такая ленивая свинья, которая может только поедать апельсины, и прекрасно в них 
разбирается. И как только я начинаю что-нибудь делать, она буквально сверху на 
меня садится и мешает. И я лежу на диване и изнемогаю под ее тяжестью, хотя 
знаю, что мне надо идти что-то делать – но этого не делаю, и в принципе сделать 
не могу. Иногда, во внешнем варианте проекции, эта свинья материализуется в 
виде толстого живота, который препятствует человеку заниматься спортом, или 
сварливой жены, которая терпеть не может отсутствия мужа в доме. Это типичная 
проективная конструкция – ее пафос заключается в том, что препятствие (неважно, 
существует ли оно во внешнем или во внутреннем мире) не зависит от воли 
человека, то есть оно им не управляемо. Таким образом, проектор, как правило, 
становится жертвой обстоятельств; проекцией мы сдвигаем границу между собой и 
остальным миром как бы в свою пользу, то есть вперед, вокруг себя, расширяем ее,
 что дает нам, пишет Перлз, возможность снимать с себя ответственность, отрицая 
принадлежность себе тех аспектов личности, с которыми нам трудно примириться, 
которые кажутся нам непривлекательными или оскорбительными.
И здесь возникает такой эффект: невротик путает грани личности и интроекты. 
Вместо того, чтобы изгонять своих интроектов, которые внутри него не 
ассимилированы, он пытается изгнать некоторые грани своей личности, делая вид, 
что это непереваренные, несъедобные, а главное, чуждые ему интроекты. И 
посредством такого проецирования он надеется избавиться от определенных черт 
своей личности, делая вид что он выводит их из себя. И в заключение Перлс 
говорит так: "Интроецирующая личность, являющаяся полем битвы между воюющими 
между собой неассимилированными идеями, получает себе параллель в лице 
проецирующей личности, которая делает мир ареной битвы своих личных конфликтов.
" 
Интроектор плох не только тем, что заглатывает чужое: поскольку его интроекты 
не ассимилируются в нем, они не имеют шансов на то, чтобы наладить между собой 
и остальной его психикой более или менее нормальные отношения. И в результате 
получается большая арена внутренних конфликтов, которые, естественно, 
выплескиваются (проецируются) вовне. Проецирующая же личность свои внутренние 
конфликты выводит наружу и устраивает самую натуральную войну – например, 
интригует, представая перед разными людьми в совершенно разных ипостасях. 
Слияние. Следующий патологический психический механизм – это слияние. Точнее, я 
бы сказал, что это не механизм, а эффект. Слияние это такое состояние (кстати 
говоря, тоже характерное для инфантильной личности), когда индивид вообще не 
ощущает границы между собой и средой, то есть когда он считает, что среда это и 
есть он, а он это и есть среда.
Чем плохо слияние? В момент экстаза, в моменты идентификаций с большими 
коллективами, например, на групповых праздниках у человека возникает ощущение, 
что он един с окружающим его коллективом, средой. Это хорошо как локальное 
состояние. Плохо, когда это состояние становится нормой жизни человека. Что 
тогда происходит? Перлс пишет: "Человек, находящийся в патологическом слиянии, 
связывает свои потребности, эмоции и действия в один тугой узел и уже не 
осознает, что он хочет делать и как он себе не дает этого делать. В слиянии 
человек требует сходства и отказывается терпеть какие бы то ни было различия. 
Типичный пример – это отношение родителей к детям. У человека, находящегося в 
слиянии, среды нет. …Ребенок его устраивает только такой, каким он хочет его 
видеть. Если ребенок хоть в чем-то другой, он его вообще изгоняет из среды, то 
есть он изгоняет его из себя, отказываясь его воспринимать." 
И этого ребенка ожидает отвержение и отъединение: "Я не буду любить такого 
отвратительного ребенка". В чем отвратительного? Потому что он не такой, как я.
Такое отношение к детям чрезвычайно распространено во многих семьях. Конфликт 
родителей с детьми идет именно потому, что у родителей психика во многом 
инфантильна, и ребенок, чем-то от них отличающийся, выходящий за рамки 
семейного эгрегора, отвергается как чужеродная особь – практически, как другой 
биологический вид. Он-то делал вид, что он родной, а на самом деле он чужой! И 
никаких других аргументов в данном случае не требуется.
Ретрофлексия. И наконец, четвертый основной невротический механизм – это 
ретрофлексия. Буквально это слово означает "оборачивание в противоположную 
сторону". "Ретрофлект умеет проводить границу между собой и средой, но проводит 
ее не там, где надо: он проводит ее посередине себя самого. Вместо того, чтобы 
отделить себя от среды, он внутри себя самого выделяет две части – одна часть 
это как бы он сам, а другая часть это как бы среда. При ретрофлектированном 
поведении человек обращается с собой так, как первоначально он намеревался 
обращаться с другими людьми или объектами. Он перестает направлять свою энергию 
вовне, чтобы произвести такие изменения в окружающем мире, которые 
удовлетворили его потребности, а вместо этого он направляет свою активность 
вовнутрь и делает ареной своего воздействия свою собственную личность, то есть 
он делит свою личность на две части – действующую и испытывающую воздействие. И 
становится своим собственным худшим врагом." Это есть уже у Козьмы Пруткова: 
"Никогда не робей перед противником, ибо помни – лютейший враг человека – он 
сам." 
Ретрофлексия, замечает Перлс, – это чрезвычайно распространенное явление, и оно 
далеко не всегда становится патологией. "Например, человек говорит: "Я заставлю 
себя это сделать!" Возникает вопрос: кто его будет заставлять? Что это за Я, 
которое будет его (Себя) заставлять действовать? Что это за таинственное 
разделение? (…)  В общем, по-видимому, любой структурный подход к психологии 
так или иначе ведет к ретрофлективным представлениям. Например, Фрейд различал 
эго (я), супер-эго (долг, совесть) и Оно (органические влечения), и описывал 
психическую жизнь индивида как конфликтное взаимодействие между этими тремя