рения В.Н. Ярхо, убийство Атридов и Одиссея могло 
вызвать в греческом лагере «кровавую распрю», то чем в таком случае фактический 
результат Аяксовой ночной вылазки отличается от гипотетического? 
Смехотворностью предлога?
     Ключевым моментом, на который, судя по всему, никто до сих пор не обратил 
внимания, является, как мне кажется, статус того стада, которое истребил Аякс. 
Я уже упоминал о том, что в прологе Софокловой трагедии Афина показательнейшим 
образом называет это стадо «неразделенной добычей» (ktiaq абаота, 54).
     В общеевропейской дружинной этике особое внимание всегда уделялось правам 
на взятую «с боя» добычу. Детальная регламентация отношения к «трофеям» для 
каждого конкретного воина, для всей дружины в целом и для военного вождя, 
предводительствую-
    
246

В. Михайлин. Тропа звериных слов

щего этой дружиной, есть вещь совершенно необходимая. Причем не только и даже 
не столько в силу потребности в поддержании дисциплины и нежелательности (или 
хотя бы регламентации) конфликтов за добычу между своими в зоне и во время 
боевых действий: проблема лежит значительно глубже. Дружина, покидающая свою 
культурную территорию, автоматически оказывается на «чужой» и «злой» земле, 
которая по определению не может быть благосклонна к «правильному» человеку. И 
все, что «взято» на этой территории, по определению «не-благо»: любой человек 
здесь — враг, здешняя земля — чужая, и хоронить своих в ней нельзя тем же 
способом, которым хоронят в родной земле; даже подарки от врагов чреваты злом — 
как подарок Гектора Аяксу. С другой стороны, только здесь сдают экзамен на 
высокий мужской статус, и только здесь можно по-настоящему «испытать судьбу», 
сыграть в игру, ставкой в которой выступает твоя собственная жизнь (и жизнь 
твоих товарищей), но зато, при определенной доле везения, выигрыш может 
серьезно поспособствовать повышению сперва маргинально-воинского, а в 
перспективе и гражданского статуса.
    Одним из способов адаптации к этой «нечеловеческой» ситуации является 
стандартное для архаических поведенческих схем «переключение» на маргинальную, 
«волчью» модель поведения1. Другой способ — ничуть не отменяющий первого, а, 
напротив, вполне с ним совместимый — заключается в возложении солидарной 
магнетической ответственности за все «не-человеческое», что произойдет в Диком 
поле, на одного человека: военного вождя. В цикле мифов о Троянской войне 
последний вариант (в сопряженности с первым) представлен весьма широко: от 
сюжета об Агамемноне, вынужденном закласть Артемиде собственную дочь, дабы 
обеспечить отправку войска в поход, до перенасыщенного символическими кодовыми 
маркерами сюжета о «безумии» Одиссея и несостоявшемся «заклании» новорожденного 
Телемака.
    Итак, военный вождь несет на себе всю полноту ответственности за удачи и 
неудачи своего войска: и вся военная добыча, как
         1 Божества, покровительствующие ситуации перехода, в индоевропейских 
традициях, как правило, женские. В греческой традиции это Афина (а также, в 
ряде локальных традиций, такие функционально и ситуативно совместимые с ней 
женские божества, как Артемида, Гера или Деметра). Списка соответствующих 
божеств и персонажей из других традиций я здесь приводить не стану: он крайне 
обширен и потребует детальных комментариев, которые разрослись бы в отдельную 
статью. Некоторые усилия в этом направлении мною уже были предприняты- см. 
разбор ситуации перехода между двумя основными культурными зонами и анализ 
природы «женских» персонажей-покровителей такого перехода в главе «Между волком 
и собакой...», а также работу Ольги Фомичевой о «смерти Олега» [Фомичева 2005]
    
Греки

247

вещественное воплощение воинского «счастья», принадлежит ему. Напомню, что 
Ахилл, вернувшись из набега на Фивы, выделяет лучшую пленницу — Хрисеиду — 
Агамемнону, который вообще в этом набеге не участвовал. А когда Агамемнон 
оказывается вынужден выдать Хрисеиду, он незамедлительно предъявляет права на 
собственную Ахиллову долю, на Брисеиду, — и права эти вполне обоснованны, 
почему Ахилл и выдает пленницу, прежде чем объявить в знак протеста 
«вооруженную забастовку». Магические полномочия военного вождя экстраординарны: 
только он в состоянии превратить «чужой», «злой» предмет, взятый в бою, в 
«правильный». Мало того, пройдя через его руки и причастившись суммарной 
общевойсковой удачи, любой предмет многократно вырастает в престижной цене, что 
делает факт получения награды из рук вождя желанной привилегией — и средством 
регламентации и регулирования отношений внутри дружины.
    Принадлежность совокупной добычи вождю не означает его безраздельного и 
единоличного права распоряжаться ею. Во-первых, он владеет этой добычей — так 
же как и совокупным «фарном» своего войска — на основании делегированных прав, 
и всякий его жест в отношении общевойскового достояния является предметом 
пристального (и пристрастного) внимания дружинников. У Гомера даже выкуп за 
Хрисеиду, Агамемновудолю в добыче, уже вроде бы выделенную ему в личную 
собственность, сперва предъявляется всему войску, и только после того, как «все 
изъявили согласие криком всеобщим ахейцы», право прин