л принят во внимание Радьяром.

Исследования последних десятилетий однозначно говорят о существовании лунного 
календаря в графике палеолита на всей территории её распространения – от 
Камчатки до Пиренеев [см. Ларичев, 1989]. К условным изображениям динамики 
лунных (и вообще космических) циклов относятся спирали, зигзаги, меандр и 
другие подобные фигуры, находимые в памятниках материальной культуры каменного 
века.
Символика чисел, кратных 7, в ряде местонахождений палеолитической календарной 
графики (Мезинская стоянка близ Чернигова, стоянка Мальта на Ангаре и другие) 
переплеталась с символикой чисел, кратных 3, – в очевидной связи с вертикальной 
протяжённостью первобытной модели мира, с делением вертикали на 3 (небо – 
земной мир – подземный мир) и, вероятно, с восходом и заходом небесных светил в 
их видимом ежедневном движении. Это также связано с формированием 
систематического счёта на основе чисел 3 и 6, сопряжённого с универсальной 
5-ти–10-тиричной системой, распространившейся затем у многих народов Старого 
Света. До открытий последних десятилетий, сделанных в изучении палеолитической 
графики [см. Ларичев, 1993], введение делений, кратных трём (6-, 12-, 
60-ричные), обычно связывали с математикой и астрономией шумеров. Теперь же 
очевидно, что такие деления были известны гораздо раньше [Фролов, 1993, с. 23]. 
Семеричная “модель мира” шумеров и вавилонян была лишь одним из поздних 
проявлений архаических традиций палеолитического населения Европы, в которых не 
только выделялись 7-дневные отрезки соответственно фазам Луны, но и 
акцентировались рядом изображений группы из 7 персонажей, имена которых в 
принципе могли соотноситься с днями недели. 
Здесь следует отметить, что, систематически наблюдая прежде всего за движением 
Солнца и Луны, люди эпохи палеолита не могли оставлять без внимания другие 
небесные светила. Такой важный ориентир, как Полярная звезда, был выделен очень 
рано – в связи с формированием представления о четырёх сторонах горизонта; в 
искусстве и всей материальной культуре верхнего палеолита разделение северного, 
южного, западного и восточного направлений стало устойчивой традицией. Очевидно,
 на ночном небосводе люди палеолита могли выделять и другие светила и группы 
светил, а для обозначения их пользоваться универсальным для первобытного мира 
способом, обращаясь к стереотипам своих промысловых и общинно-родовых 
представлений. 
Большой интерес представляют зафиксированные археологией и этнографией случаи 
полного совпадения группировки звёзд в созвездия у далёких друг от друга 
народов, сохранявших вместе с тем немало таких черт в своей культуре, которые 
были присущи палеолитическим культурам Евразии. Наглядным примером может 
служить созвездие Большой Медведицы: с каким бы животным ни ассоциировалось оно 
у народов севера Азии (с медведем – у орочей, с диким оленем – у коряков, с 
лосем – у хантов и тунгусов, с ланью – у бурят), оно состоит из тех же семи 
звёзд. А вот созвездие Плеяд обозначали в противоположных точках земного шара – 
у аборигенов Австралии, индейцев Америки, коренного населения Сибири, в 
античном Средиземноморье – одним и тем же образом “семи сестёр” [Фролов, 1993, 
с. 25–26]. Аналогичным образом, название “Скорпион” присваивалось одной и той 
же группе звёзд в таких различных культурах, как протоиндийская, шумерская и 
ацтекская [Альбедиль, 1993, с. 80; Николов, Харалампиев, 1991, с. 182]. 
Окончательного решения проблемы появления таких совпадений у современной науки 
нет. Наиболее естественным объяснением здесь может быть гипотеза о том, что 
выделение этих созвездий и образное их обозначение по времени предшествовали 
заселению Америки и Австралии, то есть возникли в палеолите.
Существенно, что разделение неба на участки, имеющие разное значение, также 
было связано с уже упомянутым появлением представлений о сторонах света 
(которые в свою очередь базировались на астрономических наблюдениях и принципе 
полярности). Так, связь с различными областями неба (тенгри) у монгольских 
народов отражает дихотомию светлого и тёмного, благожелательного и 
демонического; существует выражение “тенгри благой стороны” для доброго духа и 
“тенгри дурной стороны” для злого гения. Отражением ранней стадии развития 
подобных представлений, очевидно, является наличие “северного (заднего) тенгри” 
и “южного (переднего) тенгри” в бурятской мифологии, позднее заменившееся 
противопоставлением светлых западных и тёмных восточных тенгри. На мотиве их 
изначального родства и последующей вражды построено много мифологических 
сюжетов [Мифы, 1991, т. 2, с. 500–501].
Обратимся ещё к одной стороне сознания древнего человека, не упомянутой 
Радьяром, – зарождению концепции мировых стихий, которая стала играть ключевую 
роль в астрологии позднейшего времени. В древнейших пластах фольклора и 
мифологии мы видим, что мир, согласно ранним представлениям, создавался в 
яростном борении полярных стихий и сил, а упорядоченному космосу предшествовали 
хаос и ожесточённые схватки богов, героев и чудовищ. Более того, сама Вселенная,
 прежде чем приобрести современный облик, не раз разрушалась и вновь возникала 
из небытия.
Сопоставляя и анализируя окружающие явления и предметы, человек закономерно 
приходил к выводу о том, что если мир существует в ожесточённом внутреннем 
противоборстве и тем не менее не гибнет, распадаясь на составные элементы, то, 
значит, есть нечто такое, что удерживает его в постоянном равновесии, 
существует некая универсальная первооснова бытия, из которой некогда возникло 
всё сущее и в которую всё обратится вновь в конце времён. Проблема исходного 
вещества, праматерии по праву была в глазах древних мыслителей одной из 
важнейших и первостепенных [см. Евсюков, 1988].
В различных культурных традициях древности этот вопрос решался по-разному. В то 
же время, при всех несовпадениях и отличиях между натурфилософскими и 
мифологическими концепциями разных народов весьма много общего. Удивительным 
образом в разных регионах земного шара