вязь» (cpepov xai ?ш:цт|тф теХацот). Смысл последнего подарка можно
воспринимать двояко. Первое толкование позволяет увидеть в нем жест ми
ролюбия: в том случае, если перевязь эта — от щита (у Гомера это не оговоре
но, и «небрежность» эта вполне может быть намеренной). Второе — адекват
но-агрессивный ответ на «злой» подарок Гектора: в том случае, если перевязь
от меча (как обещание «посадить агрессора на цепь»). Впрочем, оба эти смыс
ла могут вполне сосуществовать в Аяксовом ответном подарке и актуализиро
ваться в зависимости от того, который из них противная сторона сочтет нуж
ным принять за основной О том, какую роль эти подарки сыграли в жизни и
смерти своих новых хозяев, речь уже шла выше, откуда следует вывод о «пред
почтительных» смыслах подарков.
3	Подробное рассмотрение этой проблемы см.: [Фомичева 2005].
         4	О функциях анфасных изображений в греческом искусстве см.: 
[Frontisi-
Ducroux 1993].
         5	С наличием или отсутствием щи га и соответственно гоплитским или
эфебическим статусом связаны, кроме того, представления о правильной/не
правильной манере ведения боя статусный муж воюет днем, по определенным
    
244

В. Muxaii IUH.  Тропа звериных слов

привилегию своего владельца: право на контролируемую агрессию. Аяксу кажется, 
что он по-прежнему владеет собой. Афина, главная греческая «щитовая дева», 
считает иначе и подталкивает в спину уже сорвавшегося с цепи Теламонида.
4. ПОЗОР АЯКСА: АГАМЕМНОН
    Да, но почему же «благой», по всей видимости, ход Афины, который избавил от 
неминуемой смерти едва ли не все греческое войско, направив безумного Аякса на 
бессловесных скотов, воспринимается им самим как страшный, предательский удар в 
спину с ее стороны, как моральная травма, не совместимая с жизнью? Разве она не 
спасла его от более тяжкого преступления, вменив в вину менее тяжкое: порчу 
общественного имущества вместо фактического перехода на сторону противника и 
массового убийства «своих»? Почему Аякс, который, даже придя в себя, ничуть не 
раскаивается в своих преступных умыслах и даже «на трезвую голову» был бы готов 
в любой момент покончить с Атридами и Одиссеем, если бы ему только 
представилась такая возможность, — почему этот «бешеный» герой считает себя 
смертельно опозоренным деянием столь нелепым и, по всей видимости, неопасным, 
как избиение скота? Только из-за его очевидной — и публичной — нелепости?
    Для того чтобы ответить на эти вопросы, необходимо прежде всего выяснить 
все возможные смыслы совершенного Аяксом поступка в контексте архаических 
древнегреческих культурных кодов. Практически все современные исследователи 
проходят мимо этой проблемы, предпочитая объяснять сюжет о «позоре Аякса», 
связанном с истреблением общевойскового стада, некими смутными причинами 
«морального» характера. Так, у В.Н. Ярхо читаем:
    В глазах современного человека невменяемость при совершении преступления — 
смягчающее обстоятельство; убийца, признанный душевнобольным, найдет себе место 
не в тюремной камере, а в психиатрической клинике. Герои Софокла меряют свое 
поведение другой мерой, исходя не из причины, а из результата. Если бы Аякс, 
находясь в здравом уме и твердой памяти, зарезал обоих Атридов и до смерти 
исполосовал ударами бича Одиссея, это
правилам, ему зазорно бегать от противника. Эфеб, вооруженный легким 
дальнобойным оружием, вполне способен нападать на врага ночью и/или из засады, 
он не скован правилами ведения войны, и ему не стыдно бегать от врага. Отсюда — 
семантика «брошенною шита» и т.д. См. в этой связи (Видаль-Накэ 2001].

Греки

245

могло бы вызвать кровавую распрю в ахейском лагере, но не дало бы никому 
оснований насмехаться над убийцей: он осуществил свое право на месть. Теперь же,
 когда временная невменяемость героя дает ему, казалось бы, право на 
снисхождение, ему и его спутникам грозит расправа со стороны остального войска, 
разгневанного бессмысленным истреблением общего стада. Еще важнее, что не ищет 
ни самооправдания, ни снисхождения сам Аякс: объективно позорный исход его 
справедливой расправы с обидчиками оставляет ему только один путь для 
восстановления утраченного достоинства — самоубийство.
[Ярхо 1990: 475-476]
И далее:
     Материальный ущерб, нанесенный Аяксом своим соплеменникам, меркнет перед 
трагедией благородного героя, опозорившего себя бессмысленным поведением.
[Ярхо 1990: 477]
     При всей очевидной верности посылок вывод сомнительный. Собственно, и 
вывода как такового фактически нет: объяснение причин Аяксова позора 
подменяется «интроспекцией» протагониста: герой не ищет ни самооправдания, ни 
снисхождения, то есть герой опозорен потому, что, по всей видимости, он сам 
считает себя опозоренным. При этом названные автором «моральные следствия» 
избиения скота откровенно противоречат друг другу. Аякс смешон, греческое 
войско издевается над ним, и он не в состоянии перенести позора. При этом, 
однако, те самые ахейцы, которые смеются над Аяксом, отчего-то настолько 
разгневаны «бессмысленным истреблением общего стада», что готовы убить не 
только самого Аякса, но и всю его дружину, которая, собственно, ни в чем не 
виновата. Если, с точки