представителя – Т. Парсонса, функции воспроизводства социальной структуры 
обеспечиваются системой верований, моралью, органами социализации (семья, 
образование и т. п.), а нормативная ориентация в теории действия играет такую 
же роль, как пространство в классической механике. В «Структуре социального 
действия» Парсонс поднимает наиболее существенный для него вопрос: каким 
образом выживают социальные системы? Ответ он видит в двух основных механизмах, 
интегрирующих личность в социальную систему: механизмах социализации и 
социального контроля* (заметим, что с нашей точки зрения, социализация есть 
один из механизмов социального контроля).
   * Подробнее см.: Тернер Дж. Указ. соч. С. 70-72.
  
  Механизмы социализации, по Парсонсу, представляют собой средства, с помощью 
которых происходит усвоение (интериоризация) индивидом культурных образцов – 
ценностей, взглядов, языка. Механизмы социализации обеспечивают также 
устойчивые и надежные межличностные связи, способствующие снятию напряжения, 
беспокойства, усталости.
  Механизмы социального контроля включают способы организации роли статуса 
индивидов с целью уменьшения напряженности и девиаций. К механизмам контроля 
относятся: институционализация (обеспечение определенности ролевых ожиданий); 
межличностные санкции и жесты (применяемые акторами социальных действий в целях 
взаимной согласованности санкций); ритуальные действия (снятие напряженности 
символическим путем, укрепление господствующих культурных образцов); структуры, 
обеспечивающие сохранение ценностей и разграничение «нормального» и 
«девиантно-го»; структуры повторной интеграции (приведение к норме тенденций к 
«отклонению»); институционализация системы, способной применять насилие, 
принуждение. В широком смысле к механизмам социального контроля (точнее, 
сохранения интеграции общественной системы) относится и социализация, 
обеспечивающая интериоризацию (усвоение) ценностей, идей, символов. Парсонс 
анализировал также три метода социального контроля по отношению к девиантам: 
изоляция от других (например, в тюрьме); обособление с частичным ограничением 
контактов (например, в психиатрической больнице); реабилитация – подготовка к 
возвращению к «нормальной» жизни (например, с помощью психотерапии, 
деятельности общественных организаций типа «АА» – Общества анонимных 
алкоголиков).
  Эпоха Просвещения и XIX в. были пронизаны верой и надеждой по поводу 
возможности успешного социального контроля и «порядка». Надо только 
прислушаться к советам просветителей, мнению ученых и немножко потрудиться над 
приведением реальности в соответствие с Разумом...
  Правда, до сих пор остаются не совсем ясными несколько вопросов:
  Что такое социальный «порядок», существуют ли объективные критерии его 
оценки? Для естественных наук – это, вероятно, уровень энтропии системы – ее 
(энтропии) уменьшение или не увеличение. А для социальных систем? Может быть, 
нам сможет помочь в ответе на этот вопрос синергетика?
  «Порядок» для кого? В чьих интересах? С чьей точки зрения?
  Возможно ли общество без «беспорядка»? Очевидно – нет. Организация и 
дезорганизация, «порядок» и «беспорядок» (хаос), «норма» и «девиации» – 
дополнительны (в боровском смысле). Напомним, что девиации – необходимый 
механизм изменений, развития.
  Как, какими средствами, какой ценой поддерживается «порядок» («новый порядок» 
А. Гитлера, гулаговский «порядок» И. Сталина, наведение «порядка» Америкой во 
Вьетнаме и Ираке, СССР – в Венгрии, Чехословакии, Афганистане, Россией – в 
Чечне)?
  Вообще, «порядок, скрепленный нашим культурным обучением, представляется 
чрезвычайно уязвимым и хрупким. Это лишь один из возможных порядков, и мы не 
можем быть уверены, что он самый правильный»*.
   * Бауман З. Мыслить социологически. М., 1996. С. 166.
  
  Социальная практика XX в. с двумя мировыми войнами, «холодной войной», 
сотнями локальных войн, гитлеровскими и ленин-ско-сталинскими концлагерями, 
геноцидом, правым и левым экстремизмом, терроризмом, фундаментализмом и т. д. – 
разрушила все иллюзии и мифы относительно «порядка» и возможностей социального 
контроля (кто-то из современников заметил: человеческая история разделилась на 
«до» Освенцима и «после»). Сумма преступлений, совершенных государствами – 
«столпами порядка», стократ превысила преступления одиночек. При этом 
государства – «спонсоры убийств» (N. Kressel) – не «раскаиваются» (может быть, 
за исключением Германии), а отрицают, отказываются от содеянного. S. Cohen в 
статье «Права человека и преступления государств: Культура отказа»* называет 
три формы такого отказа {denial):
  – отрицание прошлого (denial of the past). Так, на Западе появились 
публикации, объявляющие Холокост «мифом», отечественные сталинисты «мифом» 
называют ужас сталинских репрессий (впрочем, недавние думские события в 
годовщину памяти Холоко-ста, когда многие наши избранники отказались почтить 
память жертв, свидетельствуют о том, что в этом вопросе мы «догоняем» Запад...
);
  – буквальный отказ (literal denial) – по формуле «мы ничего не знаем»;
  – причастный отказ (implicatory denial) – по формуле «да, но...». Так, 
большинство военных преступников под давлением фактов признают: «да, было». И 
тут же следует «но»: был приказ, военная необходимость и т. п.
   * Cohen S. Human Rights and Crimes of the State: the Cultural of Denial. In: 
Criminological Perspectives. A Reader. SAGE, 1996. P. 489-507.