вплоть до сокрытия 
его на женской половине во дворце скиросского царя Ликомеда Впрочем, данный 
сюжет носит (как и большинство связанных с Ахиллом сюжетов) сугубо ритуальный 
инициационныи характер1 и может рассматриваться скорее как подтверждение 
обреченности героя «левой», «младшей» судьбе Там же, на Скиросе, Ахилл успевает 
обеспечить себя потомством, — от одной из дочерей Ликомеда у него рождается сын,
 Неоптолем. Однако сын этот зачат сугубо «героическим» образом — то есть не в 
браке, не на статусной территории, да еще и отцом, облаченным в женскую одежду. 
Имя у сына тоже вполне героическое — «Наново зачинающий войну».
    В пользу «младшей» судьбы говорит и молодость Ахилла (он младше своего 
«ферапона», Патрокла), проведенных же под Троей девяти с половиной лет эпос, 
естественно, не засчитывает: в эпической временной перспективе имеет значение 
не биологический, а социально-статусный возраст персонажа. Здесь же следует 
учесть и многочисленные специфически героические характеристики Пели-да, вроде 
его так или иначе означенной в различных традициях «уязвимой неуязвимости», 
«металлических» коннотаций2 или выраженной тяге к впадению в совершенно 
неподобающую статусному мужу \vaaa. В системе взаимоотношений, сложившейся 
между основными ахейскими предводителями и героями, Ахилл тоже занимает весьма 
специфическое место Он (так же как, к примеру, Диомед) куда более значим на 
поле боя, чем в совете, что дает основание Агамемнону бросить Ахиллу в лицо 
следующее обвинение
         1	Царя зовут Ликомед, то есть «Волкомудр» или «Хозяин волков» См
подробнее ниже, в главе «Жрец в женской одежде Вепрь»
         2	У Гомера нет упоминаний о какой бы то ни было особой «закаленное -
i и» Ахилла, на которой (в огне ли, в водах ли Стикса) настаивает более поздняя
традиция Однако мотив чудесного божественного защитного вооружения,
которое, естественно, остается непроницаемым для «смертного» оружия, с
успехом компенсирует эту недостачу Кроме того, у Ахилла, впавшего