свободнее и принялись наконец работать, вместо того чтобы выполнять бестолковые 
команды и бредовые указания.
Покровский же ощетинился, как дикобраз, и вперился моноклем в Василису.
– Какое еще «но»? Это шантаж? Что за тур-де–бра за ковром и подножка мастеру 
сцены?
Василиса пожала плечами.
– Поверь, в этом ничего личного, но, может быть, действительно лучше взять на 
роль Маргариты ту, рыжую. Мне бы не хотелось.
Артур Эдуардович выпрямился, будто вырос на целую голову. Голос его зазвенел 
медью. Он никому не позволял себя учить.
– Та, рыжая, играет роль ведьмы Геллы и тянет на себе весь спектакль, – 
снисходительно пояснил он. – У нее полсотни страниц текста и сложная вокальная 
партия. Она, если понадобится, она и голая спляшет. А ты хочешь, чтобы она 
торчала пугалом на балконе? Прости, я не это имел в виду.
Василиса продемонстрировала крайнее изумление.
– Но она так яростно требовала роль Маргариты.
Покровский с пренебрежением махнул рукой.
– Молодая, глупая. Ну, как же, приспичило ей Маргариту сыграть! Обычная бабья 
блажь. Она сама не понимает своего счастья. И ты, кстати, тоже. Ладно, пошли, 
введу тебя в курс дела. И реквизит выдам. И пойдешь играть.
– Как, и все? – изумилась Василиса.
– А что тебе еще надо?
– Ну, я представляла себе все это несколько иначе. Знакомство с ролью, 
репетиции, вживание в образ.
– Бред! – отрезал режиссер. Систему Станиславского давно мыши сгрызли как 
заплесневевший сухарь. Система интенсивного натаскивания Покровского – вот 
настоящее и будущее искусства!
Они ушли. Успенский огляделся. С уходом режиссера работы на местности 
окончательно обрели смысл и организованность. Ничего интересного снаружи ждать 
не приходилось, и он также проследовал внутрь помещения.
В вестибюле суеты было ничуть не меньше. Похоже, на премьеру и впрямь ждали 
гостей из самых высоких государственных сфер. Чтобы не мешаться под ногами, 
Андрей отошел в сторону. В буфет. Народу здесь было немного, в основном артисты,
 прячущиеся здесь от своего гениального Карабаса–Барабаса.
Андрей присел к стойке и заказал двойной эспрессо. Судя по цене, можно было 
надеяться, что кофе окажется приличным. В ожидании он едва не задремал. 
Разбудило его легкое покашливание. Рядом с ним на высокие табуретки забрались 
две актрисульки. На Успенского они посматривали игриво, но без кокетства. Он 
сделал вывод, что интересует их не как мужчина. Или не только и не столько как 
мужчина.
– Ой, а мы вас вчера с Артуром Эдуардовичем видели, – пискнула та, что 
посветлее, почти блондинка.
– А вы режиссер или продюсер? – томным шепотом поинтересовалась другая, 
потемнее, почти брюнетка.
– Ни то, ни другое. Я астролог, – буркнул Андрей.
Он и сам не понял, зачем так сказал. Не подумал, конечно, очень спать хотелось. 
Вроде бы хотел отшить, а вышло наоборот.
– Ой, астролог! – запищали дуэтом барышни. – Девочки, он астролог! А вы мне 
гороскоп не составите?
На их истошные вопли мигом сбежалась чуть ли не вся труппа. Через секунду к 
барной стойке выстроилась изрядная очередь. Успенский сквозь дрему включил 
мозги – аж шестеренки заскрипели. Ему ужасно хотелось послать собравшихся 
куда-нибудь подальше, но он понимал, что лучший повод познакомиться с труппой 
ему вряд ли представится.
И он принялся записывать данные всех желающих. В глубине души он надеялся, что 
в их числе окажется рыжая фурия. Но время шло, очередь не сокращалась, а рыжая 
ведьма все не появлялась. Андрея так и подмывало расспросить о ней кого-нибудь 
из актеров. И вдруг – о чудо! – она заглянула в буфет.
Успенского сейчас интересовало – встанет ли она с ее амбициями в хвост 
соискателей или нахально попрется без очереди. И тут его ждало глубочайшее 
разочарование. Увидев скопление народа, девица сделала капризное лицо, 
развернулась и исчезла. Гордая, однако!
Уйти сразу он не мог. Пришлось еще минут двадцать сидеть и записывать данные 
актеров и актрис. В конце концов, ему все же пришлось сбежать. Кофе он так и не 
выпил.
* * *
Василиса пришла в кабинет режиссера получить «инвентарь», как выразился бывший 
супруг Ады. Сюда входил плащ, шляпа с низко опущенными полями и букет 
ядовито–желтых пластмассовых тюльпанов.
– Чтобы из последнего ряда было видно, – пояснил он. – В театре главное – 
символы. Остальное приложится.
– А я петь буду?
– Пустим фонограмму. Тебе даже рта раскрывать не придется. Под шляпой все равно 
видно не будет.
Он привычно ораторствовал, а она слушала его и не слышала. Сейчас ее занимало 
другое. Что же все-таки Артур унаследовал от Булгакова и какую его миссию мог 
бы завершить? Несомненное наличие творческого таланта странным образом 
сочеталось в нем с наглой беспринципностью, которую многие принимали за талант 
административный.
И другое не давало ей покоя. Мог ли Артур убить Аду?