конструирование одной из современных разновидностей преступности – 
«преступлений ненависти» («Hate Crimes»), т. е. преступных посягательств против 
«ненавистных» меньшинств (афро-, испано-, арабо- и азиатоамериканцев, евреев, 
геев, лесбиянок и т. п.), исследовано в книге американских криминологов****. В 
этом конструировании («"Hate Crime" is a social construct») принимают участие 
СМИ и политики, ученые и ФБР. Процесс конструирования «коррупции» показан в 
диссертационном исследовании И. Кузнецова*****.
   * Curra J. The Relativity of Deviance. SAGE Publications, Inc., 2000; Goode 
E., Ben-Yehuda N. Moral Panics: the Social construction of Deviance. Blackwell 
Publishers, 1994; Petrovec D. Violence in the Media. Ljubljana: Mirovni 
Institut, 2003; Pfuhl Е., Henry S. The Deviance Process. Third Edition. NY: 
Aldine de Gruyter, 1993.
   ** Caffrey S., Mundy G. (Eds.) The Sociology of Crime and Deviance: Selected 
Issues. Greenwich University Press, 1995. 
   *** Hess H., Scheerer S. Was ist Kriminalitat? // Kriminologische Journal. 
1997. Heft 2.
   **** Jacobs J., Potter К. Hate Crimes: Criminal Law & Identity Politics. 
Oxford University Press, 1998.
   ***** Кузнецов И. Е. Коррупция в системе государственного управления: 
социологическое исследование. Дис. ... канд. соц. наук. СПб., 2000.
  
  Так вот, сторонники понимания девиантности как «реагирующей конструкции» 
исходят из того, что общество и государство, считая необходимым реагировать на 
те или иные социально значимые поведенческие формы, конструируют вид очередного 
«козла отпущения» – «мафия», «наркотизм», «гомосексуализм», «коррупция», 
«терроризм» и т. п.
  Конечно, за этими «этикетками» скрываются некие объективные реалии, формы 
человеческой жизнедеятельности и их носители, субъекты действий*. Но 
общественная или государственная оценка этих проявлений девиантности, само 
отнесение определенных форм деятельности к девиантным – результат сознательной 
работы властных, идеологических институтов, формирующих общественное сознание. 
Огромная роль в такой «конструкторской» деятельности принадлежит политическому 
режиму**. Рассмотрим это на примере «девиантизации» некоторых явлений 
политическим режимом советского государства.
   * См.: Оукс Г. Прямой разговор об эксцентричной теории // Теория и общество: 
Фундаментальные проблемы. М, 1999. С. 292-306.
   ** Подробнее см.: Гилинский Я. Девиантность, социальный контроль и 
политический режим // Политический режим и преступность. СПб, 2001. С. 39-65.
  
  После октября 1917г. новая российская власть, для утверждения которой немало 
сделала демократическая, революционно настроенная студенческая молодежь и 
интеллигенция, пыталась какое-то время сохранить имидж прогрессивности, 
либерализма, демократичности. В Руководящих началах 1919 г. и в первом 
Уголовном кодексе (УК) 1922 г. наказание признавалось мерой «оборонительной», 
санкции были не очень строгие, в УК РСФСР 1926 г. термин «наказание» был 
заменен другим – «меры социальной защиты». Тюрьмы пытались заменить трудовыми 
лагерями (что нередко творилось на практике – другое дело). Руководство страны 
и его идеологическое обеспечение на первых порах отнеслись 
либерально-аболиционистски к тому, что позднее, при сталинском тоталитарном 
режиме, трактовалось как явления, чуждые и враждебные советскому народу. Так, в 
20-е гг. вполне терпимо воспринимали проституцию. Меры социального контроля 
сводились в основном к попыткам реабилитации женщин, вовлекаемых в сексуальную 
коммерцию, путем привлечения их к труду и повышения образовательного и 
профессионального уровня. В декабре 1917 г. была отменена уголовная 
ответственность за гомосексуальную связь, не предусматривалась уголовная 
ответственность за гомосексуализм и в Уголовных кодексах 1922 и 1926 гг. В 
первом издании Большой Советской Энциклопедии (БСЭ) 1930 г. говорилось: 
«Понимая неправильность развития гомосексуалиста, общество не возлагает и не 
может возлагать вину... на носителей этих особенностей... Наше общество... 
создает все необходимые условия к тому, чтобы жизненные столкновения 
гомосексуалистов были возможно безболезненнее»*. До мая 1928 г. не было запрета 
на оборот наркотиков. Фактически существовало индифферентное отношение к 
наркопотреблению и наркотизму как социальному явлению.
   * Большая Советская Энциклопедия. 1-е изд. М., 1930. Т. 17. С. 594-598.
  
  С постепенным утверждением в стране тоталитарного режима принципиально 
меняется отношение ко всем «пережиткам капитализма», «чуждым советскому народу».
 В 30-е гг. сворачивается система социальной реабилитации женщин, занимавшихся 
проституцией, на смену приходит репрессивная политика по отношению к ним. Резко 
меняется отношение к гомосексуализму. В 1934 г. вводится уголовная 
ответственность за мужской гомосексуализм (с наказанием в виде лишения свободы 
на срок от 3 до 8 лет). В 1936 г. народный комиссар юстиции РСФСР Н. Крыленко 
сравнил гомосексуалистов с фашистами и иными врагами большевистского строя 
(надо ли напоминать, что в гитлеровской фашистской Германии гомосексуалистов 
уничтожали физически). Во втором издании БСЭ мы можем прочитать: «В советском 
обществе с его здоровой нравственностью гомосексуализм как половое извращение 
считается позорным и преступным... В буржуазных странах, где гомосексуализм 
представляет собой выражение морального разложения правящих классов, 
гомосексуализм фактически ненаказуем»*. В 1934 г. устанавливается уголовная 
ответственность за посевы опийного мака и индийской конопли. Из приведенных