ощущения, что она как интегральное существо органично присуща миру. У нее 
обязательно в глубине души, несмотря ни на какие успехи, будет ощущение 
случайности того, что она делает в мире. Вот, сложилось так. Организовал я 
дело: приватизировал сталеплавильный комбинат, и он сотню тонн стали в день 
выплавляет. И это делает хорошо: потребители довольны, рабочие тоже: регулярно 
получают зарплату. Но сложись оно как-нибудь по-другому, я мог бы, предположим, 
заняться изданием книг, и успешно издавать отечественные детективы – так, что 
заполонил бы ими всю страну, и они бы существенно потеснили с рынка зарубежные. 
А могло бы быть что-нибудь еще. Однако никакой из этих вариантов для меня не 
лучше других; у меня нет ощущения, что что-то изнутри толкало меня именно на 
мою текущую деятельность, и что внешнему миру я нужен именно в той роли, в 
которой я фактически нахожусь на данном этапе моего пути.
        Можно сказать, что у своего эгрегора подростковая личность находится 
как бы на оброке. Ей выделен какой-то кусок, он этим куском занимается, но в 
непредсказуемый для нее момент, когда эта программа кончится, соответствующий 
кусок будет без согласования с ней заменен на какой-то другой. У нее нет 
ощущения единства мира, нет ощущения единства своей ценностной системы и 
единства своей судьбы. 
        Самый тяжелый, наверное, кризис, который бывает у человека, это 
ценностной кризис, когда меняются его основные ценности, в первую очередь, 
жизненные позиции и этические установки, то, что для него по большому счету 
важно и значимо: в какой-то момент вдруг оказывается, что оно не так уж важно 
или вовсе неважно, хотя много лет он только об этом и думал и это переживал; и 
в его жизни и душе возникает ничем не наполняемая сосущая пустота.
        Кризисы ценностного порядка в жизни подростковой личности случаются 
достаточно регулярно; но даже если их нет, она всегда чувствует возможность 
такого кризиса. У нее нет глубокой устойчивости. Однако устойчивость и 
надежность в каком-то варианте нужны любому человеку, поэтому в подсознательных 
поисках этот человек начинает цепляться, в самом худшем смысле этого слова, за 
те ценности, которые у него есть в данный период. И это как раз то, против чего 
предостерегают все высокие духовные учителя. Они говорят: не цепляйтесь за мир, 
будьте в миру, но отдельно от мира.
         Однако к подростковой личности эти призывы совершенно не применимы, 
для нее это нереально. Они имеют смысл для человека, который находится на более 
высоком уровне развития личности. А для подростковой личности "цепляние" за 
текущие ценности, жесткая привязанность к ним как раз правильны, и не надо 
человека от этого отучать. Ему на данном этапе своего развития нужно научиться 
ощущать ответственность за то дело, которое он на себя взял. Как вы помните, 
основной принцип инфантильной личности это полная безответственность. А у 
подростковой личности идет как бы реакция на основные негативы инфантильной: то,
 что у инфантильной личности было наиболее неприятно для окружающих, у 
подростковой как бы ставится на проработку; в частности, человек должен 
научиться ответственности и привязанности – в лучшем смысле этих слов. Ему 
нужно научиться привязываться не к тому, что его кормит, не к своему донору, а 
к тому делу, которое он берет на себя, к той программе, которую он берется 
выполнять. Он должен научиться ее выполнять до конца  и "отвязываться" от своих 
программ лишь по их завершению. Это обычно не говорится в духовных текстах 
прямо, но, безусловно, имеется в виду.
        Бессмысленно говорить матери, которая воспитывает ребенка, что она 
должна быть к нему не привязана. А как же иначе-то? Как она может быть к нему 
не привязана? Вот когда она его уже вырастила, когда ее ответственность за него 
существенно снижается: он, предположим, женится, уезжает в другой город и 
начинает свою собственную жизнь, у нее должно уйти отношение к нему как к 
младенцу. И в этом смысле можно говорить о непривязанности. Взрослый сын или 
взрослая дочь строят отношения со своими родителями уже на других основаниях, 
нежели в детстве – не на биологических, а на социальных, дружеских или духовных.
 Вообще в родственных связях карма работает обычно достаточно сильно, то есть 
какая-то связь со своими выросшими детьми у родителей обычно остается, но у нее 
уже должен быть другой фундамент, и в этом смысле можно говорить про 
отвязывание. Но пока ребенок не выращен, естественно, к нему ощущается 
привязанность, и это правильно. 
        То же самое относится к любому серьезному делу, которое подростковая 
личность берется делать, неважно, внешнее это дело или внутреннее. Например, 
она говорит: "Я хочу выучиться кататься на лыжах", – или: "Я хочу познакомиться 
с японской культурой живописи", – и предпринимает существенные усилия для того, 
чтобы этот план осуществить. Вроде бы, чисто этически, она может в любой момент 
оставить это занятие, поскольку это не есть ее обязательство перед кем-то, и 
она никого не подведет, если бросит намеченное на полпути. Но она взяла 
серьезное обязательство перед самой собой – и ей нужно научиться тому, что 
такого рода обязательства тоже должны доводиться до конца. Это – кармическая 
задача подростковой личности.
        Еще раз повторю: ее задачи – освоение и правильная реализация состояния 
привязанности, освоение культуры жизни в состоянии привязанности и овладение 
искусством обнаружения финалов длительных жизненных программ. Это в первую 
очередь относится к межличностным отношениям, особенно в семье, особенно в 
нашей культуре, где браки часто недолговечны, и часто люди женятся с тем, чтобы 
через несколько лет развестись. Окончание брачного сюжета требует определенной 
культуры. На уровне подростковой личности нет надежды на то, что внутреннее "я" 
подскажет, как в этой ситуации правильно себя вести. Оно пока что еще не 
существует, или, правильнее сказать, оно говорит так тихо, что человек его не