о текста, не обратил 
внимания на то, что птиц здесь пять, что по аналогии с блестяще 
откомментированным им же самим числом присланных скифами Дарию стрел означает 
всеобъемлющий и вездесущий характер смысла передаваемого послания (четыре 
стороны света и центр) Впрочем, и мировое древо здесь также может быть вполне 
уместным, однако не жертву нужно комментировать, отталкиваясь от мирового древа,
 а мировое древо — отталкиваясь от жертвы Причем речь в данном случае должна 
идти о «жертве перехода», приносимой на границе двух простран-с 
гвенно-магистических зон с целью обеспечить «коридор» для перехода из одной 
зоны в другую Мировое древо, пронизывающее нее три сферы бытия (в тех культурах,
 где их три, а не две, как у кельтов, и не больше трех — как в 
древнескандинавской традиции), есть, вероятнее всего, результат относительно 
позднего, основанного на достаточно высоком уровне абстракции, метафорического 
переосмысления этого самого «коридора» между мирами без утраты базисного 
растительного субстрата1 Напомним, что даже в относительно поздних и развитых 
традициях «жертва перехода» отнюдь не всегда связана именно с деревом, но 
практически всегда — с растением в том или ином виде Греческие венки, 
возлагаемые на голову «посвященного», «осененного богом», гирлянды из цветов и 
трав на шеях жертвенных животных и обычай посыпать
чи» зоне <скованпости и зимней смерти/сна» Аесли вспомнить, что скальди-ческая 
поэзия была в первую очередь рассчитана никак не на «хозяев»-бондов и что 
формировалась она в cyiv6o дружинной среде, станет ясно, что «те, кто их слышал 
в исполнении скальдов», те, кто «понимали их и испытывали удовольствие», cyib 
члены Mapi типизированных воинских дружин, любители «звериного стиля» и 
ненавистники всею «хозяйского» Именно этим пафосом проникнуты тексты «Старшей 
Эдды» Именно он угадывается за многими и многими эпизодами «Круга Земного> и 
других аутентичных текстов Разница между этой традицией и фадициеи, 
запечатленной на пекгорали из Толстой Мо1илы заключается в том, что культура 
викингов «выбрала сторону», отказавшись от какою бы то ни было традиционного 
равновесия между «хозяйственной» и «маргинально-воинской» сторонами ритуального 
противостояния, го!да как пектораль именно и является зримой манифестацией этою 
«счастливого» равновесия
         1 Данной темой в последнее время достаточно продуктивно занимается О Ю 
Фомичева Переосмыслению скандинавскою образа Hi гдрасиля с опровержением 
традиционной «космогонической» трлкювки и обоснованием |рлк-товки, связанной с 
жертвой перехода бы 1 посвящен ее доклад на Третьих Пирровых чтениях (Саратов, 
30 апреля 2005 г ), который выйдет в качестве одного из разделов кнши «Мифы 
гуманитариев Интерпретация кутьтурных кодов 2005» (Саратов, 2005)
    
Скифы

М

животное зерном; те же гирлянды, цветы и посыпание зерном в свадебных обрядах; 
цветы и венки на похоронах, а также специфическая «могильная» растительность; 
разнообразнейшие посвятительные напитки (от невинной мучной болтушки до вина и 
пива) растительного происхождения; окуривание разнообразными по составу и 
воздействию растительными препаратами — список можно продолжать до 
бесконечности. Разгадка же самой по себе растительной природы «переходного» 
кода может крыться помимо прочего1 в одном из базисных обстоятельств, значимых 
для всей человеческой цивилизации, причем обстоятельство это также неотделимо 
от понятия жертвы. Растение есть естественная пища для огня и как таковая не 
может не составлять с ним в рамках архаического мышления единого нерасторжимого 
магического целого (ср. устойчивый эпитет ведического Агни — бога огня и 
посредника при жертвоприношении — Ванаспати, «хозяин деревьев»).
    В этой связи приведенный пассаж из Айтарейа-Брахманы получает несколько 
иной смысл. Жрец дает жертве ее «полное тело», именно уравнивая ее с растением, 
то есть — метафорически или физически — посвящая и обрекая ее огню. 
Следовательно, говоря об иранских культурах (где отношение к «чистому» огню 
исторически было особо трепетным), нужно более чем внимательно относиться к 
разного рода растительным кодам — идет ли речь о ритуальном пучке из прутьев в 
руках у жреца или о плетеном шнуре из растительного волокна (куши), 
обязательном атрибуте каждого верующего зороастрийца.
    Другой, столь же простой вариант толкования растительного кода может 
восходить ко второму из двух главных способов арийского жертвоприношения, а 
именно к приготовлению «напитка бессмертия» из сока сомы/хаомы. Впрочем, эти 
варианты ничуть не противоречат другому, ибо ведические Сома и Агни, божества 
соответственно «пьянящего» и огненного жертвоприношений, теснейшим образом 
связаны между собой, обладают широким спектром общих атрибутивных эпитетов, 
общим (по большинству позиций) цветовым и зооморфным кодом, оба они служат 
источниками поэтического вдохновения, а порой и вовсе не различимы, когда к 
Соме даже и обращаются как к Агни [RV IX, 66, 19— 21; IX, 67, 23-27|
     ' Помимо очевидной «сезонности» растительного цикла существования, 
действительно связанного с фртзеровской мифологемой «умирающего и воскресающего 
бога» (причем вечнозеленые растения автоматически монашки и особую, особым 
образом осмысляемую категорию); помимо практически обязательной «переходности» 
сам