этого вишудховский объект существовать не может.
Характерное представление, свойственное всем людям вишудхи, заключается в том, 
что они творят не сами, но к ним является некто из тонкого мира (может быть, 
муза или даймон), который своим присутствием не только вдохновляет творца, но и 
буквально направляет его мысли и руки. Другими словами, при выходе на вишудху 
мир творит объект для себя руками мастера, поэтому ощущение незримого 
присутствия покровителя или тонкого заказчика творимого произведения есть не 
что иное, как ощущение присутствия единого мира, который делает для себя объект,
 которому уже предназначено определенное место. Поэтому художники говорят о том,
 что картины сами ищут себе место в мире, а писатели утверждают, что у их 
произведений есть особая судьба, которая, в конечном счете, приводит их в 
нужный момент в руки нужного читателя.
Любимые роли, герои, сюжеты. Вишудховская энергия, или явление вишудховского 
архетипа, часто сопровождается такими атрибутами, как органичность и 
естественность, которое, однако, приходят не сами по себе, а связаны с глубоким 
знанием и пониманием окружающего мира, умением вписаться в его сюжеты и 
действовать в его рамках, умело делая то, что желательно самому человеку и что 
необходимо миру.
Один из любимых вишудховских персонажей это ловкач, который отлично знает 
слабости окружающих его людей и преследует свои собственные цели, но как только 
переходит определенную границу, тут же попадает впросак или в смешное, нелепое 
положение, из которого, однако, быстро выворачивается. Жизнерадостный Остап 
Бендер, в описании которого авторы не скупятся на эпитеты типа “великолепный”, 
“медальный профиль”, также относится к числу вишудховских героев: он никогда не 
унывает даже в самых трудных положениях и всегда легко и без особых усилий 
находит выход из тупика. Но это вишудха, так сказать, не высшего образца.
Другим примером, может быть, более высоким, служат трагедии классического 
образца, где сюжет тяготеет к описанию мирового цикла, где в начале все герои 
рождаются, а в конце погибают, а в середине происходит действие, подчиняющееся 
строго определенным законам, которые ведут героев по их сюжетным линиям, и 
каждый эпизод имеет множество смыслов и разное значение для всех действующих 
лиц. Тем не менее, все их судьбы тесно переплетены друг с другом и образуют 
единое сценарное целое. С какой именно ролью будет в данном случае 
идентифицироваться человек вишудхи, не так важно - важно то, что он ощущает эту 
роль как совершенно определенную, в большой мере заданную извне и требующую от 
своего исполнителя лишь точности и рельефности исполнения, особенно во всех 
ситуациях переплетения, соединения и взаимодействия с другими героями пьесы. 
Именно в этих взаимодействиях проверяется качество созданного им персонажа.
Ну и, конечно, любимый герой человека вишудхи это мастер, волшебник в своем 
деле, делающий изумительные вещи, в том числе волшебные, которые не только 
изумительны и прекрасны сами по себе, но и в нужный момент оказываются 
необходимы человеку: или они в трудных ситуациях спасают его жизнь, или 
помогают справиться с не решаемыми обычными способами задачами. Вообще, для 
вишудховского объекта характерно не только его совершенство и красота сами по 
себе, но и вполне определенная включенность в мир, который воспринимается как 
единый, и потому каждая функция каждого предмета в какой-то момент находит свое 
адекватное и уместное использование, то есть для каждого предмета, созданного 
настоящим вишудховским волшебником, возникает ситуация, когда этот предмет с 
необыкновенной эффективностью используется, принося удачу герою сказки.
Психология. Человек вишудхи может быть удивительно разнообразен. Иногда кажется,
 что он в каждый момент времени с удивительным совершенством играет какую-то 
роль и с большой непринужденностью переходит от одной роли к другой, а что он 
при этом думает и чувствует, остается внешнему наблюдателю непонятным. Сам для 
себя, он в каждый момент времени просто старается быть адекватным, но его 
адекватность основана не на общих ощущениях и интуитивном восприятии реальности 
(как это происходит в случае анахаты), а на точном знании мира и самого себя и 
на искусном использовании различных техник, навыков и способов поведения, 
которые он для себя определяет как инструменты воздействия на мир и ситуацию.
Его тип эгоцентризма связан с его ощущением уникальности своего бытия как части 
мира и с чрезвычайной ответственностью за свое поведение и бытие. Ему не 
безразлично, в какую сторону он повернется, как он наклонит голову, что и кому 
скажет, как посмотрит и во что оденется. Всем практическим деталям своей жизни 
он придает большое значение и знает им цену; в определенных ситуациях он может 
создавать впечатление, что он безразличен к тем или иным материальным и 
конкретным моментам, он может казаться и идеалистом, и романтиком, и влюбленным,
 для которого ничто не важно, но в другие моменты времени оказывается, что это 
не более, чем маски, и его поведение всегда опирается на конкретное видение и 
приемы, которые он использует. При этом у него совершенно нет ощущения 
лицемерия, скорее он ощущает себя инструментом в руках Божьих или в руках мира, 
который кажется ему в достаточной мере осмысленным и цельным, так что он 
является одним из творческих исполнителей мировой эволюционной программы, 
находящимся на своем месте и в нужное время; это человек, который нашел сам 
себя (по крайней мере, на уровне конкретного поведения), и он отвечает за свои 
действия. Он верит в свою интуицию и опирается на нее, но всегда старается 
найти ей конкретное подтверждение в своем видении мира и происходящих событий. 
И, как правило, такие подтверждения он находит, хотя иногда путем существенного 
труда. Его отличие от человека анахаты заключается в том, что он может нести 
благодать в те области, которые еще не настроены на ее восприятие, и вести 
работу в таких условиях, когда человек анахаты не только опустил бы руки, но и, 
скорее всего, поспешил бы из них удалиться.