ных 
символических систем привели к сильным извращениям в процессе познания, которые 
сейчас в конце эпохи Рыб особенно очевидны. Математика и физика, а за ними и 
менее "точные" науки, разорвав связь с философией и религией, отказались от 
концепции единства мира и его познания в целом, сосредоточив усилия на 
множестве, казалось бы, изолированных направлений, избранных чаще всего 
прагматически, что привело к профанации уровня познания как такового. Сейчас, в 
конце ХХ века, дошло до того, что врач, ставящий диагноз на основе осмотра 
пациента (т.е. без анализов), считается экстрасенсом, феноменом, подлежащим 
изучению как чудо природы. Между тем чудом природы следовало бы считать не его, 
а Академию медицинских наук, сумевшую несколько десятков лет закрывать себе и 
другим глаза на очевидные и всегда существовавшие явления. Что же касается 
"точных" наук, то здесь человечество не пошло магистральным путем, а взломало 
черные ходы в Мировой Разум, обнаружив на задворках и в запасниках его 
множество блестящих диковин, но совершенно не разобравшись, что к чему и зачем. 
Да это и невозможно. Сложить приемлемую картину мира, в которую естественно 
укладывались бы все частности, можно лишь войдя в Мировой Разум с парадного 
входа, т.е. исходя из концепции единства мира. Однако развитие "мировой науки" 
шло своим чередом: самые любопытные сорванцы забегали все дальше, находя все 
новые и новые яркие кубики, но понимая при этом все меньше и меньше, другие, 
более прагматичные, пытались складывать из них домики. Они иногда складывались, 
и тогда получались замечательные изобретения вроде радио, специальной теории 
относительности или атомных электростанций. Но почему все это получалось, было 
по-прежнему непонятно, а главное, неясно, отчего мир становился все более 
мрачным и зловещим. А причина, между тем, проста: дополнительные (тонкие) 
значения разрабатываемых инженерами, физиками и математиками символических 
систем и их влияние на высшие планы тонкого мира были очень дисгармоничны, в 
частности, потому, что сами системы были бездуховны - места для высоких материй 
в них попросту не было предусмотрено. Конечно, стремление к точности, ясности и 
неумножению основных основных истин похвально - но не закрывать же при этом 
глаза на тонкий мир в целом. Но что же говорить об Эйнштейне, если великий 
Пушкин, поэт, казалось бы лучше других ощущавший единство мира, писал (и как 
видно из его жизни, искренне и с большим основанием):


Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботы суетного света
Он малодушно погружен...


то есть четко отделял свою поэтическую деятельность и соответствующую ей 
возвышенную часть своего внутреннего мира от прочей жизни и "низменной" части 
внутреннего мира. Мы узнаем всю ту же черную корку, отделяющую плотское от 
духовного и заставлявшую монахов с расщепленным сознанием умерщвлять свою плоть,
 достигая, как им казалось, перевеса духовного начала. Но видели ли они, что 
клубилось над ними в этот момент в тонком мире, куда шла их энергия и кто был 
наиболее внимательным наблюдателем происходившего?
Внесла свою лепту в процесс укрепления черной стены и церковь, цементируя 
возникающие в ней трещины и провозглашая собственное существование в мирах 
горних. Само по себе утверждение духовности как несовместимой с обычной жизнью 
и духовных ценностей как не связанных с плотной реальностью, а скорее ей 
противопоставляемых, есть по существу инвольтация фундамента этой стены, 
обоснование ее необходимости и богоданности.
То, что человечество фактически не приняло христианства, точнее, так его 
исказило, что постижение этой великой религии начнется (по существу заново) 
только в эпоху Водолея, прямо связано с описанной преградой между тонким и 
плотными мирами. Однако Иисус Христос говорит притчами, повторяя: "Имеющий уши 
да услышит" и имея, очевидно, в виду необходимость их интерпретации, а не 
толкования лишь в каком-то одном смысле - и это полностью соответствует 
принципу многозначности любого символа и различного его толкования в разных 
слоях мира.
Переходя из области познания и ментальных моделей к сфере непосредственной 
жизни, мы сталкиваемся с иными символическими системами - всевозможными 
обрядами и ритуалами. Однако и здесь ситуация, сложившаяся к концу эпохи Рыб, 
представляется неудовлетворительной, и причиной выступает все та же черная 
стена.
Исходный смысл любого обряда - подключение к труднодоступному эгрегору, т.е. 
включение канала связи с высокими планами тонкого мира. Обычно обряд 
устанавливается великим человеком, обладающим сильной связью с соответствующим 
эгрегором и способным пробить брешь в черной стене. Однако тонкий мир постоянно 
меняется, и формально понимаемый, неизменный обряд со временем теряет силу. 
Брешь зарастает, и обряд, некогда открывавший связь с высоким эгрегором, теперь 
способен довести участников лишь до стены, которая и становится фактическим 
содержанием некогда священного действа.
Таким образом, неизменный образ как символ связи с горними сферами умирает, но 
это нисколько не смущает человечество, которое продолжает им пользоваться как 
средством структурирования (проще говоря, убивания) времени или как способом 
осуществления связи времен, к сожалению, лишь номинальным. Наши деды ловили в 
этих озерах рыбу - и я регулярно бросаю блесну, игнорируя то, что реальность 
давно изменилась и на месте озер - солончаковая пустыня. Здесь наблюдается та 
же