овыми, клиентскими или любыми 
другими отношениями зависимости. В нее входило также любое «освоенное» группой 
движимое и недвижимое «имущество» скот, пахотная земля, пастбища, предметы 
обихода и т.д. и т.п. «Большое тело» хозяина могло «прибывать» и «убывать», и в 
этом отношении прокреативные магические коды и в самом деле играли в его жизни 
весьма значимую роль1, — но только в пределах этого, «мирного», 
территориально-магнетического модуса существования, связанного с основной, 
освоенной, «культурной» пространственной зоной, а также и с некоторыми другими 
значимыми характеристиками (сезонными, возрастными и т.д.).
    Другой модус существования, собственно воинский, подразумевал включенность 
в совершенно иную, «чужую», «хтоническую» территорию войны, добычи и смерти. 
Статусный воин и здесь являлся «головой» своеобразного коллективного «тела», но 
только тело это имело совершенно иной характер. Это был единый несущий смерть 
организм (дружина, «охота»2, «стая», «корабль» и т.д.), состоящий из людей, 
животных (кони, псы1) и оружия, причем
         1 Причем размножение животных и людей, умножение предметов обихода, 
приращение пространства и т д были с этой точки зрения куда теснее связаны 
между собой и с общим «умножением/убыванием» тела хозяина, нежели с другими 
контекстуальными аспектами существования тех же самых людей, животных, 
предметов и территорий
         1 Рассмотрение охоты как магически и статусно значимой 
военно-аристократической практики, охоты как единого ритуального «текста», в 
который на правах значимых элементов включены участники-люди (с жестко 
расписанной ролевой сюжетикой и иерархией), участники-животные, оружие и 
предмет снаряжения и экипировки, особенности сезона и пейзажа, — все это 
представляет собой предмет для отдельного обстоятельного разговора Отчасти 
подходы кданной проблематике с представленной здесь точки зрения были намечены 
в докладах (С И Трунев, В Ю Михайлин) на 10-м заседании семинара ПМАК (5 ноября 
2002 г ), с общей темой «Пространственно-магнетическая семантика охоты» 
Несколько иную, хотя довольно близкую, точку зрения см в прекрасной монографии 
Алена Шнаппа «Охотник и город» [Schnapp 1997]
        3 Кроме этих, «помощных» животных речь, несомненно, может и должна идти 
еще и о тех животных, которые выступали в качестве (потенциальной) добычи и как 
таковые были заранее включены в «тело» охоты То же касается и врага на войне 
особенно с «внутренней», «культурной» точки зрения, для которой всякий «мар| 
инал» есть неотъемлемая часть единого Дикого поля вне
    
Скифы
магнетические характеристики каждого из элементов были опять-таки прежде всего 
семантически связаны между собой и с общими «зональными» характеристиками и 
магически «выключены» из любых «прокреативных» контекстов, как не совместимых с 
зоной смерти.
    Любые рассуждения о единстве смерти и рождения, автоматически объединяющих 
«культуру» и «периферию», «верх» и «низ» на основе «рождающего/поглощающего» 
хтона, — не более чем тяжелое наследие «романтических» интерпретаций теории М.М.
 Бахтина о природе «телесного низа», которые в лучшем случае нуждаются в 
серьезной корректировке, а в худшем — вообще лишены каких бы то ни было 
реальных оснований. Смерть статусная, смерть, включенная в контекст «мирного» 
существования в центральной «культурной» зоне, несомненно, может и должна 
рассматриваться если не в контексте включенности, то в контексте соотнесенности 
с прокреативной магией. Но смерть «полевая», происходящая в маргинальной, 
хтонической зоне, есть смерть par excellence, смерть в чистом, беспримесном 
виде. Более того, даже биологически живые участники «охоты» с магической точки 
зрения являются мертвыми, ибо изначально погружены в смерть и обречены ей1. Они 
— герои и, следовательно, являют собой принципиальную противоположность всему 
«нормальному», «человеческому». Они способны выступать в роли «оборонителей и 
устроителей» порядка, но стать частью этого порядка они в принципе могут лишь 
после соответствующих процедур очищения — или воцарения как высшей степени 
очищения. Однако в любом случае речь должна идти о полной и принципиальной 
перемене природы «вернувшегося к жизни», «воскресшего» персонажа. Любая 
прокреативность в зоне Дикого поля — это «неправильная», «незаконная», «злая» 
прокреативность, не совместимая с прокреативностью «культурной».
    Обращает на себя внимание также и выраженная противоположность верхнего и 
нижнего фризов с точки зрения «статики»/ «динамики» Позы персонажей верхнего 
фриза — как людей, так и животных — носят откровенно непринужденный, спокойный 
характер, причем центром композиции является неодушевленный
зависимости от того, свой он или чужой Свой отличается от чужого в первую 
очередь свойственной ему возможностью очищения и последующего вхождения в 
культурный контекст Чужой такой возможностью не обладает вовсе или обладает в 
весьма ограниченной мере, требующей дополнительного регламентирования отношений 
с ним, — как с рабом («полу-мертвым»), как с будущим неполноправным и 
маргинализованным членом общины (метеком, периэком и т д ), или как с «гостем» 
1 Ср «мертвая охота»

3 2	В   Михаишн   Тропа !верины\ t юн
предмет, овчинная рубаха, растянутая двумя сидящими скифами1, имеющими оружие 
при себе, но не на себе. Динамичность композиции нарастает — параллельно с 
уменьшением масштаба фигурок — к краю фриза, заканчиваясь двумя фигурками 
летящих птиц (также, возможно, соотносимых со скифским вариантом общ