Павел Глоба

Астролог. Код Мастера

Первый роман первого астролога России!
Рождение нового жанра – астрологического детектива!
«Код Мастера» – захватывающий детективный триллер, созданный самым известным 
российским астрологом, президентом Ассоциации Авестийской Астрологии Павлом 
Глобой. В запертой изнутри комнате старого особняка совершено загадочное 
убийство известной бизнес-леди, до мелочей похожее на убийство жены зловещего 
сталинского наркома, совершенное в той же самой комнате более сорока лет назад. 
Что это – случайное совпадение или мистический рок? Свидетелем убийства 
бизнес-леди становится врач и астролог Андрей Успенский, обладающий даром 
ясновидения. Он выясняет, что мотивы преступлений тесно связаны с судьбой 
великого русского писателя Михаила Булгакова и тайной его замечательного романа 
«Мастер и Маргарита». Код, сокрытый в тексте романа, – это ключ, дающий ответы 
на самые сокровенные вопросы человечества. Смогут ли Успенский и его друзья 
найти убийцу и раскрыть тайну литературного шедевра?

2011


Mundus universus exercet histhonam (Весь мир занимается лицедейством).
Гай Петроний Арбитр


Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры. У них свои есть выходы, 
уходы, И каждый не одну играет роль.
В. Шекспир «Как вам это понравится»


– Вы – писатель? – с интересом спросил поэт.
Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал:
– Я – мастер.
М. А. Булгаков «Мастер и Маргарита»



Пролог


Дождливым осенним вечером по засыпанной опавшей листвой асфальтированной 
дорожке вдоль ограды старинного московского парка, с внешней ее стороны, шел 
человек. Время от времени его обгоняли редкие прохожие, иногда кто-то торопливо 
шагал ему навстречу. Погода не располагала к прогулкам, поэтому немудрено, что 
кто-то спешил добраться до метро, а кто-то стремился поскорее оказаться дома. В 
отличие от них человек шел медленным, размеренным шагом.
Худощавый, на вид около тридцати с небольшим лет, росту чуть выше среднего, он 
был одет в светлый плащ, который сейчас совершенно потемнел от дождя. Сверху не 
то чтобы лило, скорее сильно моросило. Ледяные капли вкупе с порывами холодного 
пронизывающего ветра заставили человека поглубже нахлобучить шляпу и спрятать 
лицо за поднятым воротником. В остальном же он, казалось, не замечал ни дождя, 
ни промозглого сырого холода. Глядя со стороны, можно было подумать, что его 
душа находится где-то очень далеко, возможно, даже давно умерла, а телесная 
оболочка живет и двигается лишь по привычке.
Когда-то много лет тому назад, в прошлой жизни, этого человека звали Андреем 
Павловичем Успенским. У него была жена Маргарита, Маргоша, у него была дочь 
Маришка. Маргарита не любила дождя. Хуже того, пасмурная погода нагоняла на нее 
глубокую тоску, если не сказать – депрессию. И она боролась с ней как умела. 
Поэтому, как только небо начинало хмуриться, а в окно принимались барабанить 
капли, Маргарита отправляла мужа в магазин за тортом, шпротами, коньяком и 
шампанским. К его возвращению в большой комнате сверкала люстра, ее свет 
отражался в хрустале фужеров, на плите шипело что-то невероятно ароматное и 
вкусное. Свежая скатерть слепила глаз белизной. Такое вот маленькое домашнее 
воплощение счастья. Со временем у него выработался своего рода рефлекс: если на 
дворе дождь, значит, в доме праздник.
Женился он рано, в 19 лет, когда учился на втором курсе мединститута. Вскоре 
родилась дочка. В той, прошлой жизни Андрей Успенский был врачом–реаниматологом 
одной из центральных столичных клиник. Его высоко ценило начальство, про него 
говорили: «Все мы под Богом ходим, но только доктор Успенский постоянно с Ним 
спорит. И выигрывает».
Больные готовы были носить его на руках, руководство буквально валялось в ногах,
 медсестры занимали очередь, чтобы попасть с ним на ночное дежурство. И зря. 
Доктор Успенский любил на свете только двух женщин: Маргариту и Маришку. 
Впрочем, не бывает правил без исключения.
Медсестра Анжелина пришла к ним работать сразу после медицинского училища. И 
сразила наповал всех мужчин больницы: врачей, больных, технический персонал. 
Всех, кроме одного. Доктор Успенский словно бы не замечал ее ослепительных 
прелестей. Но однажды и он не устоял.
Та ночная смена выдалась очень тяжелой. Возможно, сказалось перенапряжение, но 
к утру доктор Успенский понял, что не может думать ни о ком, кроме новой 
медсестры. И, как человек цельный, не умеющий ничего делать наполовину, Андрей 
совершенно потерял голову. Его жизнь закрутилась, словно в пьяном угаре. Дни не 
шли – летели. Теперь после каждого дежурства он завозил Анжелину к ней домой. И 
оставался. Дома врал про встречи с коллегами, про научную работу. Маргарита 
верила, и это было хуже всего.
Андрея охватила страсть, дикая, слепая и безысходная. Дни пролетали минутами, 
месяцы – часами. Наконец он понял, что больше не может вести двойную жизнь. 
Следовало сделать выбор, но для этого требовалось хоть немного остыть.
Решение пришло внезапно. Нужно отправить жену с дочкой на пару–тройку недель 
отдохнуть. И куда-нибудь подальше – не в Турцию или Египет, а на Бали или в 
Таиланд. За это время он успеет основательно поддаться искушению, предаться 
греху, перебеситься и раскаяться. Только после этого он, возможно, смог бы 
окончательно вернуться в лоно семьи. В этом он, по крайней мере, уверял себя.
Маргарита была немного удивлена такой спешкой. У нее оставались еще кое–какие 
незаконченные дела, и она собиралась на отдых только в следующем месяце. Но 
Андрей, снедаемый пагубной страстью, переубедил ее лететь немедленно. Наврал 
что-то про горящие путевки, и она, поколебавшись, согласилась. На работе у него 
накопилась куча переработок, и он без труда взял неделю отгулов.
И вот Маргарита с Маришкой улетели. Проводив их в аэропорт, Успенский 
направился на дежурство. Последнее перед отгулами. Пока он ехал к себе в 
больницу, пошел дождь. И Андрей вдруг ощутил не то чтобы тоску, но какое-то 
странное щемящее чувство. В эту минуту предстоящая неделя блаженства с 
Анжелиной впервые показалась ему не такой радостной, как прежде. Но он тут же 
отогнал беспокойную мысль.
Разумеется, Анжелина работала в его смену. Дежурство выдалось спокойным. С 
работы они вернулись вместе, на сей раз к нему. Анжелина тут же отправилась в 
душ, а Андрей включил телевизор и моментально задремал в глубоком кресле. Но 
расслабиться и отдохнуть не получилось. Через пару минут его разбудила мелодия 
мобильника. Звонила Маргарита.
– Андрюша? Здравствуй, родной! У нас все в порядке. Добрались нормально, уже 
разместились. И сразу на пляж. Я только теперь поняла, что море и океан – это 
совсем разные вещи. Спасибо тебе. Здесь просто рай. Представляешь, тут такой 
странный отлив. Маришка бегает прямо по дну, собирает рыбок и крабов. Час назад 
вода стала уходить и теперь, насколько глаз хватает, ее почти не видно. Как они 
купаются – не представляю. А вообще-то мы по тебе уже соскучились. Прилетай, а?
В это время Андрей разглядывал через приоткрытую дверь ванной умопомрачительные 
формы Анжелины. Ему было немного стыдно перед женой, поэтому он не сразу понял 
смысл сказанного. И тут его как кувалдой по голове ударило. Он даже подскочил в 
своем глубоком кресле.
– Постой, Маргоша! Как ты сказала? Вода ушла так далеко, что ее не видно? 
Проклятье! Марго, это не отлив! Это цунами! Немедленно уходите! Сейчас волна 
вернется! Хватай Маришку – и в такси, в любую машину, за любые деньги! Уезжайте 
куда-нибудь подальше от берега, лучше заберитесь на какую-нибудь гору! 
Немедленно, слышишь?!
Даже через телефонную трубку он услышал низкий нарастающий гул. Пауза была 
долгой. Когда Маргарита снова заговорила, голос ее был твердым, хотя и тихим.
– Поздно. Волна возвращается. Она уже близко, мы не успеем… Ты даже не 
представляешь, какая она высокая. Маришенька, детка, иди сюда, сядь, посмотри 
на меня. Хочешь с папой поговорить? Потом? Хорошо, в другой раз поговоришь. 
Андрюша, мы тебя очень любим… Прощай.
В трубке что-то оглушительно громко щелкнуло, и связь оборвалась. Андрей сидел 
ошарашенный.
Из ванной вышла, покачивая бедрами, Анжелина.
– Ну, и как я тебе? – Она подошла к нему вплотную, посмотрела на трубку 
мобильника в его руке, прислушалась.
Из трубки не доносилось ни звука.
– Твоя звонила? – осведомилась Анжелина. – Ну, как она там, кайфует? Смотри, 
подцепит кого-нибудь знойного. Или что-нибудь не менее экзотическое.
Андрей не убил ее. Удержался. Но в его взгляде Анжелина прочитала что-то 
настолько страшное, что, побледнев, подхватила свои вещи и оделась быстрее, чем 
ефрейтор из батальона быстрого реагирования. Через секунду хлопнула дверь 
квартиры. Позднее, встретив Успенского в коридоре больницы, она извинилась.
Он поднял на нее глаза.
– Ты то тут причем?
В его голосе было столько холодного безразличия, что она отпрянула, словно 
наткнулась на бетонную стену. С тех пор они не сказали друг другу ни слова. 
Андрей вообще вскоре уволился. Оставил заявление в отделе кадров, уехал домой и 
запил. Всерьез и надолго.
Реагировал он только на звонки, телефонные или в дверь. Ведь их тел, ни 
Маргариты, ни Маришки, так и не нашли. Поэтому где-то в глубине его души жила 
надежда. Жила долго, год. Потом надежда ушла, и жизнь кончилась.
* * *
Он соблюдал строгий распорядок – начинал пить с утра и заканчивал на утро 
следующего дня. Потом отсыпался, опохмелялся и продолжал. Друзья не бросили, 
постарались помочь справиться с бедой. Он не сразу поддался.
Когда же у него отбирали выпивку, он ругался, нес пьяный бред, лез в драку. 
Друзья не обижались, старались действовать мягко. Но его это только бесило еще 
больше. У него было много друзей, еще больше было людей, которые считали себя 
обязанными ему своей жизнью.
Казалось, просто физически невозможно оттолкнуть от себя такое количество 
хороших людей. Но ему это удалось. Постепенно, один за другим, они приходили в 
отчаяние и опускали руки. И оставляли его предаваться наедине с самим собой 
унынию и гордыне. Постепенно все исчезли.
И тогда появился двоюродный брат, Михаил. Он был старше Андрея ровно на 
двенадцать лет. Оба родились 12 июля, день в день. Михаил тоже был врачом и 
когда-то работал в бригаде МЧС. И у него когда-то тоже погибли жена и дочь. 
Совпадение? Может быть. Тогда Михаил справился со своей бедой и теперь пришел 
на помощь брату.
Сколько Андрей себя помнил, он всегда называл Михаила братом. Слово 
«двоюродный» при этом как-то опускалось. Михаил долгое время Андрея просто не 
замечал. Это было немудрено при такой разнице в возрасте. Что возьмешь с 
малолетки? За водкой не пошлешь, за пивом тоже. Разве что за мороженым. То есть 
налицо полное отсутствие общих интересов.
Но Андрей давно отметил для себя, что порой осознанно, но чаще спонтанно, 
ненамеренно во многом копирует поступки, образ мысли и судьбу старшего брата.
По примеру Михаила он в детстве занимался дзюдо и каратэ, позже увлекся 
восточной философией, а после школы пошел в медицинский. Как и Михаил, при 
пугающе сходных обстоятельствах потерял семью.
В отличие от друзей, Михаил отнесся к нему по–братски, без лишнего пиетета и 
сентиментальности. Правда, по морде не бил. Зато в остальном не стеснялся. 
Андрей пытался защищаться, но куда там. Месяцы пьянства не прошли бесследно. Он 
был повержен и растоптан в буквальном смысле слова. Ребра у него потом болели 
недели две. После экзекуции Михаил приставил к брату круглосуточную охрану из 
крепких мордоворотов, которые не давали ему выпить ни капли. Так, сменяясь по 
очереди, ни на секунду не оставляя одного, они постепенно привели его в чувство.

Да и время лечило. Не сразу, но он ожил. О возвращении в клинику, разумеется, 
речи быть не могло. Работал мануальным терапевтом – правил позвоночники, 
суставы, делал китайский массаж. А потом он попал в аварию. На скользкой дороге 
столкнулось пять или шесть машин. И снова брат прилетел и спас. Буквально 
вытащил с того света. Когда Андрей вернулся к жизни, то это была совсем другая 
жизнь. И эта новая жизнь неожиданно оказалась связана с астрологией. Путь к 
изучению астрологии оказался далеко не простым и не случайным. И снова 
благодаря брату.
Все это время Андрей не раз возвращался мыслями к трагедии и изводил себя 
вопросами. Действительно ли он, и только он, полностью виноват в смерти 
Маргариты и Маришки? Или все это было предопределено свыше, а он лишь сыграл 
роль слепого орудия в руках провидения? Для него это было очень важно.
Не раз и не два он снова и снова прокручивал в голове картину последнего дня 
жизни своих близких. Он искал знаки и приметы, которые могли бы указать на 
грядущую катастрофу. Вспоминал, не перебегала ли дорогу перед машиной черная 
кошка, не разбивалось ли зеркало. Высчитывал дату вылета. Ходил к знакомому 
экстрасенсу. Поиски не давали результатов. Но однажды, после посещения, брат 
забыл у него книгу по авестийской астрологии. И первая фраза вступления сразу 
привлекла его внимание.
«Астролог подобен врачу. Пока у человека ничего не болит, он, как правило, 
живет – не тужит, совсем не задумываясь о своем здоровье. Но стоит только 
проявиться какой-либо болезни, как он тут же бежит к доктору».
Так он узнал, что Михаил занимается астрологией. Поначалу воспринял эту новость 
с усмешкой. Раньше Андрей относился к астрологии, а также к алхимии, хиромантии,
 гаданию на кофейной гуще как к беспардонному шарлатанству. Дураки верят, 
мошенники пользуются. Так он и сказал брату.
Его удивила реакция Михаила. Андрей был убежден, что тот ко всему на свете 
относится скептически и едва ли не во всем находит повод поиронизировать. Но 
тут вдруг глаза Михаила стали серьезными. Пожалуй, Андрей никогда не видел его 
столь серьезным, как в тот раз.
– Запомни, – сказал брат. – Звезды не лгут. Никогда! Просто иногда мы 
неправильно их понимаем.
Авторитет старшего брата не подвергался сомнению. Поэтому Андрей тут же решил 
ознакомиться с новой для него наукой подробнее, тем более что в детстве 
увлекался астрономией и даже сам пытался конструировать телескопы. То есть 
объект исследования был ему отчасти знаком.
Первым открытием было то, что сами по себе звезды и планеты не имеют к судьбам 
людей никакого отношения. Просто они – самый точный календарь, стрелки часов, 
слуги не пространства, но времени. И только время – даты рождения, смерти, иных 
важных событий – определяет судьбы людей. Определяет, но не предопределяет. Это 
второе открытие ждало его впереди.
Он начал с составления простейших гороскопов. И тут понял, насколько 
бессмысленны поверхностные прогнозы, которые публикуют в газетах и передают по 
телевизору. Типа: «Стрельцам в этот день лучше воздержаться от стрельбы». Или: 
«Девам на этой неделе ни в коем случае нельзя выходить замуж». Первым делом он, 
разумеется, попытался составить гороскопы Маргариты и Маришки.
В ту же ночь ему явился «Первый катрен». Андрей увидел его во сне, как 
Менделеев свою таблицу. Он проснулся среди ночи, автоматически записал его на 
журнальной страничке и снова лег спать. Утром он забыл про этот странный эпизод 
и вспомнил только, когда собрался выбросить журнал и решил пролистать его. А 
ведь мог выбросить, и не пролистывая.
Тот катрен не имел ни рифмы, ни размера.


Властью звезд обретешь способность видеть сквозь годы.
Цена, что заплатишь, будет непомерна и страшна.
Но не пытайся назад оглянуться –
Лота проклятье ослушнику карой грозит.


Андрей с иронией назвал «Первый катрен» приветом от Нострадамуса. Эта шутка 
привела его к интересной догадке. Когда он заглянул в биографические данные 
пророка, то обнаружил, что дата смерти Нострадамуса, переведенная на новый 
стиль, – 12 июля – совпадает с его днем рождения. А заодно и с днем рождения 
брата Михаила. Имело ли место переселение душ или это было обычным 
самовнушением, Успенский выяснять не стал. Решил, что разберется с этим позднее,
 а пока принял как некую данность.
Позже он не раз возвращался к «Первому катрену». Особенно его беспокоило 
«проклятье Лота». Он догадывался, что это как-то связано с историей города 
грехов Содома, когда праведник Лот, предупрежденный ангелами, со своей семьей 
оставил город перед постигшей остальных горожан божественной карой. Ангелы 
поставили семье Лота лишь одно условие – уйти не оглядываясь. Но жена Лота не 
удержалась, оглянулась и была наказана – обратилась в соляной столб. Что такого 
тайного и запретного она могла увидеть?
Андрей понял это позднее, когда сам попытался нарушить запрет. Первые 
результаты изысканий ошеломили его. Звезды указывали на трагедию. Он забыл о 
предупреждении «Первого катрена» и продолжил поиски. И однажды попал в страшную 
аварию. Позже он узнал, что в ней погибли все, кроме него. Он выжил чудом и 
сделал два вывода.
Во–первых, астрология, как и пьянство, не терпит дилетантов. Если не заниматься 
этим всерьез, то лучше совсем не заниматься. И, во–вторых, ничего не случается 
просто так. Нужно быть внимательным к каждой мелочи. И если на столбе написано 
«Не влезай – убьет», то лучше не проверять.
И если «Первый катрен» предупреждал, что ему нельзя оглядываться в прошлое, 
значит, этого делать не стоило. Поэтому Андрей больше не пытался прочитать 
астрологическую историю своей семейной трагедии.
Он мог только предполагать, почему неведомые сверхъестественные силы наложили 
строжайший запрет на прошлое. Вероятно, здесь таилась великая и непознаваемая 
загадка предопределения. Волен ли человек в своих поступках или весь его путь 
заранее предначертан высшими силами? Андрей принял условия и смирился с 
неизбежным.
А потом его постигла еще одна утрата, непонятная и неожиданная. Михаил исчез. 
Он перестал отвечать на звонки. В его квартире жили незнакомые люди. Андрей 
терялся в догадках. Только спустя месяц ему позвонила женщина. Она 
представилась Марией. Мария сказала, что звонит из Парижа по просьбе Михаила. И 
что тот позже сам перезвонит Андрею. Но брат больше не звонил. Иногда, очень 
редко, звонила Мария, передавала привет от брата, говорила, что у него все 
нормально.
Сначала Андрей не знал, верить ей или нет. Но однажды, когда ему до зарезу 
нужен был совет по жизненно важному вопросу, он спросил ее, не надеясь особенно,
 но совет получил. И Андрей не сомневался – такой совет мог дать только брат. 
Потом это случилось еще несколько раз. Это значило одно – Михаил жив, но по 
какой-то причине не хочет или не может сам выйти на связь.
С тех пор каждый раз, когда Андрею требовался совет брата, он получал его от 
Марии. Но ведь и Дельфийский оракул тоже общался с простыми смертными не 
напрямую, а при помощи жрицы–пифии.
Андрей научился ждать. Он знал, что когда-нибудь разгадает и эту загадку. И 
если сам не найдет, так звезды подскажут. Ибо звезды не лгут. Надо только иметь 
умение и терпение, чтобы правильно их понять. Теперь он и сам это знал.
Давным–давно, в тысяча девятьсот девяносто девятом, Михаил спас мир, в этом у 
Андрея не было ни малейших сомнений. А ведь этого не заметил никто, кроме 
избранных. Андрей наморщил лоб, вспоминая знаменитый катрен Нострадамуса, 
посвященный этой дате.
Да, в мире почти никто не заметил, что 11 августа 1999 года едва не воплотился 
предсказанный французским астрологом король Ужаса, вместе с кровавыми 
гекатомбами Марса. Усилиями Михаила зло тогда было побеждено, но не уничтожено. 
Мог ли Андрей осудить Михаила за то, что он после этого предпочел покой и 
личное счастье? Он мог только принять на себя его миссию. В голову пришли 
строчки: «Он не заслужил света, он заслужил покой». Откуда это? Кажется, из 
Булгакова.
После трагической даты прошло три года, прежде чем Андрей смог заставить себя 
забыть о прошлой жизни. Ему это почти удалось. Остались только две вещи, с 
которыми он так и не сумел справиться: женщины и дождь.
С женщинами было проще – он старался общаться с ними как можно реже. А вот 
спрятаться от дождя было невозможно. Он барабанил в окно, стучал по крыше. 
Поэтому в дождь Андрей не находил себе места. Во всяком случае, оставаться дома 
было совершенно невыносимо. Тогда он одевался и шел бродить по улицам. И, хотя 
страшные запои, которыми он страдал некоторое время после трагедии, давно 
остались в прошлом, в такие часы ему ужасно хотелось выпить.
Но сейчас к этому понятному, в общем, желанию примешивалось пугающее ощущение 
страшной неотвратимой беды.



Глава 1.
Санаторий Воровского


Комната была большая, обставленная с тонким вкусом. В ее интерьере роскошь 
удачно сочеталась с утонченной изысканностью. За большим окном, снаружи, было 
темно, бушевала осенняя непогода. Тем теплее и уютнее казался комфортабельный 
оазис внутри. Судя по обстановке, это был кабинет преуспевающей бизнес–леди. В 
комнате царила эклектика. Книжные шкафы красного дерева соседствовали с полками 
из толстого стекла. Тяжелая хрустальная люстра нависала над зеленым паласом, 
натуральный ворс которого в ладонь длиной напоминал травяную лужайку. На стенах 
рядом с цветными гравюрами висели абстрактные коллажи.
Хозяйка кабинета, красивая женщина лет тридцати с небольшим на вид, сидела за 
массивным столом в изящном старинном кресле. Ее гостья, столь же 
привлекательная, но лет на пять моложе, расположилась на кожаном диване рядом с 
торшером. Его мягкий свет, мерцающий экран ноутбука и отблески огня в большом 
камине рассеивали мрак и настраивали на интимное общение. Не в смысле секса, а 
в смысле откровенности.
Хозяйку кабинета звали Ада Винтер. Ей принадлежал не только кабинет, но и весь 
комплекс зданий: бывший кинотеатр, общественный туалет и половина двухэтажного 
особняка конца 19 века. Другая половина особняка по суду досталась ее 
последнему бывшему мужу, бизнесмену Борису Абрамовичу Бекерману. Тот, в свою 
очередь, продал свою половину международному «Офис–банку». Этим он нарушил 
права совладелицы – своей бывшей супруги. Та не ограничилась гражданским иском 
и теперь по ее инициативе в конторе «Офис–банка» кропотливо работали 
следователи прокуратуры. Сам виновник торжества предпочел наблюдать за схваткой 
со стороны.
Из угла комнаты послышался угрожающий низкий рокот, который сменился яростным 
змеиным шипением, и из хромированного чрева стоявшей на полке эспрессо–машины в 
изящные фарфоровые чашки полились тонкие струйки кипящего кофе. По кабинету 
поплыли волны дивного аромата. Хозяйка поднялась и прошла к кофеварке.
– Зверь–машина. Давление как на дне Тихого океана, – сообщила она. – Из любого 
мусора способна сварить напиток богов. Васенька, тебе сахар класть?
Подруга Ады, Василиса Михайлова, молодая женщина двадцати четырех лет, работала 
журналисткой и вела рубрику «Секретные материалы» в принадлежавшем Аде журнале 
«Модус вивенди». Ада не раз уверяла Василису, что внешностью она – вылитая 
Джейн Биркин, кумир молодежи и звезда семидесятых годов прошлого века.
Василиса ее восторга не разделяла. В ее представлении Джейн Биркин была 
субтильной особой, из тех, что в народе сравнивают с рукояткой от граблей или 
вешалкой для платьев. В отличие от нее Василиса имела спортивную фигуру, форму 
которой тщательно поддерживала и была стройной, но далеко не тощей.
На вопрос о сахаре Василиса ответила утвердительно.
– А сливки? – переспросила хозяйка.
– Господь с тобой, ни в коем случае! Предпочитаю аскетическую простоту и 
качество.
– Я тоже за простоту, – согласилась Ада. – По мне кофе может быть каким угодно, 
при условии, что это арабика и выращен в Старом Свете, а не в Южной Америке. 
Причем лучше, если он привезен не из Африки, а из арабской страны. И без всяких 
примесей и миксов.
– А как насчет «Копи–лювак»? – прищурилась Василиса. – Не пробовала?
Ада попыталась напрячь высокий ровный, без единой морщинки, лоб.
– Ты имеешь в виду тропическую крысу, которая поедает кофейные ягоды, а потом 
гадит кофейными косточками? В смысле – зернышками. Нет, не пробовала и не 
собираюсь. Вдруг их плохо помыли? Знаешь, у меня недавно одна знакомая провела 
эксперимент. Она намочила кофейные зерна валерьянкой и скормила своему коту в 
надежде, что, пройдя через пищеварительный тракт животного, эти зерна также 
приобретут специфический вкус.
– И как?
– Пока никак. Ждет урожая.
Подруги рассмеялись и принялись за кофе. Василиса пила обычный эспрессо, Ада – 
ристретто. Крутейший, без сахара, на треть маленькой кофейной чашки, на один 
глоток. Василиса с интересом рассматривала висевший на шее Ады медальон. На нем 
кольцом была изображена змея, вцепившаяся в собственный хвост. В центре кольца 
блестел бриллиантовый глаз.
– Что это за символ? – поинтересовалась Василиса.
Ада пожала плечами.
– Понятия не имею. Какие-нибудь масоны–шмасоны. Я его отторгла у Борюсика 
вместе с этой недвижимостью.
– А разве твой Борюсик был связан с масонами? Я ведь его совсем не знала.
– Он? Окстись, с баблом он связан. Как только он пронюхал, что я собираюсь 
отсудить и вторую половину особняка, тут же скрылся, как мышь в подполье.
– Адка, мыши прячутся в подполе, а в подполье – партизаны, – поправила Василиса.

– Без разницы, – отмахнулась та. – Главное – что теперь он вне игры, а банкиры 
из «Офис–банка» за него отдуваются.
– Странное название у этого банка, – заметила Василиса. – И банк, и офис в 
одном флаконе.
Но Ада не обратила на ее замечание никакого внимания. Она вдруг посерьезнела и 
сказала тихим голосом.
– Знаешь, Васька, я собираюсь сообщить тебе нечто очень важное. Соберись, 
разговор будет серьезным.
Но ее подруга посмотрела на нее со страдальческим выражением лица.
– Адка, я тебя умоляю, давай хотя бы сегодня не будем говорить о важном и 
серьезном.
Госпожа Винтер возмутилась.
– Но ты просто не представляешь, насколько это важно. Для твоих «Секретных 
материалов» это будет настоящей бомбой. Ты представляешь, за мной следят!
Василиса усмехнулась.
– В таких случаях обычно оставляют письмо типа: «Я, такая-то, в трезвом уме и 
твердой памяти заявляю, что очень осторожно перехожу дорогу, управляю машиной и 
обращаюсь с электроприборами, что практически исключает возможность несчастного 
случая. Кроме того, в ближайшие десять лет я не собираюсь кончать жизнь 
самоубийством». Число и подпись. Мелочь, конечно, но.
Она зевнула.
Ада наклонилась над клавиатурой ноутбука и быстро напечатала предложенный 
подругой текст. Василиса посмотрела на нее с удивлением.
– Так ты это серьезно?
– А ты думала, я шутки шучу? Информация, которую я хочу тебе сообщить, 
смертельно опасна. Ее надо срочно обнародовать, пока они не узнали, что я в 
курсе. Говорю тебе, это просто бомба, сенсация!
Василиса покрутила головой.
– Адка, я тебя умоляю, только не сейчас. Я просто не в состоянии думать ни о 
чем серьезном. Моя голова как Царь–колокол. Он так же гудел–гудел, а потом 
раскололся. У меня только что была сдача материала. Какого черта ты учредила 
эту редколлегию? Они меня выстирали, выполоскали, отжали, прогладили большим 
утюгом и снова простирнули. И это при том, что рейтинги моих «Секретных 
материалов» зашкаливают за абсолютный максимум, а они свои жалкие сплетни 
воруют из Интернета и телевизора. Но эти умники демонстративно, с особым 
цинизмом дали мне понять, что хоть я и являюсь подругой их рабовладелицы, но им 
на это плевать! Такие вот гордые и сильные люди. Из какой помойки ты набрала 
этот зверинец?
Ада пожала плечами.
– У меня на все рук не хватает. Я же предлагала тебе стать главным редактором, 
но ты отказалась. Вот и пришлось создавать коллективный орган управления 
журналом.
Василиса устало вздохнула.
– Ну, нет, административная работа не по мне, я человек творческий, 
недисциплинированный. И к тебе заехала не затем, чтобы жаловаться, а чтобы 
расслабиться. А ты меня хочешь загрузить до кучи? Умоляю, пожалей и избавь от 
сенсаций! Хотя бы до завтра.
После недолгого колебания Ада согласилась.
– Ну ладно, давай оставим сенсацию до завтра. Тогда о чем будем говорить?
– Лучше о тебе. Как твои дела?
Ада покрутила в воздухе пальцами.
– Так себе. Вроде бы Артурчик получил добро на постановку «Мастера и Маргариты».
 И скоро ожидается премьера.
– Твой Артурчик? – изумилась Василиса.
Артур Эдуардович Покровский был первым мужем Ады. После этого он, правда, едва 
не стал мужем Василисы. Случай уберег. Собственно, на почве этого общего 
персонифицированного несчастья обе и познакомились, а позже стали подругами.
– Брось, для меня он забытый кошмар, – отмахнулась Василиса. – Далекий и 
забытый.
– А может быть, полузабытый? – не сдавалась Ада.
– Нет. Эту тему я закрыла раз и навсегда. Он для меня ошибка молодости, только 
и всего. Кто я была, когда чуть не выскочила за этого гения? Глупая сопливая 
девчонка с травмированной психикой. А он мастер, мэтр, полубог! Великий гуру, 
повелитель женщин! Боже мой, какой ничтожный идол!
– Говорят, он близкий друг президента, – напомнила Ада. – Президент с кем 
попало дружить не станет.
– Я не спорю, Артур талантлив, но. – Василиса рассмеялась. – Он друг всех 
президентов, министров и прочих высокопоставленных персон. У него в крови 
интимное влечение к власть имущим. Прямо-таки либидо. Знаешь, когда-то я 
испытывала непреодолимое желание напоить его до потери сознания и украсить его 
задницу татуировками типа: «Ничего во вред себе», «От денег никуда» или «Ни дня 
без удовольствий». Потом, правда, передумала. Спасибо хоть, все закончилось 
быстро и безболезненно. Когда у меня случилась беда, он скромно растворился в 
пространстве, забрав только мою фотографию и свою зубную щетку. Поступок 
истинного рыцаря и бессребреника. А за тебя я просто рада. Но неужели ты отдала 
ему под театр помещение кинотеатра? И что взамен?
Ада гордо выпрямилась.
– За это он отдал мне роль Маргариты. Представляешь, сколько актрисулек готовы 
были завалиться к нему в койку ради этой роли? Особенно одна рыжая крыска 
старалась. Но тут я была беспощадна. Хоть в чем-то, хоть по мелочи, но 
испортила старому павиану настроение.
И они снова весело расхохотались.
Артур Эдуардович Покровский, о котором подруги отзывались столь неуважительно, 
был маститым режиссером, лауреатом многих премий и не без оснований считался 
фельдмаршалом в табели о рангах деятелей отечественной культуры. За плечами у 
него в творческом багаже было несколько нашумевших фильмов, спектаклей и даже 
скандально известная рок–опера «Ленин на Пляс Пигаль». Его творческий авторитет 
подкрепляла общественная работа и дружба с руководителями государства.
Поговаривали, что его дачу отделяет от дачи президента лишь общий невысокий 
забор, через который они запросто общаются. А вечерами иногда по–соседски пьют 
чай из самовара. Возможно, сплетники преувеличивали. Но Артур Эдуардович много 
лет продолжал возглавлять общественный совет при Министерстве культуры, а все 
его юбилеи и театральные премьеры непременно посещали руководители высшего 
эшелона власти.
И вот наконец ему удалось пробить давно задуманную идею – мюзикл «Мастер и 
Маргарита». Затраты на постановку были колоссальными, но режиссер обещал 
воздать спонсорам многократной прибылью. Против такого искушения не устояли и 
распределители государственного бюджета. Тоже вложились.
Василиса допила кофе и поставила чашку.
– А ты не боишься? – спросила она.
– Чего? – не поняла Ада.
Василиса покрутила пальцем в воздухе.
– Ну, всякой чертовщины, мистики и всего прочего. Ты же слышала, что «Мастер и 
Маргарита» приносит несчастье?
Ада взяла со стола массивную золотую зажигалку и прикурила от нее тонкую 
сигаретку «Вог Слим». Потом слабо улыбнулась.
– Насчет мистики и чертовщины мне поздно бояться. Знаешь, как назывался раньше 
этот парк?
Василиса напрягла память.
– Не знаю. Просто парк. Нет, вспомнила. Кажется, когда-то здесь был санаторий. 
Санаторий имени Воровского.
– Это при советской власти, – подтвердила Ада. – А до революции? Не знаешь? 
Назывался он «Маргаритина роща». Тут рос прекрасный сосновый лес, несколько 
сосен от него и сейчас еще сохранились. А лип и сейчас много. Они по краю в ряд 
растут с таким странным наклоном, и самые толстые ветки у них почему-то на одну 
сторону, тоже в ряд. В народе эту рощу прозвали Аллеей виселиц. И вот однажды, 
это было больше ста лет назад, в Аллее виселиц нашли девушку. Повешенную. Ее 
звали Маргаритой.
Говорили, что кто-то слышал ночью, как женский голос звал на помощь. У 
следствия было три версии: то ли ее повесили грабители, то ли любовник, то ли 
она сама покончила жизнь самоубийством. Выбрали последнее. Разумеется, как 
самоубийцу, на кладбище ее хоронить запретили. Но тут один доктор неожиданно 
купил всю рощу и решил построить в ней лечебницу для нервно больных, наркоманов 
и алкоголиков. По его приказу в конце аллеи возвели здание лечебницы. Мы в этом 
здании сейчас и сидим. А рядом он похоронил злополучную Маргариту.
– Слушай, так, наверно, это он ее и убил? – предположила Василиса.
Ада покачала головой.
– Неизвестно. Но ясно, что он был ее любовником. Вскоре лечебница была 
построена. И тут в округе начали твориться странные вещи. По ночам пациенты 
видели призрак женщины с веревкой на шее. Они прозвали ее Маргаритой. Им, 
конечно, никто не поверил – что возьмешь с алкоголиков и наркоманов? Но тут 
лечебница сгорела, при пожаре погибло несколько человек. Доктор продал больницу 
и уехал. Новые владельцы отремонтировали здание и снова открыли в нем больницу. 
При коммунистах здесь был санаторий для нервнобольных, в войну – госпиталь для 
раненых, после войны – Дом пионеров, а при капиталистах открыли банк. Но время 
от времени люди продолжают видеть в парке призрак Маргариты и слышат призывы о 
помощи. И каждый раз ее появление предвещает беду. Как правило – чью-нибудь 
смерть, загадочную и страшную.
Василиса замотала головой.
– Хватит, Адка! Налей-ка мне кофе.
– А может, чего-нибудь покрепче? – предложила хозяйка.
Василиса на секунду задумалась.
– Не стоит. Лучше просто кофе.
Василиса направилась к кофеварке с задумчивым видом.
– А как ты считаешь, Михаил Булгаков мог слышать про здешнюю Маргариту? Вдруг 
он тоже знал эту легенду и использовал ее имя в своем романе?
Ада задумалась.
– Вряд ли. Он же здесь никогда не бывал. Что ему тут делать?
И откинулась на спинку кресла.




1938 год


В здании Московского Художественного Академического театра царила необычная 
суета. Это могло означать одно – на спектакле присутствуют высокие гости. По 
коридорам, в фойе и даже в служебных помещениях слонялись хмурые типы в зеленых 
шляпах и неброских габардиновых плащах и всем мешали.
Сегодня в театре давали «Пиквикский клуб». Из зрительного зала доносились 
раскаты гомерического хохота. Двери актерских уборных открывались и закрывались 
как заведенные. Актеры спешили на сцену или обратно – поправить грим и немного 
отдышаться перед следующим выходом. Когда в коридор торопливо вышел человек в 
белом парике, с большим наклеенным носом, в судейской мантии, видом 
напоминающий паука, к нему, сверкая плешью, метнулся младший администратор.
– Товарищ Булгаков, вам телефонировала Евгения Соломоновна Ежова, просила 
срочно перезвонить.
В его голосе одновременно слышались подобострастное уважение, поскольку 
Булгаков был автором литературной редакции пьесы, и легкое пренебрежение, так 
как известный писатель по причине бедности вынужден был сам играть в своем 
спектакле небольшие роли.
Булгаков резко остановился.
– Она сейчас дома или снова в психушке?
– Санаторий имени товарища Воровского не психушка, – обиженно поджал губы 
плешивый администратор, которому довелось провести там пару недель на предмет 
лечения от запоя. – К тому же Евгения Соломоновна не лечится, а поправляет 
расшатанные нервы.
– Хорошо, я перезвоню, только позже. Сейчас не могу, тороплюсь на сцену. 
Сегодня в ложе присутствует товарищ Сталин.
Плешивый администратор замялся.
– Она очень просила. Сказала, что это крайне важно. Вопрос жизни и смерти.
Булгаков замялся. Младший администратор уловил его неуверенность.
– Собственно, она еще на проводе, я не стал класть трубку.
Булгаков решился.
– Ну, хорошо.
Кабинет младшего администратора находился по соседству. Говорить по телефону в 
гриме было непросто. Булгаков с трудом пристроил трубку под парик.
– Слушаю.
Собеседница говорила тихим, но взволнованным голосом.
– Михаил, это вы? Мне нужно, чтобы вы приехали ко мне. И чем быстрее, тем лучше.

Булгаков смешался. Он искал повод для отказа и не мог найти.
– Вам что-нибудь привезти? – спросил он, помедлив.
– Да, разумеется, как обычно.
Это означало – привезти люминал. И не только. Писатель нахмурился, насколько 
позволил громоздкий грим. В последнее время супруга железного сталинского 
наркома внутренних дел товарища Ежова злоупотребляла не только люминалом, но и 
морфием.
– Хорошо, – наконец согласился он. – Я приеду сразу после спектакля. Сегодня в 
театре члены правительства, так что раньше я не смогу. К тому же, после 
спектакля будет банкет. Но я постараюсь вырваться.
– Постарайтесь, – перебила она его невнятный монолог. – То, что я хочу вам 
сказать, очень важно. И не только для меня и для вас. От того, что я вам скажу, 
зависит жизнь и судьба многих людей. Торопитесь, они сделают все, чтобы 
помешать мне раскрыть их тайну.
Булгаков оторопел.
– Они? Кто такие они? В конце концов, расскажите мне все прямо сейчас, по 
телефону.
Собеседница колебалась недолго. Потом еле слышно прошептала.
– Нет, не могу. Не по телефону. Это слишком опасно. Просто постарайтесь 
приехать как можно скорее.
– Хорошо, я постараюсь, – твердо пообещал писатель и положил трубку.
Он очень спешил на сцену, поэтому не обратил внимания на то, какими глазами за 
ним внимательно следил плешивый администратор.




Наши дни


Дождь усилился, но Андрей не обращал на это никакого внимания. Свет фонарей 
дрожал в больших темно–глянцевых лужах. Андрей медленно брел вдоль ограды парка.
 Народу на улице почти не было. В парке же – вообще никого. Высокие чугунные 
пики ограды не мешали видеть освещенные редкими фонарями мокрые аллеи. За 
сеткой дождя они казались призрачными дорожками.
Неожиданно в конце одной из них мелькнул силуэт женщины. Андрей заметил ее лишь 
краем глаза, но тут где-то внутри, в глубинах мозга, его вдруг больно кольнуло 
подозрение. Фигура женщины, едва различимая, почему-то показалась ему знакомой. 
Причем не только фигура, но и легкая походка. И это подозрение его испугало.
Секунда замешательства – и женщина исчезла за поворотом аллеи. Он остановился и 
потер лоб. Несмотря на ледяные брызги дождя, лоб его был горячим. Эта женщина 
не могла быть его Маргаритой. Бред. Такого просто быть не могло.
Андрей лихорадочно закрутил головой в поисках прохода. Но ограда уходила в обе 
стороны, насколько хватало глаз. Он растерялся.
И тут услышал, как по дорожке парка неторопливо стучат твердые каблуки. Вдоль 
ограды, но с внутренней ее стороны, к Андрею приближался человек. Немолодой, 
элегантный, в темном пальто, под большим зонтом. Длинный клетчатый шарф 
небрежно переброшен через плечо. Голову незнакомца венчал берет. В недавнем 
прошлом привычный головной убор советской интеллигенции и школьников. А кто в 
наши дни носит береты, кроме спецназовцев? Большой крючковатый нос придавал его 
лицу мефистофельское выражение. Казалось, прогулка под холодным душем 
доставляет ему немалое удовольствие. Впрочем, Андрею было не до выражения лица 
незнакомца.
– Скажите, где тут ближайший вход? – спросил он.
Тот нарочито медленно почесал свободной от зонта рукой кончик монументального 
носа.
– Ближайший? Хм вряд ли я вам такой назову. Калитка вон там, в самом конце 
парка, возле проспекта. – Он указал туда, где вдали сверкала огнями реклам и 
торговых точек станция метро. – А ворота в противоположной стороне, за углом. 
Так что понятие «ближайший» в данном контексте можно употребить лишь весьма 
приблизительно.
– Вы сейчас не встретили в парке женщину? – перебил его пространные объяснения 
Андрей. – Там, в конце аллеи.
– Женщину? – Элегантный тип в темном пальто выглядел не на шутку озадаченным. – 
Увы, должен вас разочаровать. Я тут гуляю довольно давно, но не встретил по 
дороге ни единой живой души. Вообще никого – ни женщин, ни мужчин.
– Проклятье! – выругался Андрей. – Я же отчетливо видел ее, собственными 
глазами! Правда, недолго. Она мелькнула и исчезла. Как призрак.
– Призрак? – Человек в пальто усмехнулся. – Ну, вы скажете! Впрочем, может быть,
 вы видели Маргариту?
– Кого?
Андрея пробил холодный пот.
Собеседник казался немного смущенным.
– Не обращайте внимания, это я неудачно пошутил. Да, чуть не забыл. – Он обвел 
парковую ограду широким жестом. – Тут в заборе где-то должна быть дырка. Не 
может не быть. Мы же в России, в конце концов.
С этими словами незнакомец отвесил Андрею легкий поклон, развернулся и 
буквально растворился во мраке парковых зарослей. Спустя несколько секунд 
затихло и постукивание твердых каблуков.
Это было слишком. Андрей почувствовал, что ситуация требует немедленного выхода.
 Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и двинулся через трамвайные 
пути, через дорогу, туда, где к стене многоэтажного дома притулилась пристройка 
из пластика с заманчивой надписью «Пиво».
Внутри было уютно как в казарме. Душно и накурено. Андрей взял кружку пива и 
отправился в дальний угол. Народу в пивной было много, но этот угол оказался 
свободным. Здесь расположилась только пара типичных завсегдатаев, которых 
остальные посетители почему-то сторонились, предпочитая тесноту.
Андрей протиснулся сквозь группу галдящих молодцов. Те старались выглядеть 
крутыми и дерзкими, но держались кучкой, подальше от угла. Андрей расположился 
рядом с парой. Один из них, длинный, уныло нависал носом над своей кружкой. 
Другой, толстый здоровяк, постоянно скалился и озирался, словно искал, с кем бы 
подраться. В общем, ничего примечательного, стандартное поведение.
Только оказавшись рядом с ними, Успенский вдруг ощутил исходившую от пары 
тяжелую энергию зла. Он даже не смог определить, от кого из них конкретно. Ему 
показалось, что от обоих. Андрей постарался убрать тревожные ощущения, они 
мешали ему сосредоточиться. Он отвернулся к окну, по которому барабанили капли 
дождя, и задумался.
Ему казалось, что он давно сумел справиться со своими проблемами. Оказалось, 
рано радовался. Ночь, улица, фонарь, смутный силуэт. Нет, надо было оказаться 
полным идиотом, чтобы принять мелькнувшую в свете далекого фонаря женщину за 
Маргариту.
Но в голове стучала единственная фраза.
«Тел не нашли, тел не нашли не нашли. А вдруг? Вдруг они живы? Бес внутри 
нашептывал: «Ты астролог или тряпка? Тогда в чем проблема? Составь их гороскопы,
 что тебе стоит? И узнаешь – живы они или нет».
Он знал, что делать этого нельзя ни в коем случае. Запрет «Первого катрена» 
недвусмысленно указывал: такая попытка будет пресечена самым жестоким образом.
А, с другой стороны, сколько можно терзаться неведением, когда решение вопроса 
буквально под рукой? Он легко может положить конец сомнениям. Вот только допьет 
эту кружку, потом возьмет чего-нибудь покрепче. При необходимости добавит. А 
потом уже ему все будет по барабану, он прекрасно помнил свои ощущения при 
запоях. Возьмет да и решит проблему одним ударом. Будь что будет, плевать ему 
на последствия!
И вдруг он понял, что существует еще одна причина, может быть, главная, по 
которой он до сих пор не пытался узнать судьбу своих близких. И, наверно, 
никогда не осмелится узнать. Просто больше всего он боялся и в самом деле 
убедиться, что они мертвы! И предпочел пусть слабую, пусть призрачную, но 
надежду.
– Хватит!
Андрей решительно, едва не опрокинув, отодвинул кружку пива. Он двинулся к 
выходу. Пора было раз и навсегда покончить с этим бредом. Женщина в парке могла 
быть кем угодно, только не Маргаритой.
– Я сейчас в парке Маргариту видел, – послышалось вдруг за спиной Андрея.
Произнес это кто-то из зловещей пары. Андрей замер, обернулся, затаил дыхание и 
обратился в одно большое ухо.
– Все-таки объявилась. К чему бы это? – уныло протянул Длинный.
– Известно к чему, к покойнику, – резко оборвал его Здоровяк.
– Ну, стало быть, и наше время пришло, – закончил Длинный. – Допиваем и пошли.
Здоровяк грустно вздохнул, не глядя, вытянул руку с кружкой в сторону гомонящей 
по соседству компании молодежи и вылил остатки пива тонкой струйкой за шиворот 
крайнему из парней. Тот взвизгнул и отскочил в сторону. Но драки не получилось. 
Вся компания с поразительной скоростью вдруг ударилась в бегство. Андрей 
удивился. Кроме смутной тревоги, в паре не было решительно ничего, что могло бы 
вызвать страх. Мужики как мужики.
«Если что-то показалось странным, значит, ты просто мало знаешь».
Пока Андрей размышлял, пара направилась к выходу. Успенский выждал несколько 
секунд и последовал за ними. Но в дверях ему пришлось задержаться, он 
столкнулся с возвратившимися после позорного бегства малолетними хулиганами. 
Когда, протолкавшись сквозь их строй, он выбрался наконец на улицу, 
подозрительной пары нигде не было.
Андрей огляделся. По противоположной стороне улицы, вдоль парка, шел трамвай. 
Яркий, светлый манящий мирок посреди океана мрака и холода. Андрею вдруг 
страшно захотелось оказаться внутри, в вагоне, среди людей. Когда трамвай 
проехал, Андрей увидел тех, кого искал. Они были уже в парке, за оградой. 
Значит, незнакомец с зонтом оказался прав, где-то поблизости в ограде имелась 
лазейка.
Андрей присмотрелся повнимательнее. Две тени скользили в свете фонаря по той же 
аллее, на которой Успенский видел женщину. Двигались они странно. И не просто 
скользили, а крались!
И тут в самом конце аллеи он снова увидел ее. Женщину, ту самую. Через секунду 
она опять исчезла, а за ней скрылись и двое злодеев, как Андрей назвал их про 
себя. Они явно преследовали призрачную женщину, причем с недобрыми намерениями. 
И теперь для Андрея уже не имело значения – похожа она на его жену или нет. Она 
была в опасности.
Найти дыру в заборе оказалось делом секунды. Он почти сразу увидел, где толстые 
прутья ограды были слегка раздвинуты. В образовавшуюся щель мог пролезть не 
слишком толстый человек. Андрей непроизвольно замер и поморщился, представляя, 
чем это может обернуться для его светлого плаща. Но не успел он приблизиться к 
лазейке, как из глубины парка до него донесся приглушенный женский крик.
– Помогите!
Или ему это померещилось?
Успенский решительно взялся за ржавый чугунный переплет, чтобы протиснуться 
между прутьями решетки внутрь парка. Внезапно его руки обожгло. Ощущение было 
такое, будто прутья ограды находятся под током высокого напряжения. И тут же он 
почувствовал, как на его затылок обрушилось что-то тяжелое и тупое.
«Как не вовремя», – успел подумать он, проваливаясь во мрак.




То же место. Осень 1938 года


Санаторий имени Воровского за высоким железным забором выглядел диким и 
запущенным. Настоящий лес, прекрасный, сосновый. На ограде санатория немного 
криво висел красный плакат с портретами Ленина и Сталина и надписью: «С 
праздником 21–й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции!»
По соседству забор украшал информационный щит клуба «Машиностроитель». Поверх 
ободранной афиши комедии «Волга–Волга» немного кривовато был наклеен призыв: «С 
1 декабря смотрите новую кинокартину Сергея Эйзенштейна «Александр Невский».
По раскисшей дороге вдоль ограды санатория осторожно передвигался человек. Одет 
он был скромно, но тщательно, в темном пальто и шляпе. Под небрежно повязанным 
клетчатым шарфом виднелся крахмальный воротничок сорочки и галстук–бабочка. 
Портрет мужчины дополнял монокль в правом глазу. Перепрыгивая большую лужу, он 
выронил монокль. Тот повис на шнурке и закачался. Мужчина выругался, поймал 
стеклышко и убрал внутрь под пальто, в верхний карман пиджака.
Можно было только удивляться тому, как владелец монокля ухитрялся сохранять в 
девственной чистоте черные брюки с безукоризненными стрелками и лакированные 
туфли, защищенные, впрочем, новенькими резинотрестовскими калошами.
Те, кто иногда посещал МХАТ, могли видеть этого человека в роли судьи, похожего 
на паука, в постановке «Пиквикского клуба». Это был писатель и драматург Михаил 
Булгаков. Он прошел мимо ворот санатория, потом еще немного дальше, свернул за 
угол и оказался перед дыркой в заборе. Поморщившись, он принялся втискиваться в 
щель между толстыми ржавыми железными прутьями. Оказавшись внутри, на 
территории санатория, он уверенно направился к едва заметным огонькам 
старинного двухэтажного здания.
Вдруг у себя за спиной, из чащи парковых зарослей, он явственно услышал женский 
крик.
– Помогите!
Писатель замер. Он оглянулся и попытался разглядеть во тьме источник крика. На 
миг ему даже показалось, что он увидел женский силуэт. Так он простоял с минуту,
 вглядываясь и прислушиваясь, но безуспешно. Да и кто бы полез среди ночи в 
такую собачью погоду гулять по парку?
Все же он сделал несколько шагов в направлении крика. Деревья здесь были очень 
старыми, росли они вдоль дорожки, по гребню невысокого вала. То ли по причине 
этой складки почвы, то ли по какой-то другой все стволы имели сильный наклон, а 
их толстые нижние ветви тянулись горизонтально, параллельно земле, на высоте 
трех–четырех метров.
«Виселицы какие-то», – неприязненно отметил писатель.
Крик не повторялся, темная аллея из виселиц была словно вымершей. Он выругался, 
повернулся и продолжил свой путь к старинному, дореволюционной постройки, 
особняку.
Когда-то в этом здании находилась клиника для алкоголиков и наркоманов. При 
советской власти санаторий сохранил профиль, но перешел на обслуживание 
партийной элиты. Здесь номенклатурные работники и члены их семей лечили свои 
больные нервы. Писатель шел уверенно, он хорошо знал планировку санатория, 
поскольку за последние годы приезжал сюда не один раз.
Несмотря на поздний час, в здании горели почти все окна. Булгаков вошел в 
вестибюль, где за большим конторским прилавком сидела хмурая баба в белом 
халате и косынке. Табличка указывала, что она дежурная медсестра. То есть на 
данный момент главное лицо, облеченное властью.
Писатель направился к ней.
– Мне нужно к Евгении Соломоновне Ежовой, – сказал он. – Она просила меня 
срочно приехать.
Дежурная подняла на него заспанные, водянисто–белесые глаза и буквально 
пронзила писателя леденящим взглядом. Наверно, так смотрела Горгона Медуза, 
когда обращала все живое в камень.
– Документы?
С ударением на «у», разумеется.
Он протянул ей мхатовское удостоверение.
– Булгаков Михаил Афанасьевич, – по буквам прочитала она и грозно зашевелила 
кустистыми бровями. – А вы, гражданин, позднее не могли прийти? Ночь на дворе. 
А по ночам людям спать надоть!
«Людям» она, разумеется, произнесла с ударением на «я». И продолжала.
– У нас тут как-никак лечебное учреждение. Здесь режим! И как это вас на 
воротах пропустили? Нет, даже и не думайте. У нас очень строго. Приходите 
завтра, в приемные часы. И калоши сымайте, а то ходют тут.
Писатель попытался объяснить.
– Но поймите, мне очень надо. Она просила срочно. Вопрос жизни.
Но цербер в косынке стояла на своем твердо.
– И проходите, и не мешайте! – орала она. – И не кричите, у нас тут больные. Их 
нервировать нельзя, они без того, сволочи, все нервные.
Писатель отошел в сторонку. Словно в подтверждение слов дежурной медсестры 
из-за ближайшей двери с надписью «Водолечебница» послышались громкое пение. 
Смесь хорала и пролетарского марша. Так петь могли только люди, твердо 
отказавшиеся от мирских радостей и обретшие счастье и смысл жизни в борьбе. 
Время от времени сквозь пение прорывались отдельные призывы оторвать собачьи 
головы и раздавить гнездо ползучих гадов.
Затем дверь водолечебницы приоткрылась и, к удивлению писателя, в вестибюль 
вышла женщина. На лице ее горели слезы восторга и праведного гнева. Следом за 
ней появился хмурый мужчина. Булгаков узнал его, вроде бы приходилось 
встречаться пару раз. Но фамилии так и не вспомнил.
Мужчина неприветливо кивнул писателю, подхватил женщину и увел обратно за 
дверью. Хор голосов, приветствовавший их возвращение удвоенным приливом 
громкости и энтузиазма.
Дежурная медсестра перехватила недоуменный взгляд незваного гостя и неохотно 
пояснила.
– Это бывшие соратники врага народа Карла Радека. Собрались, чтобы осудить его 
преступную деятельность. Он у нас когда-то давно лечился, так они тут завсегда 
выездные пленарные заседания проводили. Летом в парке собирались, а когда 
холодно – в Водолечебнице». Она у нас всегда свободная, воды-то все равно нет, 
с тех пор как с царизмом покончили. Потом скамейки поставили, теперь там 
актовый зал. Вот они там, стало быть, решительно возмущаются.
И, оглядевшись по сторонам, вдруг заговорщицки подмигнула писателю.
– Вот к ним, если хотите, я вас могу пропустить. Общество-то у них добровольное.
 Хотите – идите, не хотите – ступайте на улицу. Только про калоши не забывайте, 
а то.
Булгаков знал бывшего товарища Радека не только как члена и секретаря Исполкома 
Коминтерна, сотрудника «Правды» и «Известий», но и как председателя общества 
«Долой стыд». Члены общества разгуливали голыми в общественных местах и 
отличались сомнительной свободой в вопросах морали. Похоже, теперь бывшие 
соратники товарища Радека замаливали прошлые грехи с помощью марксисткой 
молитвы и коммунистического покаяния.
Речь дежурной была прервана шумом мотора. Близкие елки за окном осветились 
светом фар. К корпусу подкатило авто. Из него вышел человек.
– Больных по ночам тревожить нельзя, а на автомобилях разъезжать можно? – 
упрекнул медсестру Булгаков. – Хорош режим!
Дежурная сунулась в окно и махнула рукой.
– Так это ж тоже наш больной, это же Семен Григорьевич. Очень строгий.
Строгого больного Булгаков знал очень хорошо. Исполняющий обязанности 
начальника Разведуправления Красной армии, член Военного совета наркомата 
обороны СССР Семен Григорьевич Гендин, как и его друг, комиссар госбезопасности 
Яков Саулович Агранов, сыграли в жизни писателя роковую роль.
Правда, в мае 1937 года Агранов был смещен с поста первого заместителя наркома 
внутренних дел, потом исключен из партии и арестован. Поговаривали даже, что 
над головой его всесильного шефа – народного комиссара внутренних дел СССР 
Николая Ивановича Ежова – тоже сгустились тучи и дни его сочтены. Судя по всему,
 на очереди был и Гендин. Будучи человеком умным, он лучше других понимал свою 
обреченность.
Такое понимание могло расстроить нервы кому угодно. А где их еще поправишь, как 
не в нервном санатории?
Гендин тяжело протопал в особняк. В дверях он замер и мрачным загробным 
взглядом гоголевского Вия уставился на писателя. Смотрел долго, но ничего не 
сказал. Промолчал и Булгаков.
Гендин вошел в вестибюль, послушал нестройный, но дружный хор, доносившиеся из 
«Водолечебницы», потом сурово обратился к дежурной медсестре:
– Почему в санатории злостно нарушается режим?
Та вскочила с места и только разевала рот, как рыба или лягушка, не издавая при 
этом ни звука. Потом все же ей удалось членораздельно произнести:
– Так это гражданин к Евгении Соломоновне, а там пленарное заседание.
Но начальника разведуправления, похоже, ни Булгаков, ни пленарное заседание не 
интересовали.
– Почему у вас больные ночью по парку гуляют?! – рявкнул он. – Я только что 
видел в парке Евгению Соломоновну.
Дежурная снова упала на стул. Лицо ее запылало, как переходящее красное знамя.
– Быть не может, – пролепетала она. – Евгения Соломоновна у себя в нумере. Вот 
и товарищ к ней пришел, а я не пускаю.
Гендин свел брови на переносице.
– А кого же я видел там, в парке? Мне показалось, что она звала на помощь… 
Ладно, сейчас во всем разберемся.
Дежурная медсестра хотела еще что-то добавить, но главный разведчик страны лишь 
небрежно щелкнул пальцами – за мной! И стал подниматься по истошно скрипящим 
ступенькам деревянной лестницы на второй этаж. Дежурная послушно затрусила 
следом за строгим пациентом мелкой слоновой рысью. Ступеньки выдержали и ее.
Булгаков присел на подоконник. Из-за двери водолечебницы продолжали доноситься 
нервные, но определенно радостные крики. Похоже, пленарное заседание находилось 
в самом разгаре.
Неожиданно со второго этажа, оттуда, где располагались палаты больных, в 
нарушение всякого режима раздался грохот. Кто-то ломился в дверь. Потом что-то, 
видимо, дверь, громко треснуло. Прошло несколько секунд, и наступившую тишину 
разорвал бабий крик.
– Врача! Врача скорее!
И тут же с оглушительным топотом дежурная прямо-таки скатилась с лестницы.
В спину ей летели гневные слова комиссара–пациента.
– Черт знает что! – гремел Гендин. – Санаторий называется! Ни одного врача нет!
– У нас нервный санаторий, – оправдывалась медсестра. – И врачи есть, только 
нервопатологи.
Она именно так и говорила – «нервопатологи».
Сверзившись вниз, дежурная бросилась к телефону и принялась накручивать диск.
– Я врач, – сказал Булгаков. – Что там случилось?
– Там Евгения Соломоновна – всхлипывала медсестра, – к которой вы приехали. 
Мертвая.
Булгаков, так и не сняв калош, бросился по скрипучим ступенькам на второй этаж. 
Здесь располагались комнаты, где жили пациенты санатория. Десять дверей 
выходили в коридор. Одна была распахнута, остальные приоткрыты. За ними 
угадывались перепуганные постояльцы.
Жена наркома Ежова размещалась в отдельном номере. Писатель усталым вихрем 
ворвался в ее покои и замер. Она лежала на кровати, бледная, голова ее была 
запрокинута, руки безжизненно вытянуты вдоль тела. Писателя поразило ее лицо, 
отталкивающее и привлекательное одновременно. Лицо прекрасной ведьмы. Говорят, 
такой была Клеопатра. И еще одна вещь поразила вдруг писателя. Мертвая женщина 
была молода. Очень молода. А ведь ей должен был идти как минимум, четвертый 
десяток. Странно, что раньше он не обращал на это внимания.
Гендин сидел рядом на стуле в позе трагического уныния.
– Я не врач, – проговорил он, – но мне кажется, что она мертва.
Булгаков наклонился над телом.
– Я врач. И она действительно мертва.
На локтевом сгибе левой руки женщины темнели отметины уколов. На столе стояла 
полупустая бутылка коньяка и небольшая коробочка. Гендин взял ее.
– «Люминал», – вслух прочитал он и заметил: – Хороший, немецкий. Вот вам и 
режим! Позвольте, а это что?
В глубине коробочки, обернутые ватой, лежали ампулы морфия. Осколки нескольких 
таких ампул валялись в пепельнице на прикроватной тумбочке. На полу блестел 
разбитый шприц.
Гендин концом обгорелой спички, пересчитывая, подвигал осколки ампул.
– Смертельная доза, – констатировал он. – Как думаете, доктор, это 
самоубийство?
Булгаков посмотрел на него внимательно.
– Вы же знали ее. Она была левшой.
– Разве?
Гендин опустился на колени и с неподдельным интересом принялся изучать пол.
– Что вы ищете? – поинтересовался у него писатель.
– Следы, – пояснил тот. – Смотрите, вот эти, например. Кстати, они, случайно, 
не ваши?
Булгаков также склонился над полом. На нем отчетливо виднелись грязные темные 
отпечатки.
– Это следы калош. Новых, заметьте, – ответил он. – Да, у меня тоже новые 
калоши и размер как будто совпадает. Вы что, меня подозреваете? Но вы, кажется, 
сами взломали дверь? Значит, покойная заперлась изнутри. Следовательно, 
убийство исключено.
Гендин выразительно посмотрел на него.
– Именно. Думаю, версия самоубийства будет главной и единственной. Или вы 
хотите поднять шум? Кстати, почему вы не сняли ваши калоши в прихожей?
Булгаков фыркнул.
– А вы почему не сняли? Вот и я потому же. Спросите у ваших товарищей–гегемонов,
 почему они воруют калоши. Быть может, они поступают так из чувства 
пролетарской солидарности? Просто какая-то маниакальная страсть. К тому же, 
внизу гуляют бывшие сподвижники подлого иуды Радека. А голому–босому и калоши 
прибыток.
Внезапно он наклонился ниже и что-то поднял с пола.
– Что вы там нашли? – недовольно скривился Гендин.
Писатель выпрямился. В руке его сверкало кольцо.
– А вот этот след гораздо интереснее, – пробормотал он. – Обратите внимание. Вы 
ведь занимались делом масонов? Это, кажется, из их репертуара.
Кольцо и в самом деле выглядело необычно. Его опоясывало изображение змеи, 
вцепившейся в собственный хвост. В центре небольшой площадки сверкал бриллиант, 
выполненный в форме глаза.
Гендин слегка побледнел.
– Да, похоже, это улика, – проговорил он. – Я, с вашего разрешения, заберу ее в 
интересах следствия.
И кольцо утонуло в его ладони.
– Сейчас сюда приедет милиция. Вам лучше уйти, – сказал Гендин.
Писатель молча кивнул, спустился по лестнице, прошел между боязливо примолкшими 
делегатами из «Водолечебницы» и рыдающей жабой в белой косынке и вышел под 
дождь. Ему предстоял обратный путь через парк и дырку в заборе. И, хотя он 
только что стал свидетелем трагедии, у него складывалась уверенность, что это 
только начало большой беды и главные неприятности еще впереди.




Снова наши дни


Андрей Успенский тряхнул головой, отгоняя морок. Сам он называл такое состояние 
сумеречным. Подобные провалы с видениями начали посещать его после случившейся 
с ним катастрофы.
Он не знал, сколько времени пробыл вне сознания, но по предыдущему опыту 
полагал, что недолго. Дождь все не прекращался. Затылок сильно ломило, словно 
по нему и в самом деле врезали чем-то тяжелым. В голове крутились обрывки 
мыслей, которые постепенно складывались в отдельные фразы, а те, в свою очередь,
 – в короткие строчки. Он знал это особое свойство своего сознания. Или 
подсознания?
Собственно, способностью складывать слова в связные предложения большей или 
меньшей длины обладал не он один. Таких специалистов на земле набиралось 
миллиардов пять–шесть. У некоторых даже получалось делать это в рифму. Но вот 
составлять короткие четверостишья, которые потом имели свойство сбываться, 
умели немногие. Андрей знал двоих. Одним был Мишель де Нотрдам, известный также 
как Нострадамус, вторым – он сам. Как это делал Нострадамус, Андрей мог только 
догадываться. У него же самого это получалось непроизвольно. Само собой. Вот и 
сейчас в его мозгу как бы что-то щелкнуло, и обрывки неизвестно откуда 
взявшихся строчек сами собой выстроились в четверостишье. По–французски 
подобные четверостишья и назывались катренами.
Размер, рифмы и стихотворная форма оставляли желать много лучшего, но автора 
это не заботило. Он никогда не стремился снискать лаврового венка поэта. Андрея 
интересовало содержание, вернее, его смысл. Сейчас это выглядело так:


Знанием смерть привлечешь.
Малое зло руки большому развяжет.
В Чаше разгадку найдешь.
Хвост Скорпиона решенье подскажет.


Что это значило? Он не знал. Пока не знал. Но то, что ничего хорошего – в этом 
у него не было ни малейшего сомнения. Горький опыт, и немалый, у него имелся.
Память сохранила и другие воспоминания. Человек, которого называли Михаилом 
Афанасьевичем Булгаковым, поющие хором обличители врага народа Радека, мертвая 
женщина и кольцо со змеей, кусающей собственный хвост. Он знал, что со временем 
вспомнит и детали. Сейчас было не до этого. Где-то в глубине парка женщина, 
которую он принял за свою пропавшую жену Маргариту, звала на помощь.
Он все еще стоял, вцепившись в прутья решетки. Окончательно он пришел в себя от 
окрика.
– Дядя, ну ты лезешь или будешь мечтать на холодке? А то у меня сейчас мочевой 
пузырь лопнет!
За его спиной стоял один из постоянных посетителей пивной. Видимо, он 
воспринимал парк исключительно как бесплатное отхожее место. Андрей протиснулся 
в лазейку, освобождая страждущему проход. Но, прежде чем броситься на поиски 
женщины и зловещей пары, спросил любителя пива:
– Слушай, ты не знаешь случайно, кто те двое, которые торчали в углу пивной? И 
с чего это все так их боятся?
Абориген распивочной замер и съежился, словно его ударили.
– Случайно знаю, – словно через силу произнес он. – Бесы они, кто же еще. А 
боятся их, потому что имеют основание. Вкурил, дядя?
– Вкурил.
Ответ порождал еще больше вопросов, но Андрей понял, что толку не добьется, и, 
не обращая больше внимания на случайного собеседника, почти побежал вдоль аллеи.
 И неожиданно замер. В этой части парка ему раньше никогда не приходилось 
бывать. Его поразил ряд старых лип, образовавших подобие аллеи. Стволы их были 
наклонены в одну сторону, а толстые нижние ветви напомнили перекладины виселиц. 
Андрей готов был поклясться, что уже видел эту аллею. Но где?
Через несколько шагов он остановился и прислушался. Из зарослей не доносилось 
ни звука. Уже медленнее он пошел дальше. Странные деревья–виселицы уводили 
вглубь парка, главная же аллея сделала плавный изгиб и вывела Андрея к 
небольшому старинному особняку в два этажа. Немного в стороне возвышался 
кинотеатр, возведенный лет пятьдесят назад.
Когда-то это место являлось центром культурной жизни района и кипело огнями и 
публикой. Сейчас оба здания были погружены в темноту, только в особняке, в 
верхнем его этаже, светились два окна. И только коробка общественного туалета 
по соседству празднично сияла круглыми окошками–иллюминаторами.
Андрей остановился, не зная, куда дальше идти. Ни женщины, ни пары так 
называемых бесов, вообще никого видно не было. Он растерянно оглядывался по 
сторонам, когда дверь особняка хлопнула, на порог выкатилось шарообразное 
существо в халате уборщицы, в грязной, когда-то белой кроличьей шапке, и 
пронзительно заголосило.
– Врача! Скорее! Доктора! Женщина помирает!
Андрей вздрогнул. С одной стороны, он уже не работал врачом. Но, с другой, от 
клятвы Гиппократа его пока никто не освобождал. Тем более другие врачи на зов 
уборщицы явиться не спешили.
– Я врач, что случилось? – спросил Андрей у перепуганной бабы.
– Так это, там лежит, дверь заперта мы открыли, а она. – Уборщица едва 
переводила дух то ли от того, что быстро бежала, то ли от волнения.
И дух этот содержал изрядный процент алкогольного выхлопа.
– «Скорую» вызвали? – поморщившись, резко спросил Андрей.
– Конечно, вызвали. Так ведь, пока они приедут, десять раз помереть можно! – 
возмущенно заявила уборщица.
Она вытаращила на Андрея светлые, водянисто–белесые глаза. Странно, но 
астрологу показалось, что от ее взгляда его обдало могильным холодом. Где-то он 
уже видел такие глаза. Но сейчас вспоминать было некогда.
Андрей не стал спорить и по скрипучим ступенькам вслед за колобком в халате 
поднялся на второй этаж. В помещении пахло деревом и сыростью. Оно явно 
нуждалось в ремонте.
В коридор второго этажа выходило десять дверей. Одна была распахнута настежь. 
Андрей обратил внимание на вывернутый и погнутый язычок замка. Дверь явно 
выламывали. Он шагнул в комнату. Это был большой кабинет, обставленный с 
изысканной роскошью. На диване он увидел женскую фигуру. В стороне, на уголке 
массивного стола, пристроился белобрысый молодой человек лет тридцати.
Молодой человек выглядел растерянным. При появлении Андрея и уборщицы он 
вскочил.
– Вы врач?
– Да. Что тут случилось? – спросил Успенский.
– Я следователь прокуратуры, – представился белобрысый. – Моя фамилия Доронин. 
Мы тут рядом работаем, ведем проверку. А тут вот она. – Он кивком указал на 
уборщицу. – Посмотрите, говорит, там хозяйка заперлась и не отвечает.
– Ага, – подтвердила та. – Все так и было. Заперлась хозяйка, и ни гу–гу. Я 
стучу – не отвечает. Позвала вот его, – она указала на белобрысого следователя 
Доронина, – он дверь выломал. Вошли, хозяйка лежит. Как мертвая. Я вниз и 
побежала.
Андрей слушал ее вполуха. Ему с первого взгляда стало ясно, что помочь женщине, 
лежавшей на диване, уже невозможно. Он наклонился над телом, чтобы пощупать 
пульс. В глаза бросился локтевой сгиб руки со следами уколов. В пепельнице на 
столе лежали осколки ампул.
– Она мертва, – безапелляционно заявил Андрей.
– Я думаю, это передозировка наркотиков, – сказал белобрысый следователь. 
Экспертиза установит точнее, я уже вызвал оперативно–следственную бригаду.
– Так вы же вроде тоже следователь, – удивился Андрей.
– У меня другой профиль, – развел руками белобрысый Доронин. – Впрочем, я бы с 
интересом поработал над этим делом. Все лучше, чем над бумажками корпеть.
«Вот так устроен мир, – подумал Успенский. – Для кого-то смерть человека – это 
трагедия, а для кого-то – интересная перспективная работа».
– Я уже не нужен? – спросил он. – Помощь никому больше не требуется?
– Думаю, помощь не нужна. Я сначала за помощницу беспокоился. – Следователь 
оглянулся на уборщицу, которая подозрительно тихо копошилась за распахнутой 
дверцей стенного бара. – Но, вижу, она и без лекарств справляется.
Та уже приложилась прямо к горлышку дорогущего «Джонни Уокера» с синей 
этикеткой на бутылке.
– Не спилась бы, – сочувственно произнес Андрей. – Так я пойду?
Следователь Доронин кивнул.
– Конечно, идите, поздно уже. Только вот здесь распишитесь и телефончик 
оставьте на всякий случай.
– Каждая подпись – шаг к тюрьме, – проворчал Андрей, но послушно наклонился над 
тумбочкой, чтобы записать свои данные.
Как вдруг он увидел под диваном, на котором лежало тело женщины, что-то круглое 
и блестящее. Он протянул руку. Это был медальон, и Успенский поднял его за 
длинную разорванную цепочку.
Следователь Доронин через плечо Андрея также уставился на находку.
– Забавная штучка, – заметил он.
Медальон имел форму кольца в виде змеи, кусающей собственный хвост. В центре 
кольца сиял глаз, представляющий собой какой-то довольно крупный драгоценный 
камень. Может быть, даже бриллиант.
– Тем более расписаться придется, – вздохнул следователь. – Теперь мы с вами 
ответственны за материальную ценность, она же улика номер один.
– Улика? – насторожился Андрей. – Значит, вы все-таки считаете, что здесь 
произошло убийство?
Следователь Доронин покачал головой.
– Не считаю, но допускаю. С малой степенью вероятности. Повторяю, слово за 
экспертами. Я вас больше не задерживаю. Только распишитесь вот здесь, – 
напомнил он.
Андрей взялся за медальон, который до этого болтался на цепочке, и протянул его 
следователю. И снова вдруг почувствовал, как сознание меркнет, вытесняемое 
очередным наваждением.




Где-то на Балканах. 222 год после Рождества Христова


В пещеру вел узкий вход, скорее, лаз. Внутри собралось человек сорок – 
пятьдесят. Все были облачены в грубые балахоны с капюшонами, прикрывающими лица.
 Но и без капюшонов разглядеть личности собравшихся было бы невозможно – внутри 
пещеры царила кромешная темнота. Взгляды всех были устремлены вверх, в узкое 
горло прохода.
Собравшиеся пребывали в гробовом молчании, словно чего-то ожидали. Вскоре стало 
понятно чего. На черном небе, затянутом редкими тучами, кусок которого был 
доступен наблюдению через входной лаз, вдруг появилась звезда. По яркости она 
превосходила все известные звезды и могла бы соперничать с Луной. Пространство 
пещеры озарилось мерцающим светом.
– Свет! – закричали все. – Свет явился!
– Возблагодарим Великого Змея, даровавшего нам Свет!
– Да погибнет порочный мир и восторжествует совершенный Свет! О, Магистр, яви 
нам Свет Истины!
Вперед вышел высокий человек, облаченный, как и остальные, в балахон. По всей 
вероятности, это и был Магистр. Он повернулся спиной к выходу и приподнял 
капюшон. Поскольку звезда светила ему в затылок, лица видно не было. Он снял с 
шеи медальон и поднял над головой.
Все собравшиеся знали этот символ – Великий Змей, кусающий собственный хвост, 
символ неразрывного Кольца Предопределения, основы бесконечных перерождений и 
земных страданий. В центре медальона сиял прозрачный драгоценный камень в форме 
глаза. Сейчас, когда сквозь него проходил свет звезды, этот глаз, казалось, 
горел сверхъестественным огнем.
Голос Магистра прогремел под сводами пещеры, перекрывая шум толпы.
– Имеющий хотя бы один глаз да увидит Свет, посланный нам солнечным богом 
Атоном–Гелиосом! Возблагодарим же Великих Светочей! Тех, кто пытался разорвать 
порочный круг Предопределения. Первого Светоча – праотца нашего Каина. Ради 
этого он принес в жертву своего брата. Возблагодарим и второго возлюбленного 
Светоча – сладчайшего Иуду. Он принес еще более ценную жертву – своего учителя. 
Мы собрались здесь для того, чтобы подготовить пришествие Третьего, Грядущего 
Светоча! И мы принесем ему бесценную жертву. И вы знаете какую! Обнимемся, 
братья и сестры, во имя любви истинной! Ибо жизнь – страдание, смерть – 
освобождение!
Толпа заволновалась в радостном оживлении. Вопреки последнему призыву, умирать 
никто не собирался, как раз наоборот. Все готовились к жизни, счастливой и 
бесконечной. Умирать же должны были другие.
Жертвы не подозревали о своей печальной участи. Они избирались из числа вновь 
обращенных путем жребия – одна жертва из тринадцати новичков. Ритуал был 
отработан. Так бывало уже не раз. И палачи, и их будущие жертвы, и 
предвкушающие экстаз очищения зрители из числа собравшихся закрыли глаза и 
затянули монотонный гимн. Никто из них не представлял, что ждет их всех в самом 
скором времени.
Магистр оглядел пещеру. Убедившись, что собравшиеся безукоризненно соблюдают 
строгие требования обряда и не обращают на него никакого внимания, он принялся 
карабкаться к выходу.
Выбравшись на поверхность, он неожиданно, чуть ли не нос к носу, столкнулся с 
невысоким, но массивным римским центурионом. Оказалось, что выход из пещеры 
окружен легионерами. Было их чуть меньше манипула, человек сто.
Центурион бесцеремонно протянул руку, чтобы схватить незнакомца, но тот вдруг 
сбросил балахон и предстал перед римлянином в кольчуге и римском военном плаще.
– Именем императора Марка Аврелия Антонина! – проревел он.
И протянул центуриону клочок пергамента. Яркого света звезды было достаточно, 
чтобы разобрать на пергаменте оттиск императорской печати. Увидев его, 
центурион с почтением поклонился.
– Мы здесь, чтобы служить тебе, Магистр. Приказывай.
Человек в военном плаще, которого центурион назвал Магистром, жестом указал на 
вход в пещеру.
– Отправляйтесь туда и убейте всех, кого найдете. Чтобы ни одна собака не ушла. 
И прикажи легионерам быть осторожнее, чтобы друг друга не перерезали. Там темно 
и тесно.
Центурион кивнул и подал знак. Легионеры зажгли факелы, обнажили мечи и 
бросились в пещеру. Спустя мгновение оттуда послышались истошные крики. 
Собравшиеся там для принесения жертвы никак не предполагали, что жертвой 
окажутся они сами.
Впрочем, сама их смерть была лишь частью жертвы. Главным же служили 
предсмертный ужас и паническое отчаяние, охватившие злополучных сектантов. Их 
страдания должны были до краев наполнить жертвенную чашу Великого Змея. Магистр 
обманул их не только в этом. Ему лучше всех из людей было известно, что Кольцо 
Предопределения разорвать невозможно.
Он вздохнул, снял медальон со своей шеи, затем стянул с пальца кольцо и сунул 
их в небольшую сумку на поясе. На кольце, как и на медальоне, было 
выгравировано одно и то же изображение – змей, кусающий собственный хвост.
Человек в военном плаще, именуемый Магистром, замер, прислушиваясь к звукам, 
которые доносились из пещеры. Казалось, сама земля кричит от смертного ужаса и 
боли. Он поправил сумку, снова набросил на плечи свой балахон и, не дожидаясь 
завершения резни, направился по едва заметной тропинке вниз под гору.




Снова наши дни


– Где расписаться?
Собственный голос донесся до Андрея как бы со стороны. Он встряхнул головой, 
расписался в месте, указанном следователем, потом кивнул ему на прощанье, 
спустился вниз и вышел на улицу. Дождь прекратился, можно было возвращаться 
домой.
Но, перед тем как уйти, Андрей вопросительно посмотрел на следователя.
– Вы в истории разбираетесь?
– Немного, – признался тот. – До юридического я закончил два курса истфака. А 
что?
– Слышали когда-нибудь об императоре Марке Аврелии Антонине?
Следователь ответил недоумевающим взглядом.
– Конечно. Был такой великий римский император, в фильме «Гладиатор» его Ричард 
Харрис играл. Да, а позже еще один император был с таким именем. Трансвестит и 
извращенец. Его еще называли Гелиогабалом. Он утверждал, что поклоняется 
солнечному богу Атону, по–гречески Гелиосу. Сегодня такое назвали бы сатанизмом.
 Важной частью этой религии являлись человеческие жертвоприношения. А что?
Но Андрей уже вышел из кабинета. Он шел и думал о медальоне. Символ – змея, 
кусающая себя за хвост, и глаз в центре – определенно имел глубокий смысл. И 
какова была природа посетившего его видения? Было ли это отражение реально 
происходившего в прошлом события или только игра воображения? Ответа на этот 
вопрос у доктора Успенского не было.
Уже выходя на улицу, он затылком вдруг ощутил ледяной взгляд. Астролог резко 
обернулся. В коридоре никого не было, только в дальнем конце уборщица возила по 
полу мокрой шваброй, недовольно приговаривая.
– Ходют тут всякие, топчут.
Словно это не она только что звала Андрея на помощь.




Глава 2.
Валькирия

Несмотря на вчерашнее возлияние, Василиса поднялась даже раньше обычного. Она 
обладала железным здоровьем, при этом ранний подъем был одним из условий его 
сохранения. Она собиралась приехать в редакцию до того, как утренние пробки 
плотно закупорят улицы столицы.
В качестве утренней зарядки она выполняла комплекс собственного изобретения: 
кое-что из индийской йоги, кое-что из китайского тай–чи и цигуна. Когда-то, в 
юности, она бегала по утрам в соседнем парке. Потом знакомый боксер объяснил ей,
 что бегать лучше вечером. С вечерними пробежками так ничего и не получилось, а 
от утренних она успела отвыкнуть. Купила велотренажер. Прибор оказался 
незаменим в качестве вешалки.
Перепробовав множество разных тренажеров, она отказалась и от них, так как 
всегда боялась брутального мужеподобия, к которому порой стремятся 
представительницы прекрасного пола. Напротив, ей нравилась отточенная грация и 
сокрушительное изящество восточных единоборств. Поэтому дважды в неделю, надев 
черные шаровары с белыми иероглифами на правой штанине, она под руководством 
опытного наставника, сифу или шифу, усердно постигала тайны боевого стиля 
Вин–Чун.
Утренние физические процедуры она завершила контрастным душем, оттуда прошла на 
кухню и включила чайник. Пока тот закипал, она позвонила Аде, но та не отвечала.
 Вероятно, улеглась только под утро и теперь отсыпается. Чайник закипел. 
Василиса налила кипяток в стеклянную колбу френч–пресса и засыпала в нее 
молотый кофе, вложила в тостер пару ломтиков хлеба. Подрумяненные тосты смазала 
черничным джемом. Такой вот английский королевский завтрак. Она исходила из 
того, что завтрак должен давать энергию, а не отнимать.
Позавтракав, Василиса спустилась в подземный гараж. Здесь ждал ее 
четырехколесный друг системы «Пежо 308». Она считала себя заправской 
автомобилисткой, и тому имелись все основания. Она могла не только 
самостоятельно заправить бак бензином, но и проверить уровень масла в двигателе,
 электролита в аккумуляторе или замерить давление в шинах. Однажды даже сумела 
без посторонней помощи сменить пробитое колесо.
Машину она выбирала, в первую очередь, по внешнему виду. «Фольксваген» 
забраковала по причине высокой цены. А вот от «Пежо» пришла в восторг. Изящная 
форма машины и ее компактность сочеталась с достаточно мощным двигателем. 
Управляемость оказалась выше ожиданий. Недостатком автомобиля можно было 
считать его «неторопливость» при разгоне, но Василиса не собиралась участвовать 
в ночных гонках по улицам столицы.
Приятно удивил и удобствами, и комфортом салон машины. Цвет авто Василиса 
выбрала красный. Оттенок помады и сапог был здесь не причем. Просто машину 
должно быть видно, даже в тумане или в пасмурную погоду.
В среде автомобилистов принято ругать «французов». Поездив на «Пыжике», 
Василиса убедилась, что в данном конкретном случае претензии необоснованны. В 
общем и целом выбором своим она осталась довольна.
Ей удалось проскочить по пустым еще улицам. Когда она вошла в редакцию, здесь 
еще никого не было. За исключением председателя редакционной коллегии господина 
Лелянова. Во–первых, он жил в доме напротив, поэтому из всех возможных 
дорожно–транспортных задач решал только одну – не попасть под колеса при 
переходе улицы. Во–вторых, он все еще надеялся, что хозяйка журнала, то есть 
госпожа Ада Винтер, все-таки назначит его нормальным главным редактором. 
Высокая должность председателя редколлегии господина Лелянова не устраивала. 
Ненадежно как-то, несолидно. И вообще, пионерской стенгазетой попахивает. Вот и 
выслуживал, как мог.
Несколько лет назад он безуспешно пытался волочиться за Василисой. Работала она 
не меньше шефа, часов по двадцать пять в сутки. Но мысль поставить раскладушку 
возле рабочего места никогда не приходила ей в голову по одной простой причине: 
в редакции она проводила куда меньше времени, чем за ее стенами.
В кругу коллег и подчиненных господин Лелянов носил неприличное прозвище Лелик. 
Сообщавшие об этом хулиганские оскорбительные надписи иногда возникали в 
мужском туалете, а один раз – даже в женском. Когда дверь открывалась, ее 
хорошо было видно в проеме. Она украшала дальнюю стену.
Господин Лелянов и раньше знал, что такое чувство локтя – это когда близко, но 
не укусишь, но в полной мере прочувствовал его впервые.
Лелик завтракал. Он пил растворимый кофе из большой фаянсовой кружки и уплетал 
бутерброд с вареной колбасой. Кофейная банка стояла перед ним. Увидев Василису, 
Лелик первым делом убрал банку в стол. Он знал, что Василиса растворимого кофе 
не пьет, но сделал это просто на всякий случай, автоматически. Как Глеб Жеглов 
переворачивал секретные документы, если кто-то подходил к его столу.
– Привет, старуха! – поприветствовал он сотрудницу.
Лелик считал себя большим либералом и ко всем окружающим обращался, в 
зависимости от половой принадлежности – «старик» или «старуха».
– Слушай, старуха, – продолжал он, – ты не подскочишь к твоему колдуну?
Василиса приблизилась к шефу на расстояние вытянутой руки и вдруг, неожиданно 
для него, крепко ухватила двумя пальцами за кончик носа.
– Лелик, во–первых, он не колдун, а астролог, во–вторых, не мой, а в третьих, 
попрошу вас, синьор папарацци, не совать свой длинный и грязный нос в мои 
чистые отношения. Оторву.
– А не промахнешься? – в глазах председателя редколлегии стояли слезы, 
вызванные болью и обидой.
– Исключено. По Зодиаку я Стрелец, промахиваться – не мой стиль. Кстати, ты у 
нас Дева и Овца. Тебе сегодня лучше было провести весь день в постели.
– С кем? – обиженно протянул председатель.
Но Василиса резко отрубила.
– Не начинай, проехали. Зачем тебе астролог?
Шеф сменил тон на деловой.
– Номер горит, – озабоченно сообщил он. – Нужен «подвал», срочно. Лучше всего 
подойдет развернутый астрологический прогноз. Особенно интересно, как наши 
сыграют с немцами и кому при разводе достанется ребенок Авдотьи Розмариновой. 
Ей или мужу?
Василиса презрительно усмехнулась.
– Слушай, Лелик, у тебя же есть мальчики из «Криминальной хроники», девочки из 
«Скандалов и сплетен». «Светское обозрение», наконец. Вот их и загружай ерундой.
 Причем здесь мои «Секретные материалы»?
Но тот лишь беспомощно развел руками.
– Все в разгоне. К тому же, скоро день ангела нашей рабовладыни, Ады. Ты разве 
не хочешь порадовать ее эксклюзивным гороскопом? Слушай, уговори своего 
хироманта как-нибудь намекнуть ей насчет повышения зарплаты журналистам.
Василиса усмехнулась.
– А тебе это зачем? Ты разве тоже журналист?
– А кто же я, по–твоему?! – обиженно надулся Лелик. – Я что, совсем не имею 
отношения к журналистике?
Василиса пожала плечами.
– Ну, почему? Имеешь. Как гинеколог к порнографии. Объект исследования общий, а 
квалификация разная. Ладно, оставайся на хозяйстве, я покатила.
Редакция постепенно наполнялась сотрудниками. Сейчас помещение вызывало 
банальное сравнение с пчелиным ульем. Гул, рабочая суета и обилие трутней. 
Василиса внесла в это определение поправку – улей африканских пчел–убийц. В 
средствах массовой информации журнал «Модус вивенди» был известен как змеиное 
гнездо папарацци и медиакиллеров.
Улицы успели заполниться машинами. Те, что двигались в центр столицы, уже 
плотно стояли в пробках. Василису выручало то, что астролог Успенский, к 
которому она направлялась, жил и работал в одном из спальных районов. В этом 
направлении еще можно было проехать. Но и здесь то и дело возникали проблемы.
Василиса ехала в левом ряду. Неожиданно из застывшего потока встречных машин 
вырулил недорогой, тысяч за двести евро, черный «Мерседес S 500» с затемненными 
стеклами. Заморгав фарами дальнего света и стробоскопами, он рванулся навстречу 
«Пыжику» Василисы. Вероятно, водитель собирался успеть проскочить в 
образовавшуюся впереди брешь между автобусом и «Жигулями». Но не успел, поэтому 
стал искать виноватых. Посмотреть в зеркало на идиота, который всегда с тобой, 
он, понятно, не догадался и решил выместить досаду на ближнем. К тому же, 
ближней оказалась «баба за рулем».
«Мерседес» замер в полуметре от «Пыжика». Дверь водителя открылась, и из нее 
показался раскрасневшийся взъерошенный здоровяк. Похоже – шофер. Из другой 
двери показался лысоватый толстяк, видимо, хозяин машины и шофера. Лоб его с 
правой стороны украшала приличных размеров шишка.
Василисе показалось, что она его где-то видела. Но где – так и не вспомнила. В 
этот момент водитель оглянулся на своего хозяина в ожидании приказа. Тот молча, 
кивком, поощрил его к активным действиям.
Получив команду «фас», здоровяк ринулся в бой, сопроводив свою атаку потоком 
площадной ругани.
– Что встала, мочалка?! – заорал он на Василису. – Сдай назад!
Василиса, которая каким-то чудом успела вовремя затормозить, немного 
растерялась. Она ждала извинений, но никак не хамства. Поэтому отреагировала не 
сразу.
– Куда же я сдам? За мной люди стоят! Это у тебя позади пустая трасса. Поэтому 
включай заднюю передачу и пяться до ближайшего разворота.
В подтверждение ее слов застрявшие по вине взъерошенного типа водители 
разразились гудками и сиренами самых разных тональностей. Но нарушитель не 
смутился. Взятый «в аренду» автомобильный номер с буквами «ЕКХ» – «Еду как 
хочу» – делал его неуязвимым. Но не в этом случае.
– Что ты сказала, мочалка? – снова рявкнул он и пообещал с угрозой. – Ты у меня 
сейчас сама раком пятиться будешь! Шеф, можно инструмент? Ща я ей тачку 
маленько подрихтую, если дорогу не освободит!
Толстяк с шишкой на лысине с брезгливой улыбкой вытащил откуда-то из-под 
сиденья бейсбольную биту и бросил ее своему шоферу. Василиса с ужасом 
представила, как злобный придурок сейчас разобьет ей фары или, того хуже, 
помнет капот. Бросок вышел неловкий. Шофер попытался поймать биту. Почти поймал,
 но неудачно. В последний момент ручка орудия выскользнула из его пальцев и 
воткнулась в лобовое стекло томившегося рядом в пробке «Порше Кайена».
– Еш твою медь! – вырвалось у шофера.
А из поврежденного «Кайена» уже вылезали двое крепких смуглых парней. Буквы 
«КРА» на номерном знаке кроссовера говорили о том, что его владелец – важная 
шишка, и не только у себя в республике. Тот, который был за рулем, вытащил из 
пробоины в стекле прилетевшую биту и звезданул обидчика по макушке. Тот 
распластался на асфальте рядом со своей машиной.
Затем джигит обернулся к толстяку и с гортанным возгласом запустил битой в него.
 Стремительно вращаясь, бейсбольный инвентарь врезался закругленным концом 
толстяку прямо в лоб, уже украшенный одной шишкой. Раздался глухой стук, и в 
месте соприкосновения моментально выросла вторая шишка, теперь уже с левой 
стороны лысой головы. Толстяк вслед за своим шофером также опустился на асфальт,
 только по другую сторону своего авто.
Василиса не стала ждать развязки. Она нырнула за руль, вывернула вправо и с 
трудом протиснулась на свободную полосу. После этого наконец она смогла 
продолжить прерванный путь. За спиной она слышала мелодичный звон – это 
разъяренные джигиты с помощью биты и монтировки громили «Мерседес», пока его 
хозяин и водитель еще не пришли в себя.
«А ведь этот жирный идиот будет во всем винить меня. Никак не вспомню, где его 
видела», – с досадой думала Василиса, прибавляя скорость. Она принялась 
размышлять на тему: «Почему ей так не везет с мужиками». Взять хотя бы 
дорожно–транспортные происшествия. Вот у подруг все как у людей.
Одна на бензоколонке с генералом не смогла разъехаться. Познакомились, потом 
она замуж за него вышла. Другой подруге на трассе какой-то чумазый водитель 
«Майбаха» колесо помог сменить, оказалось – машина его собственная, а он сам 
нефтяной олигарх. Тоже поженились. Третья врезалась в машину модного 
фотохудожника. Тот, правда, оказался геем, но познакомил ее со своим двоюродным 
братом, тот имел нормальную ориентацию. Третий год живут душа в душу. В смысле 
– подруга с этим двоюродным.
И только Василисе почему-то попадаются одни моральные уроды. Нет, тот, которого 
только что был окучен «травяной» клюшкой, даже внешне вызывал у нее лишь 
отвращение. Хозяин его тоже не в счет. Но и у других, которые будто бы только 
что сошли с рекламы «Мальборо», при более близком знакомстве оказывалась куча 
недостатков. А главное, они не были мужиками.
И дело было не в наличии или отсутствии денег, не в жадности или щедрости, не в 
росте и не в размере воротничка или бицепса. Это вообще невозможно было описать 
конкретными словами. Так, впечатление, не больше. Но оно сразу определяло ее 
дальнейшее отношение к кандидату в женихи. Не мужик – и все тут.
Единственным исключением из этого непреложного закона был Андрей Успенский. На 
вид он отнюдь не производил впечатления богатыря. Но и задохликом не казался. 
Среднего телосложения, чуть выше среднего роста, не красавец, но и не урод. На 
вид – самый заурядный. И все же чувствовалась в нем какая-то внутренняя сила, 
которая позволила Василисе причислить его к исчезающему виду настоящих мужчин.
* * *
Она влюбилась в него с первого взгляда. Это случилось на встрече Нового, 2009 
года, куда ее пригласила школьная подруга, Диана. Зная, что Василиса не любит 
шумных сборищ, та заверила ее, что приглашены только свои. И в качестве 
убойного аргумента закончила: «Возможно, будет один известный астролог». 
Василису астрология никогда особенно не увлекала, но раз подвернулась такая 
оказия, почему бы и не посмотреть на знаменитость?
На встречу Нового года она чуть не опоздала. Едва успела после работы заскочить 
домой, чтобы переодеться. Уложив подарок для хозяйки в фирменную сумку «Биркин»,
 емкую, квадратную, с длинными ручками, она отправилась ловить такси. В прошлый 
Новый год ей с трудом удалось уговорить водителя отвезти ее в Солнцево за три 
тысячи рублей.
Но тут, не успела она поднять руку, рядом с ней, гремя железом, лихо 
затормозила старая «Дэу Нексия». Василиса открыла дверь, наклонилась и 
обратилась к водителю.
– На Ленинский подбросите?
В темноте салона сверкнули его белые зубы.
– Садись, э! Дорогу покажешь?
Василиса заколебалась и бросила взгляд на проезжую часть. Но в поле ее зрения 
попадали только такие же колымаги, именуемые в народе «шахид–такси». Три из них 
с проворством стервятников, пикирующих на падаль, тут же подлетели и 
выстроились в хвост первому соискателю. Тот не на шутку встревожился.
– Чего ждешь? Садись, э! Совсем дешево отвезу!
И в самом деле, цену за проезд он объявил вдвое меньше обычной. Василиса даже 
заподозрила ловушку. Но главная опасность, как выяснилось, исходила не от 
человека, а от природы.
После бесснежного начала зимы, словно по заказу, в последний день декабря 
повалил густой снег. Городские власти снега, понятное дело, не ждали. Ржавая 
«Нексия», обутая в лысую летнюю резину, пробивалась сквозь снежные заносы с 
упорством каравеллы Колумба.
В конце концов водитель громко выругался на непонятном гортанном языке, плюнул, 
публично признал свое бессилие перед стихией и высадил Василису метров за 
двести от нужного дома. Эти двести метров ей пришлось проделать пешком. 
Преодолевая сугробы, она пожалела, что не приготовила подруге в качестве 
новогоднего подарка лыжи. Сейчас бы они очень пригодились.
В подъезде, где жила Диана, царило праздничное настроение. В комнате консьержки 
играла музыка, слышались оживленные голоса. Холл был увешан пестрыми флажками, 
мишурой и искусственными еловыми ветками. Стояла пластмассовая елка, украшенная 
дешевыми игрушками и лампочками. После марш–броска по заснеженной морозной 
улице усталой, озябшей и голодной Василисе светлый и теплый холл показался 
сказочным дворцом.
Одновременно с ней в подъезд ворвалась веселая компания молодежи. В лифте они 
поехали вместе. На двенадцатом этаже компания покинула лифт, поздравив ее с 
наступающим. Но вышли не все. Остался элегантный молодой человек. Как 
выяснилось, он не принадлежал к веселой компании, а тоже направлялся в гости к 
Диане. Лицо его показалось Василисе знакомым. Кажется, он мелькал где-то на 
телевидении, без особого, впрочем, успеха.
Но примечательным было вовсе не лицо молодого человека, а его ноша. В обеих 
руке он держал по ведру. Ведра новенькие, только что из хозяйственного магазина,
 серебрились оцинкованной поверхностью. Из каждого ведра торчало горлышко 
огромной, литра на три, бутылки шампанского. Василисе приходилось слышать слово 
«жеробоам», но видеть такую трехлитровую бутыль раньше не доводилось. А тут 
сразу две.
Василиса и молодой человек с ведрами поднялись тем временем на верхний этаж, 
где Диана занимала обширные апартаменты. Не пентхаус, но вполне приличная 
квартирка площадью метров двести. Василиса была здесь впервые.
Они позвонили в дверь и вошли под восторженные крики собравшихся. Похоже, все 
давно и с нетерпением ждали только их. Василиса не забыла обещания подруги и 
постаралась определить, кто из мужчин является знаменитым астрологом. Ну, пусть 
и не знаменитым. Но все равно специальность должна была наложить на его облик 
какой-то особый след.
Ее попутчик с ведрами сбросил длинное элегантное пальто и остался в серебристом,
 в цвет ведер, смокинге. Вероятно, он позаимствовал его на телестудии в 
гардеробной. Его как кандидата в астрологи она сразу забраковала. К остальным 
же гостям мужеского пола присмотрелась внимательнее.
Это было непросто. Мужчины бестолково сновали по квартире – то принять 
предпраздничные сто граммов, то помочь дамам (открыть банку со шпротами или 
маринованными огурцами), то покурить на заваленном снегом балконе.
Женщины царили на кухне. Кто-то смешивал салат, кто-то колдовал возле духовки. 
И мужчины, и женщины были облачены в яркие маски из папье–маше и костюмы с 
бородами и париками. Карнавальное облачение ужасно мешало хозяйничать, но 
привносило в работу неповторимое ощущение праздника.
Народу, и в самом деле, было немного. Только свои, человек пятнадцать – 
двадцать. Впрочем, своими они были только для хозяйки, Василиса знала далеко не 
всех, точнее, почти никого не знала. Решив, что астролог, если он здесь, никуда 
не денется, она принялась осматриваться.
По сравнению с квартирой Дианы яркий праздничный холл внизу выглядел убогой 
хижиной. Диана по профессии была художником–декоратором и в украшении 
собственной квартиры постаралась напрячь всю свою фантазию. И ей это блестяще 
удалось.
Стены прихожей были завешены старыми обоями, на обороте которых Диана на скорую 
руку изобразила зимние пейзажи, перерисованные со старых открыток. Из-за 
заснеженных елей выглядывали верхушки кремлевских башен и высотных домов. По 
ярко освещенным улицам неслись сани Деда Мороза. В прихожей висел большой 
китайский фонарь, украшенный замысловатым иероглифом. Василиса об иероглифах 
имела самое поверхностное представление, но этот показался ей странным.
– Он перевернут, – произнес за ее спиной хрипловатый баритон.
Она оглянулась. Мимо нее, направляясь, судя по всему, из кухни к праздничному 
столу, проходил темноволосый мужчина в твидовом пиджаке и вельветовых брюках. В 
руках он нес большой фаянсовый тазик салата, условно именуемым в народе 
«Оливье–Столичный».
– Кто перевернут? – уточнила Василиса.
– Андрей, – ответил мужчина с салатом.
– Не поняла, – удивилась журналистка. – Почему Андрей перевернут?
– Андрей – это я, – представился собеседник. – А иероглиф на фонаре, который 
привлек ваше внимание, изображен вверх ногами. Это иероглиф «фу» – «счастье». 
По–китайски «счастье перевернулось» звучит так же, как и «счастье пришло». 
Поэтому у китайцев принято вешать иероглиф «фу» вниз головой.
– Вы так хорошо разбираетесь в китайском языке? – не смогла скрыть своего 
восхищения Василиса.
Андрей смутился.
– Нет, просто случайно прочитал в Интернете. Кстати, раз уж мы познакомились, 
вы не поможете найти праздничный стол? Мне поручено важное дело – отнести салат.
 А я тут в первый раз и почти никого не знаю.
– Я тоже, – призналась она. – Сейчас попробуем найти вместе. И я знаю, кто нам 
поможет. Василиса.
– А где нам искать эту Василису? – поинтересовался Андрей.
– Теперь вы не поняли. Василиса – это я. А поможет нам один тип. Диана обещала, 
что здесь будет какой-то знаменитый астролог. Уж он-то должен все знать, иначе 
какой же он, на фиг, предсказатель?
Андрей пожал плечами.
– Никакой, вы совершенно правы. Потому что обещанный тип – это я.
– Ой, простите! – охнула Василиса.
– Не за что. Я ведь и в самом деле астролог, а не предсказатель. И уж совсем не 
знаменитый. А знаете, вы похожи на актрису Джейн Биркин. Только у вас фигура, 
извините, более спортивная. Когда-то она мне очень нравилась.
За разговором они добрались наконец до гостиной, ежесекундно рискуя быть 
сбитыми с ног распоясавшимися гостями. В своих масках и париках они носились по 
квартире, как очумелые дети. Василиса попробовала возмутиться:
– Бесятся, словно одержимые бесами!
Но Андрей возразил.
– Вы знаете, как раз наоборот. Древние считали, что веселье и громкий, 
радостный смех прогоняют бесов прочь.
Устанавливая главный атрибут посреди новогоднего стола, Андрей неловко потеснил 
полную красивую даму в маске зайчика. Она обернулась с нескрываемым возмущением 
и тут, видимо, узнала Андрея.
– О! – заверещала дама. – Андрей Павлович, а я вас и не заметила!
На ее клич сбежались гости, и астролога тут же окружила маленькая толпа. Так 
металлическая стружка моментально притягивается к включенному электромагниту. 
Василиса, чтобы не мешать и не быть затоптанной, отошла в угол комнаты. Здесь 
стояла огромная, до потолка, настоящая елка. Запах хвои был так силен, что 
Василисе сразу захотелось мандаринов. Она с интересом принялась разглядывать 
висящие на елке игрушки.
У Дианы хватало и ума, и вкуса. Когда ее коллеги по арт–цеху, в угоду 
бессмысленной моде, наряжали свои рождественские и новогодние елки черными и 
белыми шарами, увешивали плоскими звездами и геометрическими фигурами, она 
упорно держалась традиции.
Здесь были старые советские игрушки, купленные Дианой в антикварном салоне или 
на рыночных барахолках. Были и заграничные, сказочной красоты, но лишенные того 
налета ностальгии и романтики, который присущ новогодним украшениям твоего 
детства. Были даже самодельные игрушки из пустой яичной скорлупы и шоколадной 
фольги. Они понравились Василисе больше всего.
Тем временем гости, сбежавшиеся на зов полной дамы, загнали Андрея на диван, 
взяли в плотное кольцо и засыпали вопросами. Василиса в разговор не вникала, но 
поневоле слушала их дискуссию. Начали, разумеется, с темы, которая давно стала 
привычной – какому зверю соответствует наступающий год, в каком цвете его 
встречать и что подавать на стол?
Астролог поспешил их успокоить.
– Не торопитесь. По восточному календарю Новый год наступит только через месяц. 
Вот тогда и будем думать. Кстати, наши предки отмечали Новый год не первого 
января, а весной, двадцать первого марта, в день равноденствия. Согласитесь, 
это логично и куда разумнее, чем наша условная дата.
Сидевший напротив астролога солидный мужчина, не то преуспевающий бизнесмен, не 
то чиновник высокого ранга, вежливо поинтересовался.
– Скажите, уважаемый, а что там насчет эры Водолея? Она-таки уже наступила или 
мы все еще ждем–с?
В разговор вмешалась развязная писклявая девица.
– Ой, а это не страшно? Я ужасно боюсь конца света.
Астролог усмехнулся.
– Не стоит пугаться. Наступление эпохи Водолея не имеет с концом света ничего 
общего. Напротив, ожидается, что человечество, после разделения на светлую и 
темную половину, именно в эту эпоху имеет шанс достичь гармонии, 
взаимопонимания и высокого духовного уровня. Эра Водолея, в лучшем случае, 
объединит все нации и отменит многие никому не нужные границы. Ну и, как 
говорят, материальные ценности будут играть меньшую роль по сравнению с 
духовными.
– Свежо предание, да верится с трудом, – буркнул солидный мужчина, похожий на 
бизнесмена. – А я слышал, что эпоха Рыб, которая сейчас должна кончиться, это 
эра христианства. Так что же придет ей на смену: ислам, безбожие или и вовсе 
сатанизм? Долой государство, границы, порядок и да здравствует анархия?
Астролог покачал головой.
– Нет, конечно. Новая эпоха вовсе не отрицает предыдущую. Человечество вовсе не 
отказывается от христианства. Просто, возможно, на смену внешним обрядам и 
формальным молитвам придет подлинная внутренняя вера. А государство постепенно 
и само отомрет. Так еще Карл Маркс учил. И на смену ему придет 
самоорганизованное сознательное общество. А не толпа подданных, сплотившихся 
вокруг очередного идола. Внутренняя свобода и вседозволенность – разные вещи. 
Не надо их путать. Что касается астрологии, то здесь следует отметить влияние 
Урана.
Но его опять прервала развязная писклявая девица:
– Ой, я обожаю астрологию! Я по гороскопу Козерог и Крыса. Скажите, я выйду 
замуж в этом году? Что посоветуете?
– Обратитесь к астрологу, – улыбнулся Андрей. – Нет, в самом деле, чтобы 
составить гороскоп, ваших сведений недостаточно. Нужно знать многое: год 
рождения, месяц, день, время.
Солидный мужчина, похожий на бизнесмена или чиновника, осторожно прокашлявшись, 
пробасил:
– Действительно, не стоит превращать праздник в прием у доктора. А не могли бы 
вы, господин астролог, привести пример какого-нибудь известного успешного 
человека и показать его связь со звездами?
Андрей покачал головой, достал карманный компьютер и раскрыл его.
– Известного и успешного? Боюсь, что мой рассказ многим покажется скучным, но я 
попробую. Что ж, давайте возьмем хотя бы самого известного, культового 
кинорежиссера Джеймса Кэмерона. Так. Родился он утром шестнадцатого августа 
пятьдесят четвертого года. Как типичный Лев, он всегда обладал очень ярким и 
активным характером. Именно поэтому он беззаветно любит славу и женщин. Яркий, 
активный и подвижный, Кэмерон обожает риск и спортивные соревнования. Этому 
способствует Марс в знаке Стрельца. Одновременно Кэмерон склонен к мистике, 
фантастическим историям и оккультным наукам. Как типичный Лев, он правильно 
«поймал» свою счастливую волну. Кстати, именно Кэмерон снял самый кассовый 
фильм в истории кинематографа, всем известный «Титаник». Как типичный Лев, он 
отличается прекрасным вкусом и собирает произведения искусства. А этому 
способствует положение Венеры в знаке Весов. Так называемая Белая Луна, 
связанная с Ангелом–Хранителем, находится у него в Королевском градусе 
Близнецов и дает ему возможность не только воплощать светлые идеи, но и быть 
особенно знаковым режиссером в США, которые связаны с этим знаком.
В окружении астролога самым ярким пятном смотрелась блондинка лет двадцати пяти.
 Звали ее Алиной. Она, несомненно, считала себя первой красавицей любой 
компании, в которой оказывалась, и искренне обижалась, если кто-то не разделял 
ее мнения. Поначалу она слушала Андрея с интересом, но тут капризно надула 
силиконовые губки.
– Фу–у-у, это так скучно! Какой-то культовый режиссер! Кто такой этот Кэмерон? 
Расскажите лучше про того, кого все знают.
Андрей немного смутился, постучал по кнопкам органайзера и предложил:
– Шэрон Стоун подойдет?
Все почему-то посмотрели на Алину. Та наморщила крохотный лобик и кивнула. 
Будто так и надо.
Получив разрешение, астролог продолжил.
– Она родилась десятого марта тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года.
– Ой, такая старуха! – снова бестактно влезла Алина.
– Десятого марта умер писатель Булгаков, – похвастался своей начитанностью и 
осведомленностью кто-то из гостей.
Андрей утвердительно кивнул, не отрываясь от дисплея органайзера. И продолжил:
– Помимо множества почетных титулов Шэрон Стоун имеет звание «самой знаменитой 
стервы планеты». У нее самый высокий IQ в Голливуде. Позитивный Меркурий в 
соединении с Солнцем наделил ее высоким интеллектом, а также широтой взглядов и 
интересов, причем некоторые из них шокируют, как, например, признание в 
собственной бисексуальности и увлечение нудизмом. Сильно выраженный Марс в 
гороскопе одарил ее сильным и активным характером, а также любовью к 
огнестрельному оружию. Солнце и Пятый дом гороскопа наделили ее непомерным 
тщеславием и с ранних лет заставляли мечтать об актерской карьере. Сильная 
Венера и выраженный знак Водолея всегда подталкивал ее к авантюрам в любви. А 
вот сильно выраженные знаки Скорпиона и Стрельца одарили ее склонностью к риску 
и опасностям, а также способностью выживать в самых сложных условиях и желанием 
быть секс–символом. Как типичная Рыба, она увлекается оккультизмом и каббалой, 
мистикой и йогой. Судя по сильно выраженному Солнцу и Урану, а также знакам 
Водолея и Скорпиона в гороскопе, Шерон Стоун вполне может в недалеком будущем 
внезапно изменить свой имидж и даже сферу занятий.
– Ой! Что вы говорите? – обрадовалась Алина. – Я тоже Скорпион. Типичный.
На нее зашикали, и Андрей получил возможность закончить.
– Как и многие люди с сильно выраженной Венерой и Скорпионом, она сексуальна и 
чувственна.
Тут все присутствующие, даже Василиса, не сговариваясь, уставились на Алину, 
ожидая ее реакции. Но, как ни странно, та промолчала и неожиданно залилась 
пунцовым румянцем.
Тут опять встрял солидный не то бизнесмен, не то чиновник.
– Кто бы спорил? – крякнул он. – Да, хороша бестия!
Имел ли он в виду знаменитую актрису, или Алину, осталось тайной.
– Сказки все это! – отрезал сухопарый человек с лицом главного инквизитора. – 
Первый дом гороскопа, Второй дом. Первый съезд коммунистической партии, третий 
съезд. Не успели от старых заморочек освободиться, как новыми обзавелись. 
Мракобесы!
Всем стало неудобно, в комнате воцарилось напряженное молчание.
Паузу нарушила полная и красивая дама.
– Скажите, Андрей Павлович, а конец света все-таки наступит? Может быть, на 
Землю упадет огромный метеорит или начнется мировая война?
Публика затаила дыхание.
– Нет, мировой войны точно не будет. Но будет такая борьба за мир, что камня на 
камне не останется, – отшутился Андрей старым анекдотом.
– Нет, серьезно!
– Ну, хорошо, – кивнул астролог. – Но тогда и спрашивайте серьезно.
В разговор снова вступил сухопарый «инквизитор».
– А если серьезно, то объясните мне, дураку, как могут планеты, а тем более 
звезды оказывать на людей какое-то влияние? И какое влияние, чем: светом, 
гравитацией или, может, каким-нибудь неведомым излучением? Вы в телескоп 
посмотрите. Где они и где мы? И вы хотите сказать, что эти гигантские объекты 
там, в космосе, подвешены только для того, чтобы такого-то числа такого-то 
месяца Скорпионы заключали сделки, а Рыбы сидели дома и воздерживались от 
приема пищи? Даже церковные мракобесы признают, что Бог оставил за человеком 
право выбора. А вы, астрологи, его этого выбора лишили.
Публика зашумела. Вопрос «Инквизитора» пришелся не в бровь, а в глаз.
– Срезал! – прокомментировал кто-то из гостей его горячее выступление.
Но Андрей улыбнулся.
– Я не знаю, о какой астрологии вы сейчас тут говорили, – начал он. – Если об 
астрологии гностиков и манихеев, то ваши обвинения по адресу. У них были 
довольно сложные представления о небесной сфере. Вокруг двенадцати знаков 
зодиака вращались пять звезд–планет, пять типов владык, принадлежащих силам 
тьмы. Так вот, они, в представлении манихеев, действительно управляли судьбами 
людей. Сейчас нет времени рассказывать подробно, но авестийская астрология, 
которой я имею честь заниматься и которая является праматерью всем остальным 
направлениям, во главу угла всегда ставила человека и его свободный выбор. Но 
выбор можно делать вслепую, а можно осмысленно. Это и есть предмет изучения 
астрологии, а вовсе не взаиморасположение звезд и планет. Они лишь инструмент 
астролога, как бы стрелки небесных часов. На людей и на небесные тела действуют 
одни и те же законы и силы. Поэтому, изучая циклы движения звезд и планет, мы 
изучаем закономерности нашей жизни. Именно поэтому гороскоп не приговор, а 
диагноз судьбы.
– Но позвольте! – не унимался «инквизитор». – Вся ваша астрология – сплошная 
лженаука. Давно известно, что истинное положение созвездий сместилось и не 
соответствует зодиакальному календарю. Если, к примеру, в античную эпоху Солнце 
в определенный день находилось в созвездии Овна, то в прошлом веке, того же 
числа и того же месяца, оно оказывалось в созвездии Рыб, а в наше время вообще 
перебралось в созвездие Водолея. Извините за выражение, Козероги встали раком.
Шутка понравилась, и гости громко засмеялись. Астролог тоже посмеялся, потом 
пояснил.
– В том-то и дело, что человек, рожденный под знаком Овна, обладает качествами, 
соответствующими не созвездию Овна, ибо созвездие не может иметь никаких 
качеств, а определенному психологическому архетипу, условно обозначенному как 
Овен. И практика неопровержимо доказывает, что в подавляющем, если не в 
абсолютном, большинстве случаев эти качества соответствуют данному архетипу. 
Впрочем, существует такое понятие, как сидерический зодиак. В нем знаки 
соответствуют созвездиям в их нынешнем расположении.
– Нет, все равно это не научно! – всплеснул руками «инквизитор».
– Почему?
Астролог задал этот вопрос с таким искренним удивлением, что окружающие затихли,
 заинтригованные не на шутку.
Успенский же невозмутимо продолжал:
– Чем вас не устраивает астрология как наука? Предмет и метод изучения имеется.
Тут «инквизитор» перебил его.
– Любая истинная наука основана на материализме, а ваша – какая-то 
идеалистическая чертовщина!
– А вам разве не приходилось слышать, что даже Эйнштейна современники обвиняли 
в идеализме? Кстати, как вы смотрите на астрофизику? Надеюсь, вы находите ее 
достаточно материалистичной?
– Разумеется. А вы нет? – презрительно усмехнулся Инквизитор.
– Представьте себе, не нахожу, – развел руками астролог. – Возьмем основу основ 
– Теорию Большого Взрыва. На мой взгляд она ничем не отличается от библейской 
легенды о сотворении мира. Только в Библии график строительства Вселенной 
расписан по дням, а в астрофизике по долям секунды. И точно так же не 
подтвержден никакими доказательствами. Одни фантазии и предположения. Ну, 
скажите мне, как в результате взрыва из ничего, из пустоты, из некоей 
сингулярности могла возникнуть материя, составляющая наш мир. Я уже не говорю 
про антиматерию. Обратный процесс, превращение материи в энергию, я хорошо 
представляю, он называется аннигиляцией. Но никак не наоборот. Невозможно 
превратить вареное яйцо в сырое. К тому же, яйцо кто-то должен высидеть, а не 
ждать, когда оно само собой создастся из облака газа, пыли и сингулярности. Но 
астрофизика и на это не дает ответа. А откуда взялась эта самая сингулярность? 
И где вы тут увидели материализм?
Инквизитор обескуражено молчал, по–рыбьи разевая рот. Он искал аргументы, но не 
мог найти. Его выручила Диана, хозяйка дома.
– Товарищи ученые, вы собираетесь препираться до самого Нового года? Или 
все-таки сядем за стол?
Под одобрительный шум гости поднялись и направились к праздничному столу. Когда 
все расселись, их вниманием постарался завладеть молодой человек в серебристом 
смокинге. Дождавшись, пока все разберутся со своими приборами и навалят в 
тарелки закусок, он встал и постучал вилкой по бокалу. В центре стола, прямо 
перед молодым человеком, возвышались два принесенных им сверкающих серебром 
оцинкованных ведра, которые кто-то успел украсить яркой новогодней мишурой. Из 
ведер торчали горлышки трехлитровых бутылок шампанского. Одна с золотой фольгой,
 другая – с темно–розовой.
Молодой человек небрежно поклонился, принимая восторженные крики гостей.
– Перед нами две маленькие бутылочки шампанского, – произнес он.
– Ха, если это маленькие, то что же тогда большие? – поинтересовался кто-то.
– А большая как раз и есть – две «маленькие», – невозмутимо продолжал молодой 
человек. – Так вот, в нашем распоряжении имеются бутылка белого «Боллинджера».
– «Болянже»! «Болянже–Кюве». – Это же все-таки Франция, а не Америка, – 
поправил сосед–знаток и пояснил: – А «Кюве» значит, что оно изготовлено из 
виноградного сока первого отжима.
– Пускай будет «Болянже», – согласился выступающий. – А другая бутылка – 
розовое.
– «Перье–Жуэ–Бэль–Эпок–Розе», – приподнявшись с места, прочитал знаток 
французского. – Раритетная вещь, однако. Эксклюзив!
Молодой человек снова слегка поклонился.
– Я хотел бы попросить нашего уважаемого астролога, который только что прочел 
нам замечательную лекцию, – обратился он к сидевшему напротив Андрею, – 
продемонстрировать нам свое мастерство на практике.
Заявление приняли с энтузиазмом. Со всех сторон посыпались заказы, но молодой 
человек снова зазвенел вилкой о бокал.
– С вашего разрешения я задам очень важный вопрос, который, уверен, беспокоит 
всех нас.
Гости притихли, заинтригованные. Молодой человек продолжил.
– Предлагаю эксперимент. Вот, – он указал на два серебристых ведерка в центре 
стола, из которых торчали горлышки бутылок шампанского, – перед нами непростой 
выбор. Белое или розовое? Я попрошу господина пророка предсказать, с какого из 
них мы начнем?
Гости зааплодировали. Астролог скромно улыбнулся и на секунду задумался. Потом 
ответил:
– Мое слово – «Болянже». Белое, классическое. Я уверен, что мы начнем с него.
Молодой человек в серебристом смокинге многозначительно ухмыльнулся.
– Откуда такая уверенность? Звезды подсказали?
Он поочередно заглянул в ведерки, подержался за названную астрологом бутыль, 
затем с видом торжествующего фокусника не без усилия выхватил бутылку розового 
«Перье».
– И вы ошиблись! Вот так рациональный разум и свободная воля опровергают 
лженаучные прогнозы астрологов, хиромантов, алхимиков и прочих.
Говоря это, он красивым жестом сорвал с горлышка обертку, развинтил проволочную 
уздечку мюзле и ухватился за пробку. Хлопок прозвучал неожиданно, словно 
выстрел убийцы. Молодой человек вздрогнул, и тяжелая мокрая бутылка 
выскользнула из его руки. Она ракетой врезалась в пол и с грохотом рассыпалась 
на множество шипучих осколков.
– Хорошо год встречаем, незабываемые впечатления. Вряд ли когда-нибудь еще раз 
доведется ноги шампанским помыть, к тому же розовым и эксклюзивным, – 
прокомментировал кто-то из соседей молодого человека.
На того жалко в этот момент было смотреть.
Астролог поднялся и извлек из второго ведерка оставшуюся бутылку.
– Значит, все-таки «Болянже»? – все с той же скромной улыбкой уточнил он и 
протянул бутылку незадачливому молодому человеку. – Сами откроете или доверите 
мне?
Его растерянное молчание астролог расценил как согласие. Он аккуратно, с легким 
хлопком, открыл бутылку и принялся разливать шампанское по фужерам. Молодой 
человек в серебристом смокинге продолжал стоять столбом в замешательстве.
Астролог решил помочь ему и заметил:
– Иногда и наука не врет. Хочу поздравить вас с большой удачей. Разбить бутылку 
шампанского – это к счастью. И оно несомненно вас ждет, – заверил астролог. – К 
тому же, я никогда не встречал розового «Перье» в трехлитровом жеробоаме. 
Вероятно, это была подделка.
В одном он точно не ошибся. Спустя полгода Василиса случайно узнала, что 
незадачливый юноша получил главную роль одном из популярных сериалов.
* * *
Новый год встретили ударами деревянной скалки в медный таз. После часа–двух 
интенсивного застолья гости разбились на группки. Кто-то прилип к телевизору, 
кто-то пустился танцевать. Василиса почувствовала усталость. Она отправилась в 
дальний угол и устроилась в кресле. По соседству на диване расположились, 
отдуваясь, наплясавшиеся до полусмерти Алина и Диана.
Рядом с ними по чистой случайности оказался Андрей. Он сторонился шумного 
веселья, но и здесь, в углу за елкой, не нашел покоя.
– О! Это вы?! – с деланным удивлением воскликнула Алина и продолжила со 
страстным придыханием: – Признайтесь, Андрей, если бы мы плыли на корабле и 
стали тонуть, к кому бы вы бросились на помощь: ко мне или к Диане?
И она ревниво стрельнула глазами в сторону сидевшей рядом хозяйки. Блондинка 
явно напрашивалась на откровенные слова признания. И не только на слова. 
Казалось, она просто изнывает от пламенной страсти и нетерпения. Диана явно ей 
проигрывала как в красоте, так и в темпераменте.
Но ответ астролога прозвучал неожиданно.
– Это будет зависеть от того, кто из вас умеет плавать, а кто нет, – буркнул он.

Алина не сдавалась. Она испуганно закатила глаза.
– Ах, я совершенно не умею плавать! А Диана каждый день тренируется в бассейне.
Андрей на секунду задумался. Потом признался:
– В таком случае я предпочту Диану.
– Вау!!!
Обе подруги не могли скрыть удивления и буквально вытаращили глаза на 
собеседника.
Тот пояснил.
– Я тоже плавать не умею. Но, если успею ухватиться за Диану, у меня появится 
шанс.
Василиса не удержалась и прыснула. Андрей взглянул на нее с некоторым интересом.
 Блондинка Алина, а за ней и водоплавающая Диана с нескрываемым разочарованием 
поднялись и снова направились в кружок танцующих.
Андрей продолжал с интересом разглядывать Василису.
– А вы почему не танцуете?
Та только махнула рукой.
– Устала за день, как ломовая кобыла, так что на меня не рассчитывайте, – 
призналась она и добавила: – К тому же, я плохо плаваю.
Андрей рассмеялся.
– Ерунда. Для чего же тогда спасательные жилеты?
Они разговорились и проболтали до самого утра. Говорили о жизни, о работе, о 
друзьях. Только не о семье. А утром вместе возвращались домой. Такси не было, и 
они неторопливо брели по неубранным сугробам.
Астролог неодобрительно покосился на огромную кожаную бирюзового цвета сумку 
Василисы, которую та уже успела где-то испачкать. Квадратная, с длинными 
ручками, формой она напоминала большие пакеты, которые продавали в кассах 
гипермаркетов.
– Кажется, это сумка называется «Биркин»? – спросил он. – Насколько я знаю, она 
предназначена для похода на пляж. Или, на худой конец, в баню. Полотенце туда 
сложить, купальник или халат. Дорогая вещица, а вы с ней так неаккуратно.
Василиса только рукой махнула.
– Это подарок. У меня четырнадцатого декабря день рожденья был. Моя подруга Ада 
просто помешана на Джейн Биркин. Вот и подарила. Она уверена, что любая 
уважающая себя женщина обязана иметь хотя бы одну такую сумку. У нее их штук 
семь – на каждый день недели. А я ума не приложу, что с ней делать. Она, 
конечно, большая и вместительная, но за картошкой я не хожу, белье в прачечную 
не ношу.
– Простите, как вы сказали? – перебил журналистку Андрей. – Вы родились 
четырнадцатого декабря? Джейн Биркин тоже. Вашу подругу это должно обрадовать. 
Значит, вы Стрелец? Это знак Огня. Интересное сочетание, особенно для женщины. 
Конь, человек и оружие. В то же время вы изящны и эмоциональны. Подозреваю, что 
по натуре вы амазонка. Вероятно, у вас твердый и сильный характер. Но под 
внешней твердостью амазонки очень часто скрывают ранимую душу. А какого вы, 
извините, года рождения?
Она ответила, астролог прикрыл глаза, производя в уме сложные расчеты, после 
чего сообщил:
– Значит, Уран в вашем гороскопе находится в точнейшем соединении с Солнцем. 
Это характеризует вас как барышню свободную, непредсказуемую и легкую на подъем.
 Вы способны стать настоящим другом. Луна у вас в знаке Близнецов. Это 
способствует изменчивости настроения, подвижности, беспокойству и любви к 
спорту. Учитывая сильно выраженный Меркурий, можно с уверенностью сказать, что 
профессия журналистки, пожалуй, единственная, где вы можете полностью раскрыть 
свою натуру.
По лицу Василисы астролог понял, что произвел на нее сильное впечатление. Она 
подтвердила правильность его предположений.
– Да, пока все верно. А что скажете насчет моей личной жизни?
Успенский продолжил.
– Сатурн в Седьмом Доме способствует позднему заключению брака или появлению 
партнера, который значительно старше вас. Знак Близнецов на Восходе гороскопа 
наделяет вас некоторой зависимостью от партнера. А соединение Венеры с Плутоном 
в Скорпионе притягивает к вам всевозможные сексуальные скандалы. При этом 
предательство сильно вас травмирует.
Он внимательно посмотрел на нее.
– Признайтесь, не было ли в вашей жизни драмы? Или, быть может, даже трагедии?
Василиса ни с кем и никогда прежде не делилась своими переживаниями. Астролог 
был прав. Твердость и даже некоторая крутость ее характера были лишь маской, 
под которой пряталась обычная робкая, пугливая и сентиментальная девчонка, 
которой она когда-то была. Возможно, она такой бы и осталась, если бы не та 
трагедия. Здесь астролог тоже не ошибся.
Она сама не поняла, почему вдруг стала рассказывать этому едва знакомому 
человеку то, чем не делилась даже со своей самой близкой подругой, Адой. 
Возможно, интуиция подсказала ей, что он и сам пережил нечто подобное. Трагедию,
 в которой будет винить себя до конца жизни.
– Да, у меня в жизни была драма. Или, если хотите, трагедия, – призналась она.
 – Это было давно. Мы были студентами. Я училась на журфаке, он в Строгановке. 
Все считали его талантливым и очень перспективным художником.
– А вы так не считали? – уточнил Андрей.
– Мне было все равно, – ответила Василиса. – Я бы любила его, даже если бы он 
был полной бездарностью.
Она замолчала. Видимо, признание давалось ей с большим трудом.
Андрей попробовал помочь.
– Он вас бросил?
Она отрицательно покачала головой.
– Нет. Он тоже любил меня. Мы собирались сыграть свадьбу. Но тут.
И она снова замолчала.
– Он погиб.
Слова Андрея прозвучали не вопросом, а утверждением.
Василиса кивнула.
– Да. Все получилось до крайности нелепо. За неделю до свадьбы я случайно 
увидела его в обществе какой-то блондинки. Они прощались, он протянул ей букет 
цветов, поцеловал в щеку и потом долго махал как очень близкому человеку. 
Гораздо позже я снова увидела ее. Уже на похоронах. В общем, оказалось, она 
была его двоюродной сестрой и приезжала в Москву в командировку. Он встретился 
с ней, чтобы передать своим родителям приглашение на свадьбу и деньги на дорогу.
 Но все это я узнала потом.
– А тогда устроили скандал? – догадался Андрей.
– Не то слово. – Василисе было стыдно даже сейчас. – Он пытался мне что-то 
объяснять, но я ничего не хотела слушать. Я выгнала его, и он ушел. Как 
оказалось, навсегда. Я повела себя как полная дура, он тоже. Кому и что мы 
пытались доказать? Мерялись гордостью. Он бросил институт, вернулся домой, в 
Псков, там его призвали в армию. Из армии он написал мне письмо. Единственное. 
Писал, что любит, что жалеет о случившемся. Что как только вернется со службы, 
вернется в Москву, восстановится в институте и будет ночевать у меня под дверью,
 пока я его не прощу.
Ей было трудно говорить.
– И что вы ему ответили?
– Всего три слова: «Прости. Люблю. Жду». Я тогда работала на преддипломной 
практике в одной газете, и мне поручили написать статью о подвиге наших 
десантников. Среди погибших я нашла и его фамилию.
Она замолчала, теперь надолго. Чтобы прервать затянувшуюся паузу, Андрей 
произнес.
– Вы считаете себя виновной во всем этом?
– Да. Как вы догадались?
Он невесело усмехнулся.
– У меня похожая история. И как вы справились?
Василиса подняла голову.
– Мне помог режиссер Покровский. Мы встретились на какой-то тусовке. Он был 
вдвое старше и поразил меня размахом, широтой кругозора и уверенностью в себе. 
Безусловно, он человек незаурядный. Потом оказалось, что его таланту сильно 
мешают апломб и самовлюбленность. Но общение с ним вернуло меня к нормальной 
жизни. И я стала тем, кем стала. Амазонкой, как вы это называете. Деловой 
женщиной с сильной волей и твердым характером. Хотя временами я испытываю 
непреодолимое желание запереться одной и разреветься белугой.
Перед тем как расстаться, Василиса спросила:
– А как вы угадали, какое шампанское мы будем пить? Неужели и правда звезды 
подсказали?
Андрей покачал головой.
– Элементарно. Да я и не угадывал, все было очевидно. Молодой человек выглядел 
сильно перевозбужденным. В таком состоянии легко допустить неловкое движение. 
Бутылка скользкая и слишком тяжелая. Кроме того, шампанское не успело как 
следует охладиться. В общем, все последующие события нетрудно было предугадать. 
А то, почему я выбрал белое? Я ведь уже сказал, что розовое наверняка было 
подделкой.
– Значит, звезды тут ни при чем? – Она была разочарована.
– Звезды всегда при чем, а сегодня особенно, – с интригующим видом заверил ее 
Андрей. – Вы знаете, что за полтора часа до Нового года произошло затмение 
Луны? К сожалению, из-за туч мы не могли его наблюдать. Луна сейчас в знаке 
Рака. А в тот момент она приближалась к Зениту, но управляла градусом Венеры, с 
которой находилась в оппозиции. Необходимо учитывать и влияние Урана – символа 
перемен, управлявшего градусом Восхода. Следовательно, заданный вопрос имел 
непредсказуемые возможности реализации. К тому же, Луна была в дурном аспекте с 
Марсом, что способствовало аварийному развитию ситуации в виде битья посуды.
Василиса не все поняла из его объяснений.
– И что это значит? Можно попроще?
– А то, что в такой момент все задуманное исполняется, но с точностью до 
наоборот. К тому же, происходящие события принимают экстравагантную, я бы даже 
сказал, шутовскую форму. Отсюда и конфуз молодого человека с шампанским.
Василиса рассмеялась.
– Молодой человек был так растерян и расстроен! В этот момент он напомнил мне 
булгаковского Лариосика. Тот ведь тоже разбил бутылку перед новогодним 
застольем.
Астролог вдруг нахмурился.
– Странно, что вы его сейчас вспомнили.
– Кого именно? Молодого человека или Лариосика?
– Булгакова. Я тоже о нем сейчас подумал. Скоро Черная Луна вернется в знак Рыб,
 где она находилась в момент его смерти. Поэтому темные «клише» из жизни 
Булгакова в ближайшее время получат реальную возможность воплощения. Так что 
впереди нас ждут события интересные и, боюсь, страшные.
Василиса не поверила и посмотрела на Успенского скептически.
– И как скоро эти события произойдут? Сегодня? Завтра? На будущей неделе?
Но астролог, похоже, не был склонен шутить.
– То, что начинается в затмение, всегда всерьез и надолго.
Василиса тоже перестала улыбаться.
– Ну, хорошо, возможно, вы меня убедили. И напугали. А вы никогда не задавали 
себе вопроса – зачем это надо?
– В смысле? – не понял Андрей.
– Ну, вот эти ваши знания о расположении звезд. Неужели только затем, чтобы 
демонстрировать фокусы вроде сегодняшнего с выбором шампанского или производить 
магический эффект на впечатлительных женщин? Нет, я понимаю, для вас это бизнес,
 кусок хлеба. Кто-то использует астрологию просто для того, чтобы удовлетворять 
собственное любопытство. А кто-то с ее и вашей помощью действительно решает 
свои проблемы. Но какова сверхзадача?
– Не понимаю. – Андрей немного смутился.
– Ну, смотрите, – с горячностью принялась пояснять свою мысль Василиса. – 
Возьмем, к примеру, матроса. Он может драить палубу работоргового брига, 
пьянствовать и драться в портовом кабаке или снимать проституток в приморском 
городе. Но тот же матрос–впередсмотрящий с мачты каравеллы Колумба первым 
подает сигнал: «Земля!» Или, жертвуя жизнью, до последней минуты сажает в 
спасательные шлюпки детей и женщин с палубы тонущего корабля. Это я называю 
сверхзадачей. Или пожарник.
– Пожарный, – поправил Андрей.
– Да, пожарный, – согласилась Василиса. – Пожарный может спать целыми днями на 
дежурстве или вымогать деньги у торговцев. Но пожарный выносит людей из 
горящего дома. И в этом его сверхзадача, потому что никто не сделает это за 
него.
Успенский остановился и озадаченно потер лоб.
– Я понял. Знаете, вы представили проблему в неожиданном ракурсе. Никогда не 
ставил себе такой задачи – понять свою сверхзадачу. Вообще-то астрология всегда 
была утилитарной дисциплиной. В Древнем Египте восход Сириуса означал скорый 
разлив Нила. После наступления христианской эры у астрологов появилась 
важнейшая цель – своевременно вычислить появление новой Вифлеемской звезды, что 
должно означать рождение Антихриста и наступление конца света. Я же всегда 
считал, что мое предназначение скромно – предотвратить какую-нибудь большую 
беду или катастрофу. Да что там катастрофу. Если бы я спас хотя бы одного 
человека, то уже считал бы свою миссию исполненной. Но теперь обещаю подумать, 
чем еще смогу быть полезным человечеству.
Василиса с улыбкой взглянула Успенскому в глаза.
– Вы странно на меня смотрите. Как будто оцениваете.
Он кивнул.
– Так и есть. Знаете, соединение Солнца с Венерой и Плутоном сейчас 
способствуют знакомствам м–м-м, – он замялся, подыскивая слова, – любовного 
характера.
Она усмехнулась.
– Вы что, боитесь легкого флирта?
Андрей посмотрел на нее строго и повторил:
– То, что начинается в затмение, всегда всерьез и надолго.
После этого они подружились. Но ее отношения с астрологом никак не вписывались 
в привычные понятия. Любила ли она его? Пожалуй, да. А вот его отношения к себе 
определить не могла.
«Эх, – с горечью подумала Василиса, прибавляя газ на прямом отрезке шоссе. – Не 
идет Федора за Егора. А и пошла бы Федора за Егора, да Егор не берет».
И горько, по–бабьи, вздохнула. Но долго грустить она не умела. Впереди была 
работа. И встреча с астрологом Успенским.
* * *
Тем же ненастным пасмурным утром, когда Василиса выясняла в редакции отношения 
с Леликом и еще только собиралась ехать по его поручению к астрологу Успенскому,
 прокурор–криминалист следственного управления Генеральной прокуратуры старший 
советник юстиции Алексей Петрович Филатов пил чай в своем служебном кабинете.
Пил он его, по своему обыкновению, из тонкого стакана, заключенного в массивный 
подстаканник и смотрел на дождь за окном. Чай был крепкий и сладкий.
Где-то и когда-то Алексей Петрович прочитал, что причина диабета кроется в 
мозгу. Если этому хитрому человеческому органу при интенсивной работе не 
хватает глюкозы, он перекрывает поступление в кровь инсулина, тогда сахар 
перестает усваиваться организмом и весь достается мозгу. То есть мозг ведет 
себя как любая власть. Распределяет и перераспределяет так, чтобы, в первую 
очередь, себя не забывать. Гипотеза была сомнительная, но 
прокурору–криминалисту нравилась.
Из задумчивости прокурора Филатова вывел звонок местного телефона. Следственный 
комитет от Генеральной прокуратуры отделяло четыре с гаком километра. Это если 
по прямой. Но и соединяла прямая телефонная линия. Считалось, что такая связь 
более надежна. Филатов называл этот телефон «вертушкой».
Он снял трубку.
– Филатов слушает.
– Здорово, Петрович! – раздался в трубке бодрый голос.
Голос был негромкий и властный. Такой голос мог принадлежать только очень 
большому начальнику, привыкшему не командовать, а руководить.
– Здравия желаю. – Филатов поморщился.
В прошлом его многое связывало с обладателем властного голоса. Филатов даже 
считал, что это дружба. Оказалось, ошибался. При первом удобном случае старый 
друг вытер о Петровича ноги и воспользовался им как ступенькой для подъема по 
карьерной лестнице. Но и врагами после этого они не стали, просто продолжали 
поддерживать ровные, внешне приятельские отношения. Бывший друг пытался 
покровительствовать Филатову, впрочем, без успеха.
Вот и сейчас голос в трубке завел старую песню.
– Ну, что, Петрович, как жизнь молодая? Не надумал еще к нам, на Большую 
Дмитровку, перебраться?
– Нет. – Филатов не разделял оптимизма собеседника. – Не хочу превышать 
пределов своей компетентности.
– На кого это ты намекаешь? – Голос утратил властность и зазвенел нотками обиды.

– Ни на кого. Просто быть чиновником – не мое призвание. Я по натуре 
следователь. Следователем жил, следователем и помру.
Голос в трубке приобрел снисходительную тональность.
– Дубина ты стоеросовая, Петрович! У нас получать будешь втрое больше. Это как 
минимум. И работа солидная, кабинетная. Ты вообще-то взрослеть собираешься или 
так до пенсии все будешь бегать мальчиком для битья?
Филатов вздохнул так, чтобы было слышно в трубке.
– Бегают мальчики на побегушках. Слушай, не требуй от легавой ищейки 
способностей, присущих цепному псу. Это, как говорится, две большие разницы. 
Старую собаку новым трюкам не выучить. Это ни академику Павлову, ни Мичурину не 
под силу.
Голос в трубке не смог скрыть разочарования.
– Ну и дурак. Тебе же добра желают, а ты кочевряжишься. Ладно, в рай на аркане 
не тянут. Раз так, хватит болтать по телефону, лучше займись любимым делом.
Филатов криво усмехнулся.
– Что, висяк нарисовался?
Голос в трубке секунду помедлил.
– М–м-м. Кто его знает? Нет, это не висяк. То ли самоубийство, то ли несчастный 
случай. Проведи проверку, разберись как следует. Но так, чтобы, как говорится, 
баран носа не подточил.
– Неужели кто-то из особо приближенных пострадал? – предположил 
прокурор–криминалист.
– Нет, но погибшая из их круга общения. И, если что-то пойдет не так, может 
получиться нежелательный резонанс. А нам это не надо, особенно в данный момент. 
Поэтому отнесись к проверке с максимальной серьезностью.
– По другому не умею, – буркнул Филатов.
– Знаю, – буркнул в ответ властный голос и, не прощаясь, отключился.
В кабинет постучали. Филатов мягко выругался. Так и не дали чаю попить, черти! 
Теперь уже не получится.
– Войдите!
Дверь открылась, вошел белобрысый следователь Доронин.
– Разрешите?
– Валяй. – Филатов немного расслабился.
Юрист первого класса – в миру капитан – Игорь Доронин прокурору не сказать 
чтобы нравился, но, по крайней мере, не вызывал раздражения. А это уже было 
немало.
– Что у тебя? – спросил Филатов.
– Да вот, позвонили из Генеральной, велели проверку провести по вчерашнему 
самоубийству, – ответил следователь.
– А у тебя разве своих дел мало?
Доронин развел руками.
– Как раз наоборот. Но тело-то я обнаружил. В смысле, не я, а уборщица. Вместе, 
короче. Наша группа там по соседству расследует финансовое дело. А людей не 
хватает.
– Их никогда не хватает, – проворчал Филатов. – Так что там стряслось? Мне тоже 
из Генеральной звонили, велели курировать это дело. Но я толком ничего не понял.

– Все материалы здесь.
Доронин положил перед прокурором тоненькую папку. Тот вынул несколько листков, 
бегло просмотрел.
– На словах коротенько объясни, – попросил Филатов.
– Вроде бы самоубийство… – вяло протянул следователь.
Филатов насупился.
– Не слышу уверенности. Сомневаешься?
Доронин кивнул
– Есть такое дело. Эксперты нашли в крови большую дозу наркотического вещества, 
что довольно подозрительно.
Прокурор удивленно поднял брови.
– Случайная передозировка, самоубийство или убийство? И что же тут странного?
Следователь вздохнул.
– Не нравится мне, когда самоубийство или несчастный случай происходят по 
соседству с банковской проверкой.
Филатов задумался.
– Возможно, ты прав. Знаешь, проверкой больше, проверкой меньше. Может, 
возьмешься? Ходить-то ведь никуда не надо. Ведь обе эти проверки можно 
проводить, не отрывая задницы от стула. Я сам буду курировать это дело. Если 
что, помогу.
Тут взгляд прокурора достиг нижней части страницы протокола и задержался на 
знакомой фамилии.
– А это чья подпись? Что за Успенский?
Доронин заглянул в листок.
– Это? Врача, который констатировал наступление смерти. Мимо шел, я его помочь 
попросил. Думал, может быть, она еще жива. Какой-то Андрей Успенский. А что, 
собственно, вас насторожило?
Филатов почесал кончик носа.
– Занятно. Вот с него мы и начнем. Пожалуй, прямо сейчас и поеду.
– Мне ехать с вами? – засуетился Доронин.
– Нет, занимайся своей проверкой. Я и один справлюсь.
– Вы что, этого Успенского знаете?
Филатов озадаченно потер подбородок.
– Знаю? Не то слово.
– Это ваш друг?
– Друг? Нет, Игорек, это мой враг. Злейший враг.
Прокурор–криминалист сложил бумаги в папку и принялся собираться в дорогу.
* * *
В это утро Андрей Успенский поднялся поздно. Накануне он вернулся с прогулки, 
когда на дворе стояла глубокая ночь, промок и замерз. К тому же, неожиданный 
трагический инцидент – смерть неизвестной женщины – произвел на него неприятное 
впечатление. И сейчас вчерашнее происшествие не давало ему покоя и никак не 
выходило из головы. Образ умершей женщины, молодой и красивой, никак не вязался 
с представлением о смерти. Хотя за время работы реаниматологом насмотрелся он 
немало.
И еще один момент сильно беспокоил Андрея. Это был катрен, пришедший вчера в 
его сознание. Имел ли он отношение к умершей женщине? Можно ли считать ее 
смерть «малым злом»? И как тогда должно выглядеть «большое»? Тайна запертой 
комнаты, блин!
Беспокоило и видение. Кем был тот человек в черном пальто? В видении его 
называли Булгаковым. Неужели это был он, великий писатель? То есть получалось, 
что Успенский случайно подключился к его информационному полю, считав 
информацию с прутьев парковой ограды как отпечатки пальцев. Бред сумасшедшего?
Если даже допустить, что Булгаков действительно проникал в парк через ту же 
дыру в заборе и тоже брался за эти прутья, это ничего не доказывало. Столько 
лет прошло, через эту дырку сотни людей пролезали. Может, и тысячи. И все, 
ясное дело, хватались за ограду. А он, Успенский, подключился к информационному 
полю именно Булгакова.
Почему бы и нет? Обычному человеку не составляет труда настроить радиоприемник 
на нужную волну. Так и здесь. Нужен Булгаков – получите и распишитесь. Только 
вот кому он нужен? То, что не Успенскому, это точно.
На кухне Андрей включил чайник и достал из шкафа банку растворимого кофе. Жил 
он в малогабаритной двухкомнатной квартире на краю спального района. В одной 
комнате спал, в другой принимал посетителей.
Он не покривил душой, когда на встрече Нового года сказал Василисе, что он не 
знаменит. Его даже нельзя было назвать раскрученным. Так, широко известен в 
узком кругу. И главной причиной была его дурацкая принципиальность. Он 
совершенно не умел составлять прогнозов, которые были бы приятны заказчику. 
Лепил в глаза всю правду. А иначе, зачем вообще составлять прогноз?
Про себя Андрей называл это «синдромом Кассандры». Кассандрой звали дочь 
троянского царя, прорицательницу, предсказаниям которой никто не верил. Это 
было очень странно, поскольку все ее пророчества сбывались.
Правда, Андрей каждый раз старался составить гороскоп так, чтобы при любых 
обстоятельствах не лишать заказчика надежды. Но это мало помогало. Большинству 
клиентов хотелось иметь прогноз на счастливую безоблачную жизнь и не ударить 
для этого пальца о палец.
Андрей включил телевизор. По одному из центральных каналов шла программа «Час 
астролога». Успенского в эту программу не приглашали, и он знал почему. На 
канале правил бал коллега Андрея, тоже астролог, Сергей Тимаковский. Успенскому 
никогда бы не пришло в голову назвать его конкурентом. Тимаковский был на 
редкость посредственным астрологом, но выдающимся шоуменом. При этом он не 
стеснялся заниматься откровенной халтурой. Андрею Успенскому он завидовал самой 
черной завистью и старался там, где мог, осложнить ему жизнь.
Программа Тимаковского называлась «Позитивный гороскоп». Про него говорили, что 
он листает журналы годичной давности и переписывает свои гороскопы оттуда. Но 
на клиентов его личность производила неизгладимое впечатление. И деньги текли к 
нему рекой.
Чего никак нельзя было сказать про Успенского. Клиенты его по–прежнему не 
баловали. Последний из них, бизнесмен по фамилии Бекерман, человек определенно 
небедный, но жадный, переступал порог дома астролога две недели назад.
Но – чу! Над входной дверью запиликал звонок. Неужели посетитель?
Успенский направился в прихожую. Едва он успел повернуть замок, как дверь 
распахнулась от могучего рывка. На пороге вырос он, тот самый жадный бизнесмен, 
которому Андрей две недели назад составил гороскоп и, кстати, предостерег от 
серьезных неприятностей. Непонятно только, зачем тот снова приперся. Выразить 
благодарность? Выглядел он смущенным и даже озадаченным.
На вид ему было лет пятьдесят, но на самом деле гораздо меньше. Просто он плохо 
выглядел. Астролог совершенно точно знал, что его гость родился ранним утром 10 
марта 1970 года.
Успенский видел его насквозь. Знак гостя – Рыбы – определял его поведение. 
Собственно, Рыбы бывают разные, но господин Бекерман был Рыбой в самом худшем 
варианте. Приспособленец, раболепствующий перед власть имущими и презирающий 
всех, кто ниже его по положению. Успенский такой тип людей хорошо знал и от 
всей души презирал. Лакейски–угодливый с теми, кого боится, поскольку иная 
форма уважения была ему незнакома, со всеми прочими он был хамски груб. В 
прошлый визит он разве что хвостом не вилял и на животе не ползал. Вероятно, он 
принимал астролога за колдуна или мага и боялся до судорог. Но сейчас под 
коркой страха отчетливо проглядывал тлеющий в глубине глаз гостя злобный огонек.

– Послушайте, господин астролог, я снова к вам, – прямо с порога озабоченно 
сообщил гость. – Таки я не согласен.
– Со звездами? Напрасно, звезды не лгут. Никогда!
– Нет, против звезд я ничего не имею. Я с вами не согласен. – Тут глазки его 
блудливо забегали. – То есть не то чтобы я совсем не согласен. Просто появилась,
 так сказать, другая версия.
Астролог посмотрел на него с недоумением.
– Другая версия чего?
– Ну, событий. – Вяло промямлил тот.
Успенский закрутил головой.
– Что за бред? Не может быть никаких версий. За точность прогноза я ручаюсь 
своим именем. В противном случае я не брал бы за это деньги.
Бекерман оживился.
– Вот об этом я и хотел сказать. О деньгах. По составленному вами гороскопу 
выходит, что на этой неделе лучше не заключать сомнительных сделок и что мне 
грозит серия жизненных ударов.
Андрей прошел к своему креслу, сел и заглянул в гороскоп расстроенного 
бизнесмена.
– Да, все верно. А в чем ваша проблема?
Бекерман пожал плечами.
– Или я непонятно выразился? В деньгах! – в его голосе послышались нотки бабьей 
истерики. – У меня по вашей вине сорвался контракт на миллионы долларов. Мне 
предложили настоящую сделку века, а я послушал вас и отказался. Поэтому я уж и 
не знаю, кому выставить счет за упущенную прибыль.
Успенский, не слушая его, взял распечатку и погрузился во внимательное изучение 
составленного им гороскопа.
– Ага, у вас в Водолее восходящий знак. Наверно, часто меняете решения, 
совершаете нестандартные поступки?
– Сами вы совершаете нестандартные поступки! – обиженно проскулил Бекерман. – 
Думаете, вы единственный астролог на свете? Таки нет! Есть и другие, и, 
возможно, не хуже. Сергей Тимаковский, например. Из телевизора, между прочим, 
не вылезает, по всем каналам предсказывает. Я к нему обратился, так он пообещал,
 что у меня в делах на этой неделе будет полный порядок. Так почему я должен 
верить вам?
Но Андрей не принял дискуссии и продолжал деловым тоном:
– Я смотрю, у вас соединение Сатурна и Марса во Втором Доме:
– Что?!
– Показатель интересный, – пояснил Успенский. – Древние считали соединение 
Сатурна с Марсом критическим сочетанием. Для вас бизнес – это не просто 
стремление к материальному накоплению, но и страсть к риску, сопряженному с 
большими потерями.
– Ну, это понятно. – Бекерман, слегка озадаченный, сменил тон на деловой.
Андрей сел за компьютер и открыл файл с гороскопом господина Бекермана. 
Астролог набрал на клавиатуре «Добавить. Транзит», и поверх одного круга со 
значками лег еще один. От обилия значков, символов и разноцветных линий между 
ними у неподготовленного человека запросто могло зарябить бы в глазах и 
закружиться голова. Но Успенский легко ориентировался в этих хитросплетениях.
– У вас сильный правитель двенадцатого Дом гороскопа, а это значит, что вас 
всегда будут предавать и подсиживать. Особенно сейчас. Да и вообще, вокруг вас 
много шпионов. Но и вам самому коварства и интуиции не занимать. А теперь 
конкретно. – Тут голос астролога приобрел жесткие нотки. – Вы, господин 
Бекерман, родились сразу после солнечного затмения. Судьба людей, подобных вам, 
предопределена. Неприятности, которые случались в вашей жизни, всегда совпадали 
с солнечными затмениями.
Теперь Бекерман выглядел просто ошарашенным.
– И что, теперь в каждое затмение у меня какой-нибудь гемор будет происходить?
Андрей покачал головой.
– Нет, вовсе не обязательно. Но куда более вероятно, чем в другие дни. Поэтому 
я и посоветовал вам сейчас взять паузу и не предпринимать никаких важных шагов.
– И как долго?
– Еще как минимум неделю.
Глаз господина Бекермана, нацеленный на астролога, загорелся огнем 
подозрительности.
– А–а-а! Я все понял! – снова, как и в начале разговора, захныкал он. – Вас 
элементарно перекупили! Кто-то хочет объехать меня на кривой козе и перехватить 
мой.
Он захлопнул рот, поняв, что едва не проболтался. И прикусил язык. Лицо 
бизнесмена исказила судорога боли и ярости. На нем отчетливо читалось желание 
выплеснуть ее на собеседника. С любым другим он бы так и поступил. Но суеверный 
страх, который господин Бекерман испытывал к астрологу, удерживал его от столь 
опрометчивого поступка. Он лишь сделал один неуверенный шаг. И тут же, 
зацепившись ногой за собственный атташе–кейс, грохнулся на пол. Хуже того, 
врезался головой в стол.
Когда он поднялся, астролог отметил, как справа на лбу бизнесмена начинает 
надуваться шишка.
– Я же вам говорил, господин Бекерман, что сейчас у вас в жизни черная полоса,
 – участливым тоном сообщил Успенский. – И, пока она не кончится, вы каждый раз 
будете получать удары судьбы. При каждом удобном случае. Вот так, как сейчас. А 
теперь, если вам будет угодно, можете обращаться к своему Тимаковскому.
Посрамленный толстяк поднялся и уныло поплелся к выходу. Вид его вызывал 
жалость.
– Послушайте, я бы на вашем месте даже в машину не садился. Особенно сегодня. 
Чревато осложнениями, – напутствовал его на прощанье астролог.
В ответ господин Бекерман только оглушительно хлопнул входной дверью.
Андрей покачал головой и сокрушенно вздохнул:
– Ну и свинья.
Но вообще-то он не держал зла на неблагодарного клиента и даже вышел на балкон 
проводить его взглядом. Тот, видимо, не внял предупреждению специалиста и 
решительно направился к своему черному блестящему «Мерседесу». Успенский счел 
своим долгом напомнить ему с балкона:
– Послушайте, господин Бекерман, все-таки будьте осторожны. Боюсь, этот удар не 
последний! – крикнул он с балкона.
Но Бекерман не обратил на его предупреждение никакого внимания. Из машины 
выскочил внушительных размеров водитель. Его, видимо, встревожила шишка на лбу 
патрона. Но тот лишь наградил верного слугу пинком и погнал обратно за руль. На 
прощанье он наградил Успенского свирепым взглядом и полез в салон.
«Мерседес» резко стартовал с места и едва не врезался в мусороуборочную машину. 
Андрей покачал головой. Увы, определенно, его советы пали на каменистую почву.
«Не доедет, – с уверенностью подумал астролог. – Непременно еще не раз получит 
по башке».
Он даже не предполагал, насколько оказался прав. Спустя пятнадцать минут голова 
господина Бекермана вошла в соприкосновение с собственной битой.
Кисмет, как говорят в таких случаях на Востоке.



Глава 3.
Будни астролога


Андрей вернулся на кухню. Чайник остыл, пришлось включать его снова. Андрей 
думал о женщине. Если бы Василиса узнала об этом, она бы обязательно 
расстроилась. Потому что этой женщиной была не она.
Ту женщину звали Марией. Мария стала для Успенского великой загадкой. Тайной, 
единственной ниточкой, которая связывала его с братом. И, поскольку на общение 
с самим Михаилом он не надеялся, тем важнее были для него звонки Марии. В жизни 
Андрея она стала играть такую же роль, какую богиня Афина играла в судьбе 
Одиссея. Порой Андрею очень не хватало разговора с ней. Вот как, например, 
сейчас.
Андрей почему-то вбил себе в голову, что его неискренность или легкомыслие в 
отношениях с женщинами заканчивается для них трагически. Поэтому ни о какой 
интимной связи с Василисой и речи быть не могло. Прав он или нет? Это он и 
хотел бы услышать.
Здесь играло роль и старинное поверье, бытующее среди людей, наделенных теми 
или иными сверхъестественными или просто экстраординарными способностями. Суть 
его заключалась в том, что человек, наделенный даром предсказания, целительства 
или чего-то подобного, должен вести нравственную жизнь. Иначе способности будут 
утрачены. Но это, разумеется, в том случае, если дар исходит от Бога.
Если же дарителями выступали темные силы, то, напротив, следовало предаваться 
самым разнузданным порокам или же, как ни странно, вести монашески–аскетический 
образ жизни, изнуряя и истребляя свою плоть бессмысленными запретами и 
ограничениями.
Выбор дарителя человек, согласно данному Богом праву, осуществлял сам. Андрей 
выбрал для себя путь добра со всеми вытекающими из него последствиями. Поэтому 
все, что он мог предложить Василисе, исчерпывалось темой дискуссии: «Существует 
ли дружба между мужчиной и женщиной?»
И то, что она его любила, только усугубляло безнадежность положения.
* * *
Андрей насыпал в чашку растворимого кофе. Не то чтобы он находил в нем особый 
вкус или крепость, просто у него никогда не хватало ни времени, ни терпения 
молоть, варить, а главное, смаковать кофе натуральный. Залив чашку кипятком, он 
направился было в кабинет, чтобы засесть за компьютер. Тут и зазвонил телефон.
Он даже вздрогнул. Неужели Мария уловила его мысли? Не без внутреннего трепета 
он снял трубку.
Но звонила не Мария. Это была всего–навсего Василиса.
– Я подъеду ненадолго, – заявила она. – Не пугайся, я по делу.
Успенский уловил в тоне журналистки напряжение.
– Подъезжай, – коротко ответил он.
И вернулся к письменному столу. Из головы не шла вчерашняя трагедия. Кем была 
женщина, смерть которой он засвидетельствовал? Сейчас вчерашняя ночь в парке 
казалась ему нелепой фантасмагорией. Может, ему и в самом деле все это 
привиделось?
Он не успел допить кофе, как в дверь позвонили. Василиса? Интересно, на чем она 
так быстро добралась? На метле или по совету областного губернатора 
воспользовалась вертолетом?
Он открыл дверь. Перед ним на пороге стоял прокурор–криминалист Филатов. Он был 
старше Андрея на 8 лет, но это не мешало им быть друзьями. Кроме того, прокурор 
родился 12 января и по отношению к родившемуся 12 июля Успенскому был в 
некотором смысле жестким оппонентом. Андрей частенько упрекал его в упрямстве и 
догматизме, что было в целом свойственно Козерогам. Если уж упрется рогами, 
никакими силами не сдвинешь.
– День сюрпризов, – констатировал Андрей. – Ждешь ананасов, а получаешь черную 
икру. Ну, здорово, Петрович, проходи. Кофию не желаешь? – в слове «кофию» он 
сделал ударение на последнем слоге.
– Отнюдь, – с достоинством ответил Филатов и вошел.
– Что отнюдь? – лицо Андрея исказила тоскливая судорога. – «Отнюдь» значит 
«вовсе». Так как – отнюдь да или отнюдь нет?
– Нет. Хорошо бы пива. Или хотя бы чаю. Мне тут на работе подстаканник подарили.
 Серебряный. Вот, погляди.
Он полез в свой огромный портфель и извлек из него сверток, перевязанный 
игривой голубой ленточкой. Под насмешливым взглядом астролога он поспешно 
содрал ленточку, скомкал и убрал в карман.
– Что не так? Ты бы предпочел розовую? – проворчал прокурор.
– Петрович, чай пьют одни извозчики. А благородные люди употребляют 
гоголь–моголь с ромом, – сообщил Успенский. – Прикажете коньяку? Ты, собственно,
 чего приперся?
Филатов устало, несмотря на то что день только начался, опустился в кресло.
– Наливай, не спрашивай. Я пришел к тебе с приветом рассказать, что астрология 
– лженаука.
Андрей достал из бара бутылку и два фужера.
– Это точно?
– Абсолютно точно. Вчера вечером по телевизору сообщили. Я всю ночь не спал, 
думал – как бы помягче тебе об этом сказать.
Андрей разлил коньяк по пузатым бокалам.
– Я телевизор не смотрю. И радио не слушаю. Говори, что тебе надо? Ты ведь 
просто так не приедешь. Обязательно какую-нибудь гадость припасешь.
– Сам ты гадость, – с блеском парировал прокурор–криминалист, протягивая ему 
протокол, составленный следователем Дорониным, где красовалась подпись 
астролога. – Ты мне лучше скажи – это твоя закорючка? Сам же меня учил «Второму 
закону Андропова»: «Каждая подпись – шаг к тюрьме».
Успенский удивился.
– Разве? А первый какой? Напомни, а то я что-то запамятовал.
Филатов принял бокал с коньяком и многозначительно поднял его, будто собрался 
произнести тост.
– Первый закон – «Скорость стука опережает скорость звука». Но ты не отвлекайся 
и зубы мне не заговаривай. Рассказывай всю правду. Как прокурору.
Андрей скорбно вздохнул.
– Не успел войти, и сразу чистосердечное признание ему подавай! Крючкотвор. – 
Он задумался, напрягая память. – Ну, я шел, споткнулся, очнулся, а что тебя, 
собственно, интересует?
– Все. Потому что с меня требуют результаты проверки, а у меня ничего нет. 
Ничего реального, что можно подшить к делу. Одни предположения и догадки. 
Беллетристика.
Успенский пожал плечами.
– Да, Петрович, видно не зря ты в один день с Джеком Лондоном и Аркадием 
Вайнером родился. Тянет тебя нелегкая писательская стезя. Но я могу только к 
твоим догадкам подбросить свои загадки. Тебе это надо?
Прокурор заинтересованно кивнул.
– В моем деле информации много не бывает, так что сыпь до кучи. Давай, 
выкладывай свои предсказания.
Успенский отрицательно покачал головой.
– Петрович, ты не по адресу. Я не занимаюсь предсказаниями, моя специальность – 
прогнозы.
Филатов удивленно приподнял брови.
– А разве это не одно и то же?
Андрей рассмеялся.
– Если тебе нужно предсказание, надо было обратиться к покойному осьминогу 
Паулю. Прогноз отличается от предсказания примерно так же, как диагноз от 
приговора.
– Правда, что ли? – Филатов изобразил лицом испуг, но вышло плохо. – Ай как 
жалко! Ты бы мог в лотерею выигрыши угадывать. И мне подсказывать. – Он выпил.
 – Ну, ладно, давай серьезно. Рассказывай, что там вчера с тобой произошло.
Успенский с бокалом в руке присел на подоконник.
– Знаешь, Петрович, я сам об этом деле все время думаю. Картина вроде бы 
простая. Запертая комната, шприц, следы уколов на руке. Банально как в 
классическом детективе. Но пресловутая интуиция не дает мне, старику, покоя. 
Даже не знаю, как и с чего начать. Хочешь, чтобы я все тебе рассказал?
Филатов опрокинул коньяк как водку, одним духом, и утвердительно наклонил 
голову.
– Рассказывай!
– Ну, хорошо. Слушай.
И Андрей в подробностях пересказал Филатову все, что произошло с ним вера в 
парке, а потом, неожиданно для себя, изложил и содержание своего видения.
Выслушав астролога до конца, Филатов некоторое время сидел, слегка ошарашенный 
его рассказом. Успенский налил ему еще.
Алексей Петрович выпил и потер лоб.
– Постой, это же как оно называется, слово забыл.
– Склероз?
– Нет, другое. И не маразм, если ты об этом.
– Дежавю?
– Точно, дежавю! Знаешь, Палыч, насчет склероза ты прав. Я думаю, это он всему 
виной. Вот что-то сейчас происходит, а тебе кажется, что оно уже когда-то было. 
Со мной пару раз такое случалось. Неприятное ощущение.
Андрей снова отрицательно покрутил головой.
– Нет, это определенно не мой случай. То, что я видел, происходило, судя по 
всему, где-то в конце тридцатых годов, до войны. То есть это не мои 
воспоминания.
– Может, эта, генная память? – предположил Филатов. – Папа–мама что-то видели, 
а тебе передалось.
Но Успенский снова не согласился.
– Тоже исключено. Мои родители в то время детьми были, а деды и бабки вообще не 
отсюда.
Все же прокурор не сдавался.
– Ерунда, такое тоже часто бывает. Я по телевизору видел, как один пацаненок, 
индеец с Аляски, вдруг на санскрите заговорил. И даже научный текст на этом 
санскрите вслух прочитал. Или Моцарт, маленький был совсем, вообще еще 
читать–писать не умел и на даже горшок не просился, а по нотам играл как по 
нотам. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать.
Астролог придал лицу мрачное выражение.
– Петрович, предупреждаю – тебя занесло в реинкарнацию. А ведь ты в нее не 
веришь.
– Не верю, – уныло согласился Филатов и задумался.
Андрей налил еще коньяка.
– Зря, между прочим, не веришь. Вот Карл Юнг, к примеру
– А кто это? – поинтересовался Филатов.
– Ну, хорошо, а Льва Толстого ты, надеюсь, знаешь? Джека Лондона или Конан 
Дойла? Все они допускали существование реинкарнации. Но давай возвратимся к 
тому, с чего начали, к дежавю. В переводе с французского это значит «уже видел».
 Специалисты считают, что его переживают девяносто семь процентов людей на 
Земле. А некоторые испытывают его постоянно, по несколько раз в день, причем 
часто это сопровождается дискомфортом, как у тебя. Но иногда это проявляется в 
более конкретном виде. У человека вдруг проявляются навыки профессии, которой 
он никогда не обучался.
Филатов напрягся.
– Что ты имеешь в виду? Какие навыки: грузчика, космонавта, дегустатора 
коньяка?
Успенский кивнул.
– Ага, или прокурора–криминалиста. Как у твоего Моцарта.
Тот не по–детски обиделся за Моцарта.
– Тоже мне, сравнил хрен с пальцем! И как это можно объяснить?
Успенский поводил взглядом по потолку, словно мог найти ответ там.
– Существует мнение, что человек мог приобрести эти навыки в прошлой жизни.
Филатов поскреб затылок. Его снедали сомнения.
– Да мало ли кто чего раньше не делал? У нас до Хрущева кукурузу под 
Архангельском тоже никто не выращивал. Так, по–твоему, Никита Сергеич тоже 
реинкарнация какого-нибудь негра с Миссисипи?
Успенский с подозрением прищурился.
– Слушай, Петрович, а может, тебе просто само слово не нравится? Так я тебе 
научное название подберу. Выбирай: метемпсихоз, полигенезис, метасоматоз. 
Пифагора, надеюсь, помнишь? Его «штаны» даже в школе проходят. Получается – он 
всем ученым ученый, а не какой-нибудь шарлатан. Так вот, он привез эту теорию 
из Древнего Египта в Древнюю Грецию, и там она получила распространение. По 
нему выходило, что душа в момент смерти переходит от человека в рождающееся 
животное, в растения, камни и прочее. А через три тысячи лет снова попадает в 
человека.
– Ешкин кот, долго-то как! – изумился Филатов.
– Не то слово, – согласился Андрей и продолжил: – А Платон? Тоже древний ученый.

– Поновее никого нет? – криво улыбнулся прокурор.
– Пожалуйста! Академик Наталья Бехтерева. Всю свою жизнь занималась 
исследованием и изучением мозга, в итоге пришла к выводу, что мозг – черный 
ящик. Видно, что туда входит, видно, что оттуда выходит. А что внутри – никто 
не понимает. Даже она сама. Ну, каких тебе еще авторитетов надо? Маркса? 
Энгельса?
Филатов неуверенно пожевал губами.
– Ну, а сам-то ты что думаешь?
– Лично я считаю, что реинкарнация тут не при чем. Я придерживаюсь той точки 
зрения, что все мы обитаем в некоем информационном поле. Оно окутывает нас, как 
атмосфера. Нас окружает информация о прошлом, настоящем и будущем.
Филатов пренебрежительно свистнул.
– И даже о будущем? Так ты считаешь, что наше будущее известно так же, как и 
прошлое?
– А ты считаешь, что прошлое известно? Тогда ответь мне, кто победил в 
Бородинской битве? Или кто и за что убил президента Кеннеди? А ведь это события,
 о которых даже ребенку известно. Прошлое так же непредсказуемо, как и будущее. 
А насчет свободы выбора ну-ка, оцени ситуацию как профессионал. Выходит из 
тюрьмы карманник. Идет по вокзалу или, скажем, по парку и видит – у какого-то 
ротозея бумажник из кармана торчит. Что он сделает? Потопает себе мимо на завод 
слесарем устраиваться? Сто процентов даю – вытащит бумажник. Следовательно, его 
возвращение в тюрьму – лишь вопрос времени. А ты говоришь – свобода выбора. Нет,
 важно не то, какую дорогу мы выбираем, а то, что внутри нас заставляет нас 
сделать тот или иной выбор.
– Хорошо сказал.
– Это не я сказал, а O’Генри. Писатель такой.
– Не тот, который «Боливар не выдержит двоих»?
– Он самый. А философ Кант определил суть Бога как категорический императив 
внутри человека и звездное небо над его головой. Надеюсь, тебе не нужно 
объяснять, что такое категорический императив?
– В данном случае, типа – совесть? – предположил прокурор.
Андрей рассмеялся.
– Точно, Петрович, и точнее не скажешь. «Типа – совесть»! Или тот внутренний 
голос, который ее заменяет. Но откуда этот голос звучит? Вокруг нас парят и 
перемещаются волны информации. Как радиоволны в эфире. А мозг – это всего лишь 
приемник. Вроде радиоприемника. Включил – и слушай. Если, конечно, сумеешь 
настроиться на нужную волну. А это мало кому удается. Мне вот как будто удалось.

Прокурор недоверчиво прищурился.
– В таком случае при чем же тут звезды?
– Эх, Петрович, звезды – это всего–навсего точные часы со стрелками. Ты же 
радио слушаешь не абы как, а по часам. «Пик–пик–пик! Московское время десять 
часов. Здравствуйте, ребята! Слушайте «Пионерскую зорьку».
– Это по воскресеньям, – вскользь заметил Филатов. – В будни она в семь сорок 
начиналась.
Успенский рассмеялся.
– Смотри-ка, а говорил «склероз»!
Прокурор–криминалист только мрачно головой покачал.
– Меня каждое утро под эту «Пионерскую зорьку» вместо будильника в школу 
поднимали. Такое не забывается.
– Вот и со звездами то же самое, – горячо заверил его Успенский. – Они отмечают 
момент твоего рождения и другие определяющие моменты жизни. Вся закавыка в том, 
чтобы правильно эти моменты вычислить. Про биологические и психологические 
циклы слышал? Тоже шарлатанством считались. А теперь в Японии и в Штатах 
водителей автобусов в критические дни на линию не выпускают.
Прокурор встал, прошел к окну и принялся внимательно рассматривать залитый 
дождем двор. Таким способом он думал.
– Значит, ты утверждаешь, что мозг устроен как радиоприемник? – наконец 
произнес он.
– Ну, не буквально, разумеется. Но по тому же принципу. Возьми, к примеру, 
гиппокампус. Это такой участок в мозгу. Он кодирует получаемую мозгом 
информацию, зашифровывает, архивирует и складирует в долговременной памяти. 
Приемник плюс компьютер. Или амигдалы – миндалины.
– Так принцессу в «Звездных войнах» звали, – заметил Филатов. – В выходные по 
телевизору.
– Ее звали Амидала, а не амигдала, – перебил его Андрей и продолжил: – Так вот, 
две амигдалы расположены в височных долях мозга. Кстати, отмечено, что у 
кастрированных мужиков они сжимаются больше, чем на треть.
Прокурор и тут остался верен своей профессии:
– Факты имеются? Давай-ка с этого места подробнее.
Успенский объяснил в доступной форме:
– Ну, например, ты допрашиваешь подозреваемого. Он тебе что-то втирает, а ты 
следишь за его лицом и понимаешь, что он врет. Оценка эмоций – сложнейший 
процесс.
Филатов отошел от окна.
– Ладно, ты меня убедил. Допустим, я поверил, что никакой мистики здесь нет, 
мозг похож на приемник или компьютер. И все такое. А дальше-то что?
Андрей приблизился к нему и чуть ли не заорал:
– А то, что мой мозг получил сигнал! Понял? И пока я не разберусь – от кого он 
и что означает, то не успокоюсь.
Лицо прокурора исказила гримаса сострадания.
– Слушай, Палыч, мне по должности полагается эти Авгиевы конюшни разгребать. А 
тебе-то зачем в дерьмо лезть? Судя по тем двоим мордоворотам, про которых ты 
рассказал, твое вмешательство может быть опасно для жизни.
Успенский расслабился, его лицо приобрело спокойные черты.
– Наверно, по–другому не умею. Кисмет.
Он прошел к своему столу и сел за компьютер.
Прокурор прошелся от окна к двери.
– Ладно, ты меня убедил. Но легче от этого не стало. Я-то, дурень наивный, 
когда к тебе ехал, думал, что ты ясность внесешь. Внес, спасибо. Я теперь 
вообще ничего не понимаю.
Андрей виновато опустил глаза.
– Извини, дружище, но ничего другого я тебе предложить не могу.
Прокурор продолжал расхаживать по комнате, заложив руки за спину.
– Итак, подведем итоги. Значит, ты считаешь, что твой мозг скопировал картинку 
из сознания кого-то, кто присутствовал в твоем видении?
Успенский вскочил.
– Да в том-то и дело, что никого из них! Понимаешь, Алексей, я видел все это не 
их глазами, а как бы со стороны. И если я пойму, кто был носителем этой 
информации, то все остальное тут же станет ясным… Может быть.
Но Филатов вовсе не разделял его оптимизма.
– Да уж, ясно как в тумане. Давай лучше вернемся к фактам. Значит, ты взялся за 
забор.
– Да, там чугунная ограда, металлические пики метров по пять в высоту. Когда я 
до них дотронулся, то все увидел. Как будто каким-то чудом информацию считал, – 
сказал Андрей.
Прокурор скептически улыбнулся.
– У Гарри Поттера волшебная палочка ма–а-аленькая была, а у тебя, значит, 
пятиметровая железяка?
Андрей схватил со стола маленький блестящий футляр – флеш–карту – и помахал 
перед носом Филатова.
– Вот, здесь записаны сотни книг. И я могу читать любую из них, было бы чем. 
Тебя это не удивляет? Нет, я так и думал. Тогда почему я не могу считывать 
информацию с чугунной ограды?
– И давно это у тебя? – Филатов произнес это с сочувствием, будто обращался к 
тяжело больному.
Но Андрей принял сочувствие всерьез.
– Не очень. Имей в виду, если будешь смеяться, больше не налью.
Филатов и в самом деле издал нервный смешок.
– И смеяться буду, и сам себе налью. Погоди, а как же теперь к тебе обращаться? 
Мэтр?
Успенский скромно потупился.
– Ну, что ты, я же не духовное лицо. Обращайся просто – мессир.
Филатов задумался.
– Слушай, так, может, ты еще и предсказания, то есть прогнозы, сочиняешь? В 
стихах. Как их?
– Катрены, – подсказал Успенский. – Угу, есть такой грех. Впрочем, сочиняю – не 
совсем подходящее слово. Скорее, слышу и записываю. Вот вчера, например, 
записал. Хочешь послушать?
– Валяй.
Несмотря на легкомысленный тон, Филатов приготовился очень внимательно слушать.
Андрей прикрыл глаза и начал декламировать:


– Знанием смерть привлечешь.
Малое зло руки большому развяжет.
В Чаше разгадку найдешь.
Хвост Скорпиона решенье подскажет.


Выслушав, прокурор одобрительно кивнул.
– Недурно. Главное – рифмы удачные. Типа: «Тридцать семь копеек – Тридцать 
восемь копеек». Или: «Электростанция – Гидроэлектростанция».
Андрей согласился.
– Да, рифмы так себе. Но, с другой стороны, и классики иногда позволяли себе 
халтурить: «И думать про себя – Когда же черт возьмет тебя» или «Песня твоя – 
Гренада моя». Себя – тебя, твоя – моя. Прямо песня оленевода. Это, по–твоему, 
лучше?
Но Филатов только отмахнулся.
– Ладно, хрен с ними, с рифмами. Форма – она и есть форма. Ты лучше объясни, 
что это твое творчество означает? В чем смысл?
Успенский ответил не сразу.
– Знаешь, я раньше терялся в догадках – зачем Нострадамус шифровал свои 
катрены? И только когда начал писать их сам, понял. Ничего он не шифровал. 
Просто слова и строки приходили ему в голову именно в таком виде. Готовыми. Как 
дельфийской пифии.
– Что это за птица? Ладно, ты, гляжу, опять на свою реинкарнацию оглобли 
завернул? Палыч, это же мракобесие!
– Это не мной придумано и не вчера открыто, – возразил Успенский. – Можешь 
называть это переселением душ, а можешь считать, что в информационном поле, 
окружающем Землю, произошло короткое замыкание. И на моем сознании отпечаталась 
матрица сознания Нострадамуса. В конце концов, если компьютер – искусственный 
интеллект – может копировать файлы, то почему этого не может произойти с 
естественным интеллектом, то есть с мозгом? И мой мозг подходит для этого 
ничуть не хуже любого другого.
Неожиданно Филатов просиял и хлопнул себя по лбу.
– Эврика! Слушай, а может, тебе все это просто показалось?
Андрей в ответ лишь пожал плечами.
– А я никогда и не утверждал обратного. Просто я вижу то, что вижу, и слышу то, 
что слышу. И ищу мало–мальски приемлемые объяснения. Мы их только что обсудили. 
Но есть и такая версия: мои видения – результат черепно–мозговой травмы. А 
можно считать их пророческим даром. Выбирай – что больше нравится.
Прокурор посмотрел на друга с недоверием.
– И тебя не интересует, как обстоит дело на самом деле?
– Нет. Мне по барабану, – признался тот. – Ты прокурор, лицо официальное, тебе 
нужны доказательства. А мне достаточно просто понять.
– И что ты понял? Может быть, у тебя и подозреваемый имеется.
Андрей покрутил в воздухе пальцами.
– Можно и так сказать.
– И кто же?
– Бес.
Филатов аж подскочил на месте.
– Час от часу не легче! – в отчаянии воскликнул он. – Какой еще бес? Ты 
смеешься? Опять мистику разводишь?
– Бес – это вирус зла. Человек, который им инфицирован, с древних времен 
характеризуется как одержимый бесом. Тебя такая трактовка устроит? Ну, вот и 
будем этого одержимого искать. И никакой мистики. Все материально, строго по 
науке.
Они могли бы дискутировать бесконечно долго, но беседу прервал звонок в дверь.
* * *
Андрей открыл дверь. На этот раз сюрприза не было, приехала Василиса. Он помог 
ей снять куртку, успевшую намокнуть, пока она закрывала машину и шла к подъезду.
 В прихожей, превращенной астрологом в приемную, она заметила свежий номер 
своего журнала.
Она удивилась:
– Ты читаешь наш журнальчик? Вот уж не подозревала тебя в пристрастии к желтой 
прессе.
Андрей немного смутился:
– Иногда балуюсь. – Он взял журнал и раскрыл. – Вот нашел в последнем номере в 
разделе сатиры и юмора: «Астролог звезд с неба не хватал». Это про меня, что 
ли?
– А! – Она небрежно махнула рукой. – Это наш Лелик в остроумии упражняется. Кто 
там у тебя?
– Алексей заскочил. Надо помочь по мелочи. А у тебя что?
Василиса прошла в кабинет и поздоровалась с Филатовым. Потом по–хозяйски прошла 
к компьютеру. Посторонилась, пропуская на рабочее место Успенского.
– У моей подруги, она же хозяйка нашего макулатурного листка, скоро юбилей. Ты 
не мог бы составить ее гороскоп?
– Нет проблем. Давай данные: рост вес, анализы. Шучу.
Василиса шутки не приняла.
– Что с тобой? – поинтересовался астролог. – С бойфрендом поругалась?
– У меня нет никакого бойфренда, и ты это прекрасно знаешь, – отрезала 
журналистка. – Просто по дороге поцапалась с каким-то жлобом. Представляете, 
выкатил на встречную, чуть не врезался мне в лоб, да еще хамить начал. 
Бейсбольной битой махать.
– И что ты сделала? – осторожно поинтересовался Успенский.
– Ничего. Судьба распорядилась за меня. Нашлись добрые люди. Он получил 
собственной битой по голове.
– Он жив? – встревожился прокурор.
Ему, конечно, только еще одного трупа недоставало.
– Жив, – успокоила его Василиса. – Здоровый, гад, попался.
Но Андрей уже думал о своем.
– Ладно. Мне нужен год, месяц, день и час рождения твоей подруги. Если знаешь 
минуты и секунды, то еще лучше.
Василиса положила перед ним листок, вырванный из записной книжки, и он 
погрузился в вычисления.
Прокурор с сомнением поглядел на журналистку.
– Слушай, неужели ты веришь в эту галиматью? – спросил он ее. – На кой ляд тебе 
это надо? Неужели так хочется знать, что тебя ждет в следующем месяце или 
квартале?
Василиса рассмеялась.
– Совсем наоборот. С помощью астрологии я пытаюсь разобраться в своем прошлом и 
в себе самой. А что касается галиматьи, то мне приходилось слышать куда более 
бредовые идеи от официальных лиц и общепризнанных авторитетов. Так что я бы 
попросила быть поосторожнее с ярлыками!
Она строго посмотрела на стол, где стояли пустые стаканы и чашка.
– Вы завтракали?
– А?
– Вы оба сегодня что-нибудь ели? – спросила она уже громче.
Андрей переглянулся с Филатовым.
– Да, коньяк, кофе.
Она презрительно хмыкнула.
– Понятно. Тогда я пойду на кухню:
Успенский виновато почесал кончик носа.
– Вряд ли ты там найдешь что-нибудь подходящее.
Василиса развернулась и со снисходительным смешком удалилась в направлении 
кухни, бросив через плечо.
– Тогда работайте.
– Как скажешь. – Андрей уткнулся в компьютер и забормотал: – Так, Сатурн у нас 
находится на границе Второго и Третьего Домов. Луна в Десятом Доме. Очень 
интересно, Черная Луна в квадратуре с Луной.
Филатов продолжал смотреть печальным взглядом на дверь, за которой исчезла 
Василиса. Потом наконец спросил.
– Слушай, Палыч, а почему ты на ней не женишься?
– Мне вера не позволяет, – машинально, не отвлекаясь от таблиц, отозвался 
Успенский.
– Опять, что ли, твои звезды вещуют? – неодобрительно проворчал Прокурор. – Не 
морочь голову, она же тебя любит.
Теперь Андрей оторвался от экрана.
– Прокурор, а не пошел бы ты на кухню? Помочь даме по хозяйству. И вообще, не 
лезь куда не надо, тут и без тебя все так непросто.
– Дурак ты, хоть и астролог, – парировал Филатов. – К тому же, я есть не хочу, 
мне бы чаю покрепче. Заодно и подстаканнику дареному обкатку устроить, – 
развернул он бумагу с подарком. – Старинный, серебряный. Я тебе говорил? Ах, да.
 Гляди, на нем даже клеймо «ОГПУ–НКВД» имеется и номер инвентарный. Слушай, 
Палыч, не в службу, а в дружбу, помацай его. Вдруг увидишь что-нибудь такое? 
Может, из него Ежов или Берия чай пили. Это же тогда раритет получается, ему 
цены нет.
– Ну, не знаю. – Андрей, не вставая с места, взял подстаканник, взвесил на руке.
 – Тяжелый. Им, случайно, заключенных на допросе не бьют? Если бы мне таким 
разок по кумполу звезданули, я бы все рассказал, даже то, чего не знаю. 
Понимаешь, Петрович, потрогать и увидеть – это срабатывает не всегда, а то бы я 
целыми днями только «мультики» и смотрел. По заказу это не получается, тут дело 
случая.
И почувствовал, как его на затылок снова обрушилась тяжелая волна тьмы.




Москва, Лубянка, здание ОГПУ, 1924 год


В окно барабанил дождь. С Лубянки доносился уличный шум. Помощник начальника 
отделения контрразведывательного отдела ОГПУ Семен Гендин снял трубку местного 
телефона и набрал номер соседа, заместителя начальника Секретного отдела ОГПУ 
Якова Агранова.
– Яня, ты бы не мог заглянуть ко мне минут через пять? Ко мне сейчас приведут 
на допрос одного иностранца, профессора. Меня начальник спецотдела товарищ 
Бокий попросил им заняться. Я планировал пристегнуть его к делу «Синдиката», но 
случай оказался куда интереснее. Скорее, он по твоей части. Зайдешь? Хорошо, 
жду.
Он положил трубку и задумался.
Тем временем по звонку Гендина начальник внутренней тюрьмы распорядился 
доставить к нему подследственного. Внутренняя тюрьма, или изолятор, была 
выстроена во дворе главного корпуса. Вооруженные револьверами системы «наган» 
конвоиры извлекли заключенного из одиночной камеры, провели через двор, затем 
все стали подниматься по узкой полутемной лестнице. В помещении имелся лифт, но 
он предназначался для подъема на верхние этажи. Из этого заключенный сделал 
вывод, что его ведут к кому-то из начальства, ведь начальство никогда не любило 
забираться высоко. И он не ошибся. Через несколько секунд его довольно грубо 
втолкнули в кабинет следователя.
Главной деталью кабинета был большой кожаный диван. Он стоял напротив 
массивного письменного стола, за которым сидел худощавый, коротко стриженный 
следователь с волевым лицом. Второй, постарше, полноватый, круглолицый, с 
волнистыми черными волосами, пристроился на подоконнике. В петлицах худощавого 
темнели три прямоугольные продолговатые шпалы, что соответствовало рангу 
полковника, круглолицый же носил аж три генеральских ромба. Чины немалые. Оба 
пили чай из массивных серебряных подстаканников.
Когда задержанного ввели в кабинет, тот, второй, круглолицый, кивком головы 
отпустил конвойных.
– Присаживайтесь, – указал он на стул, привинченный к полу перед 
следовательским столом.
Заключенный сел. Это был высокий, совершенно лысый человек с властным 
выражением лица и горящими глазами. Если бы римский центурион, который в 
далеком 222–м году от Рождества Христова вырезал в пещере толпу сектантов, 
каким-то чудом воскрес и увидел заключенного Лубянского следственного изолятора,
 он наверняка принял бы его за Магистра. Со стороны центуриона это, конечно, 
было бы ошибкой, ибо никакой человек не может жить так долго.
Несмотря на свою незавидную участь, арестант определенно чувствовал себя 
хозяином положения. Заглянув в его горящие глаза, оба следователя недоуменно 
переглянулись и поежились. Им стало не по себе. Круглолицый поперхнулся чаем и 
закашлялся, ему пришлось отставить свой стакан на подоконник. Наконец, 
худощавый следователь с тремя шпалами овладел собой и обратился к узнику.
– Назовите ваше имя.
– Меня, добрый человек, зовут Хариман, – отозвался тот. – Йозеф Хариман.
– Два «н» на конце или одно? – уточнил, прокашлявшись, круглолицый.
– А есть разница? – осведомился гость.
– Конечно. Два «н» – немец, одно – еврей.
– А есть разница? – снова спросил арестованный.
Круглолицый и худощавый переглянулись.
– Собственно, это только для анкеты.
– Тогда поставьте два. Пусть будет немец. Никогда еще не был немцем, любопытно 
побывать в германской шкуре.
– Значит, так и запишем. Когда и с какой целью вы приехали в Советский Союз?
– Я беженец и приехал в вашу страну, чтобы просить политического убежища. Не 
понимаю, в чем причина моего ареста.
Стриженый записал его слова в протокол и продолжал.
– На родине вас преследовали из-за ваших политических убеждений?
– Скорее религиозных, – уточнил арестант. – Впрочем, сторонники солнечной 
религии, которую я исповедую, часто призывали к социальным, а часто и 
революционным преобразованиям. Эхнатон, Дольчино, Кампанелла.
Следователи снова переглянулись. На столе лежала горка вещей, изъятая у 
заключенного при аресте. Круглолицый взял со стола массивный перстень и 
всмотрелся в рисунок его печатки. Искусная гравировка изображала змея, 
впившегося в собственный хвост. В центре круга сверкал драгоценный глаз.
– Знаете, я тут недавно закончил дело масонов, – сказал круглолицый. – Вы, 
геноссе Хариманн, случайно не из их компании?
Заключенный усмехнулся.
– Нет, и не имею с ними ничего общего. Моя религия намного древнее буддийской, 
христианской, мусульманской, а тем более масонской. Начало ей было положено в 
Египте в эпоху Древнего Царства, а расцвела она в царствование фараона Эхнатона,
 если это имя вам что-нибудь говорит. После его смерти во всем древнем мире она 
подвергалась гонениям со стороны эксплуататоров–рабовладельцев. Кое-что 
изменилось в эпоху правления римского императора Гелиогабала. Затем 
христианские мракобесы устроили новые преследования. Инквизиция и прочее. Вы 
это не хуже меня знаете. Что вас конкретно интересует.
– Вы кто, пророк? – вырвалось у круглолицего генерала.
Заключенный одарил его величавой улыбкой.
– Нет, я Магистр. Наставник. Вы можете так меня и называть, добрые люди. Я 
руковожу духовно–культурно–просветительской школой «Атон». В Советском Союзе 
уже работает мой ученик товарищ Бартини. Будут и другие.
– И чему же учат в вашей школе? – поинтересовался круглолицый.
– Всему понемногу, – скромно улыбнулся Магистр. – Писать стихи и прозу, изучать 
тайны природы, конструировать самолеты и ракеты.
– Что же, культпросвет – это хорошо.
Круглолицый выругался, достал бутылку коньяка, налил себе и товарищу. Потом 
взглянул на Магистра.
– Выпьете?
Тот отрицательно покачал головой.
– Нет, я не пью алкоголя. И не ем мяса. Поэтому хотел бы попросить, чтобы мне в 
камеру приносили вегетарианскую пищу.
– Неужели у нас в тюрьме мясо дают? – удивился круглолицый.
– Придет время – узнаешь, – тихо пробормотал Магистр.
– И вы считаете, что мы вам поверим? – Круглолицый следователь обернулся к 
худощавому. – Сеня, тебе не кажется, что гражданин держит нас за фраеров с 
Привоза?
Тот в ответ ухмыльнулся.
– Нет, Яня, гражданин просто пошутил. Он слышал, что мы сильно устаем на работе,
 и решил нас немного рассмешить.
Взгляд Магистра снова стал пронзительным, отчего по спинам следователей вновь 
пробежали мурашки.
– Вы мне не верите, и напрасно, – с грустью сказал он. – А вот товарищ Ленин 
мне поверил. Знаете, как он меня называл? «Полезным идиотом». Нет, не в глаза, 
конечно. Но я не обижался. Вы переверните фотографию и почитайте, что там 
написано.
Перед худощавым следователем и в самом деле лежала фотография вождя мирового 
пролетариата. Он перевернул ее и прочел на обороте надпись, сделанную знакомым 
ленинским почерком: «Йозефу Хариману, доброму человеку, на память от Ильича. 
Просьба всем должностным лицам Советской России оказывать товарищу Хариману 
всяческую помощь и содействие. Ульянов (Ленин)».
– Чем же вы заслужили такую высокую честь? – поинтересовался худощавый 
следователь.
Товарищ Хариманн наморщил лоб, вспоминая свои благодеяния.
– Да, для начала я привез голодающим жителям вашего Поволжья пять вагонов хлеба 
и два вагона вяленой рыбы. Немного, но это было только началом. Главное же то, 
что я сумел донести до ушей страждущих доброе слово.
– Что за поповские бредни? – Худощавый решил, что над ним просто издеваются. А 
он к этому не привык.
Круглолицый ухмыльнулся.
– Знаете, я тут из САСШ – Северо–Американских Соединенных Штатов – любопытное 
сообщение получил. Там один товарищ очень метко выразился: «Добрым словом и 
пистолетом можно достичь большего, чем просто добрым словом».
Магистр с сочувствием покачал головой.
– Помилуйте, как можно сравнивать? Что такое пистолет против доброго слова? 
Если вам будет угодно, я могу тут же продемонстрировать силу доброго слова.
– Сделайте одолжение.
Магистр кивнул.
– Хорошо. Пригласите сюда одного из конвойных.
По сигналу следователя в кабинет вошел один из конвоиров и замер по стойке 
смирно. Магистр жестом пригласил его наклониться. Тот неуверенно посмотрел на 
круглолицего, как старшего по званию. Чекист одобрительно кивнул.
Конвоир наклонился и Магистр зашептал что-то ему на ухо. Охранник внимательно 
слушал, а оба следователя неотрывно следили за его лицом. Неожиданно конвоир 
отскочил назад. Лицо его исказилось судорогой испуга и ярости одновременно. Он 
в мгновение ока выхватил из кобуры револьвер.
Оба следователя в испуге вскочили на ноги, парализованные страхом. Но конвоир 
молниеносно засунул ствол «нагана» себе в рот и нажал спусковой крючок. Грохнул 
выстрел. Тело охранника рухнуло на пол, конвульсивно дергая ногами.
– О, дьявол! Что вы ему сказали?! – воскликнул круглолицый.
Магистр усмехнулся.
– Дьявол – это измышление лживой христианской религии. А ему я просто сказал 
правду. И он не смог с ней жить.
Худощавый зловеще прищурился.
– Нам вы тоже можете сказать такую правду?
Улыбка Магистра стала еще лучезарнее.
– Могу, если только вы сами захотите.
– Но вы могли приказать ему убить нас?
Магистр снова кивнул.
– Мог. Но зачем? Я убиваю только тех, кто мне не нужен. Вам обоим предстоит 
исполнить непростую миссию.
– Почему вы так уверены в том, что мы будем с вами сотрудничать?
– С моей помощью вы, – Магистр указал на круглолицего, – станете комиссаром 
государственной безопасности первого ранга и заместителем наркома внутренних 
дел.
– А наркомом не стану? – не скрывая сарказма, спросил круглолицый.
– Нет, товарищ Агранов. Я не хочу вам лгать.
– Откуда ты меня знаешь?
– И вас, и товарища Гендина Семена Григорьевича. Вы, товарищ Гендин, можете 
достичь уровня исполняющего обязанности начальника разведуправления Красной 
армии. И войдете в состав совета наркомата обороны. Неплохо для сына 
местечкового зубного врача?
Худощавый даже не удивился. Только спросил:
– Я же работаю в ОГПУ. Каким образом я могу оказаться в военной разведке?
– Неисповедимы пути советских служащих, – вздохнул Магистр. Сегодня здесь, 
завтра там.
– Чего вы хотите? Свободы? Но мы не можем вас отпустить.
– Этого и не потребуется. Когда будет нужно, я освобожусь сам, без посторонней 
помощи. Постарайтесь в этот момент оказаться как можно дальше, чтобы не понести 
ответственности за мое исчезновение.
Но худощавый следователь Гендин не успокаивался:
– Вы сказали, что убиваете тех, кто вам не нужен. Значит, когда мы исполним 
свое предназначение, вы нас убьете?
Магистр снисходительно усмехнулся.
– Всякий человек смертен, а немного раньше или немного позже. Но я вас успокою. 
Убью вас не я, это сделают другие.
– Враги?
– Нет, скорее друзья. Так что будьте осторожны. Итак, к делу. Мне нужен Мастер. 
Мастер слова.
– Писатель, что ли? – круглолицый Агранов не смог скрыть усмешки. – Ну, этого 
добра у нас как грязи.
– Да, этой грязи у вас много. Но мне нужен Мастер.
Товарищ Гендин подозрительно прищурился.
– А говорил, что не из масонов. Мастер – это же их терминология.
– Ошибаетесь. Когда я говорю «мастер», я имею в виду совсем другое. Творца, 
демиурга. А не каменщика.
Гендин снова перешел на «вы».
– А зачем вам это надо?
Глаза арестанта сверкнули.
– Затем же, зачем и вам. Вы, большевики, мечтаете раздуть мировой пожар, 
освободиться от авторитетов, свергнуть Бога, наконец?
– Разумеется.
– Ну вот, и я хочу того же. Как не раз говорил мне товарищ Ленин, общность 
целей порождает порой странные союзы. А сейчас я хотел бы остаться один, – 
нахально заявил Магистр.
Круглолицый Агранов не стал возражать и нажал кнопку вызова. Вошел конвоир, 
которому повезло больше, чем его напарнику.
– Уведите арестованного, – распорядился Агранов. – И приберите здесь. – Он 
брезгливо ткнул пальцев в сторону распростертого на полу мертвого тела второго 
караульного.
Перед тем как выйти из кабинета, Магистр взглянул на кучку вещей, лежавших на 
столе следователя.
– Это все, что у меня изъяли при аресте? А как же яйца Фаберже? Полагаю, они 
все еще хранятся у вас, в вашем сейфе?
Худощавый следователь Гендин вздрогнул и покраснел. Магистр с усмешкой покинул 
кабинет.
Гендин запоздало крикнул вслед вышедшему за арестантом конвоиру:
– Если он попытается с тобой заговорить, стреляй на поражение!
И обернулся к Агранову.
– Ну что, Яня, хочется стать заместителем наркома? Тогда придется искать 
Мастера.
Агранов почесал затылок.
– Я думаю подключить к делу агента Лилит. Ты ее знаешь под кличкой Змея. Она 
третий год работает в Одессе, мы сделаем ей перевод в Москву. Писатели – это 
как раз ее профиль. И распорядись доставлять этому колдуну еду из столовой 
наркомата иностранных дел. Там есть вегетарианские блюда.
Он направился к выходу, но в дверях задержался.
– А яйца Фаберже, Сеня, придется этому обормоту вернуть.
Но Гендин ехидно возразил:
– Вот хрена ему, а не яйца. Я справку составлю, что их уже передали в фонды 
Эрмитажа. Пусть Ленину жалуется. В мавзолей.
Он замолчал, понимая, что ляпнул лишнее. И поторопился сменить тему:
– Знаешь, я думаю, а не подключить ли к этой теме в качестве эксперта Барченко? 
Он только что вернулся из экспедиции на Кольский полуостров. Искал там 
прародину белой расы и источники тайной энергии. Типичный буржуазный идеализм и 
мистицизм. Контрой за версту воняет. Я его арестовать хотел, но, раз такое дело,
 с арестом можно повременить.
Но, все еще чувствуя замешательство, он задал товарищу вроде бы ничего не 
значащий вопрос:
– А сколько лет твоей Лилит?
Вместо того чтобы сразу ответить на столь простой вопрос, Агранов неожиданно 
задумался.
– Не знаю, – ответил он, наконец.
Гендин удивился самым искренним образом.
– Как это не знаешь? У тебя что, ее личного дела нет?
Агранов издал нервный звук, похожий на смешок.
– Дело-то есть, только. – Он поежился. – Помнишь анекдот про одесского 
долгожителя Рабиновича?
– Это который: «Когда в Одессу пришла советская власть, начался жуткий бардак и 
мне приписали сто лет»?
– Именно. Так вот, у нее – все с точностью до наоборот. Иногда мне кажется, что 
ей двадцать лет, а иногда – сто двадцать. Я ее знаю почти десять лет, и за это 
время она совершенно не изменилась. Даже, наоборот, помолодела.
– А мне непонятно, как эта баба с лицом ведьмы крутит мужиками, будто она 
первая красавица на Привозе?
Агранов кивнул.
– Знаешь, до поры до времени она была самой простой невзрачной девчонкой. 
Пройдешь мимо и не заметишь. Но однажды с ней случилось что-то непонятное. С 
одной стороны посмотришь – страшная, как ведьма. А с другой – глаз не оторвешь. 
Прикажет в пропасть прыгнуть – прыгнешь. Что за сила такая? Будто бес в нее 
вселился.
– А может, она душу дьяволу продала?
Агранов сделал пальцами в воздухе неопределенный жест.
– Все может быть. Как говорится, марксизм случайностей не отрицает.
Гендин внимательно посмотрел на друга, но так и не понял, шутит тот или говорит 
всерьез.




Наши дни. Квартира Успенского


Василиса гремела на кухне посудой и дверцей холодильника.
– Так вы яйца будете? – спросила Василиса, заглядывая в кабинет.
– Вкрутую или всмятку? – уточнил прокурор.
– Яйца «кокот».
Андрей открыл глаза, постепенно приходя в себя. Последние слова Василисы он 
воспринял вполне адекватно.
– А этот «кокот» случайно не из «Поваренной книги Ниро Вульфа»?
Василиса уперла руки в бока.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, когда яйца варят без скорлупы. Разбивают сырыми – и в кипяток. – Он 
поморщился. – Что-то меня такое не вдохновляют. Может, лучше всмятку?
Василиса обдала астролога волной презрения.
– Это яйца «пашот», темнота! А я тебе предлагаю «кокот».
– И в чем разница?
– Попробуешь – узнаешь.
И снова с достоинством удалилась в кухню.
Филатов с нетерпением дожидался ее ухода. Как только она вышла, он бросился к 
Андрею.
– Оклемался? Уф, я за тебя даже испугался. Ну что, видел кого-нибудь? Берию, 
Ежова? А Сталин случайно не заходил?
Успенский постарался восстановить в памяти картины видения.
– Нет, их не видел. Были какие-то. Агранов и Гендин. Кто-то из них точно пил 
чай из твоего подстаканника.
Филатов заметно оживился.
– Ты серьезно?! Агранов и Гендин? Они же начинали в ЧК, еще при Дзержинском, 
потом при Ягоде поднялись, но настоящую силу набрали при Ежове. Высоко взлетели,
 но с ним же и обрушились. Берия их всех расстрелял. Агранов у Ежова правой 
рукой был, а Гендина на военную разведку перебросили. Он там все старые кадры 
уничтожил. Про Ольгу Чехову слыхал? Наша разведчица, была любимой актрисой 
фюрера. Говорят, Гиммлер ее арестовать решил, сам за ней приехал. А она ему 
говорит: «Извините, мне сейчас некогда, я кофе пью». Он заходит, а она и правда 
кофе пьет. Знаешь с кем? С Адольфом Гитлером. А в ванной у нее в это время 
«пианистка» с рацией пряталась. Вот так наши разведчики работали. По–взрослому. 
Так вот, Гендин эту артистку как раз и курировал. Лично. Они с Аграновым вообще 
по работникам культуры специализировались, особенно по писателям. Многих 
посадили и расстреляли. Гумилев, Есенин, Маяковский, Мандельштам – это все их 
работа. И тем, кого не посадили, жизнь испортили. Вокруг Алексея Толстого 
крутились, Булгакова на допросы таскали. Словно искали кого-то, вроде 
специальное задание выполняли.
– Они искали Мастера, – негромко произнес Успенский.
– Вот только к Горькому их Ягода не подпустил, он тогда наркомом был, – 
продолжал Филатов, не обратив внимания на замечание друга. – Они его и убрали.
– Кого? Горького или Ягоду? – не понял Андрей.
– Обоих.
– Откуда у тебя такие глубокие познания?
– Я про них книжку читал. Название только не запомнил. Не то «Пламенные 
чекисты», не то «Кровавые палачи сталинского террора». Интересная такая книжка.
– А про школу «Атон» в твоей книжке ничего не было написано? – поинтересовался 
астролог.
Прокурор оживился.
– Как же, была такая тайная школа. Скорее, даже тайное общество. Состояли в нем 
почти все наши писатели. Алексей Толстой, Булгаков, Маяковский, Катаев, 
сказочник Шварц, фантаст Ефремов. Легче перечислить, кого из писателей там не 
было. И не только писатели. Конструкторы тоже: Туполев, например, или Королев. 
А руководил всеми авиаконструктор Бартини. Итальянец. Очень загадочная фигура. 
Кстати, родился на один день раньше Булгакова. С точки зрения астрологии, 
весьма интересный коллективчик складывается.
Филатов взял подстаканник, покрутил в руках, разглядывая. Потом спросил:
– Слушай, Палыч, я одного не понял, ты вот мне тут долго морочил голову насчет 
звезд, радиоприемника. А сам взял подстаканник и все увидел. И с железной 
оградой, с которой вчера информацию считывал. Допустим, все так и есть. Так, 
может, ты не астролог, а просто самый обыкновенный экстрасенс?
– Я думаю, подстаканник сыграл роль антенны–усилителя. Но не простой антенны, а 
направленной. То же самое произошло и в случае с оградой. Как это у меня 
получается, я не знаю. Вроде короткого замыкания: раз – и мгновенно подключился.
 Но ты был прав, когда говорил, что видения к делу не подошьешь. Ведь мозг 
человека – черный ящик. А мой мозг, к тому же, ящик с трещиной. Не хочу тебя 
разочаровывать, но все это могло оказаться обыкновенной галлюцинацией.
Прокурор заметно приуныл.
– Ну, зачем ты это сказал? А я уже почти тебе поверил.
Но Андрей ободрил его:
– Как правило, мои видения подтверждаются. Но для того, чтобы быть полностью 
уверенным, я и составляю астрологический прогноз. И это уже научный факт, ибо 
звезды не лгут. – Он вдруг вспомнил о задании, данном ему Василисой. – О, 
кажется, скоро каждый из нас получит по яйцу, а если повезет, то и по паре! 
Надо быстрее отрабатывать завтрак.
Он заканчивал работу, когда в комнату вошла Василиса с подносом. Он весь был 
уставлен маленькими белыми кофейными чашечками в синий горошек.
– Это что, кофе? – в недоумении вздыбил брови Филатов.
Он привстал и, к немалому удивлению, обнаружил в чашках что-то белое.
– Это и есть «кокот», – пояснила Василиса. – Яйцо разбивается в кофейную чашку, 
предварительно смазанную маслом.
– Изнутри? – на всякий случай уточнил прокурор.
– Разумеется. А сверху сыплешь все, что найдешь в холодильнике. Мелко 
накрошенный сыр, грибы, ветчину, колбасу. Можно копченую. В яйцо не мешает 
добавить сметану и еще маленький кусочек масла. Вот и все.
И хотя Филатов ничего крамольного в рецепте не услышал, за ложку он взялся с 
большой осторожностью. Впрочем, осторожность оказалась излишней. Через секунду 
он уже вовсю налег на диковинное блюдо.
Василиса обернулась к Андрею:
– Много наработал?
– Угу, – буркнул астролог. – Интересно получается. Твоя Ада родилась в ночь 
смерти Елены Сергеевны Булгаковой, которую принято считать прообразом Маргариты.
 Знаешь, у твоей подруги восходящий знак – Телец, причем градус совпадает с 
положением Солнца в гороскопе рождения Булгакова. Получается, госпожа Винтер 
синтезирует в себе образы как Маргариты, так и ее создателя. В каком-то смысле 
Ада продолжает миссию Булгакова. Сильный знак Льва в ее гороскопе обусловил ее 
стремление играть и находиться в центре внимания. Она, случайно, в 
самодеятельности не участвует?
Василиса вспомнила вчерашний разговор с Адой о роли Маргариты в мюзикле 
Покровского.
Но астролог не стал ждать ответа на свой вопрос и продолжил:
– А Восходящий Узел, символический показатель фатума, находится у нее в 
Одиннадцатом Доме гороскопа, в разрушительном градусе. Боюсь, она подбирает 
себе таких друзей, которые ее предают. Речь, конечно, не о тебе, а о ее мужьях 
и партнерах. Соединение Солнца с Марсом делает ее весьма напористой и 
самостоятельной, а скопление планет во Льве говорит о пробивных способностях и 
умении пиариться. Ей, определенно, должна сопутствовать удача в делах. Кроме 
того, она, я уверен, имеет склонность к роскоши. Я прав?
– На все сто, – подтвердила Василиса. – А сейчас прерви свою лекцию на пять 
минут, а то сейчас мы все съедим, и тебе ничего не достанется.
– Ага, уже иду, – буркнул Успенский, продолжая свое занятие.
И вдруг замер. Казалось, он целиком поглощен мельканием значков и символов на 
экране компьютера. Голос его прозвучал неуверенно.
Василиса это сразу уловила.
– Что-то не так?
– Ни фига не понимаю, – произнес он, наконец, в полном недоумении. – Ты в 
данных ничего не напутала? По гороскопу выходит, что твоей подруги нет в живых.
Василиса замолчала в растерянности. Сначала она приняла слова Андрея за шутку. 
Но так глупо он никогда не шутил.
Успенский продолжал смотреть на журналистку напряженным тревожным взглядом.
– Когда ты с ней виделась в последний раз?
– Вчера вечером. Кофе вместе пили. А что?
Андрей помрачнел. Его кольнуло нехорошее предчувствие.
– Слушай, а у тебя, случайно, нет фото твоей подруги?
– Сейчас. – Василиса, тем временем, принялась звонить в редакцию. Одновременно 
она высветила на дисплее фотографию, где снялась вместе с Адой. Андрей через ее 
плечо взглянул на фото и помрачнел еще больше. Он сразу узнал умершую накануне 
женщину.
Василиса наконец дозвонилась до редакции.
– Алло, Лелик? Да, я уже слышала. Но. Так это точно?
Она бессильно опустила руку с телефоном.
– Ада умерла. – глухо произнесла она. – Но, может быть, это какая-то ошибка?
Андрей положил ей руку на плечо.
– Здесь нет ошибки. Этой ночью я лично констатировал ее смерть, – сказал он.
И тяжело вздохнул.




Глава 4.
Нехорошая квартира и террариум Мельпомены


Василиса нервно ходила перед Андреем и прокурором взад–вперед по комнате, не 
находя себе места.
– Ведь Ада хотела сообщить мне что-то очень важное, а я сказала: «Завтра». 
Господи, ну почему я такая дура?! Постойте мне же сегодня кто-то звонил в 
редакцию. И сообщение по электронной почте прислал. Я не поняла, стерла, думала 
– спам.
– Что там было?
– Сейчас вспомню. Что-то забыть, что-то вернуть и долго жить.
– То есть, если не забудешь и не вернешь, то и жить не будешь? Алеша, это, 
кажется, по твоей части. Подписи, конечно, не было?
– Нет, но обратный адрес отправителя – «Гудмен».
– «Гудмен»? Добрый человек? – переспросил Успенский. – А это уже интересно.
И обратился к прокурору.
– Ну, Петрович, может, поделишься – что показала твоя проверка? Убийство или 
самоубийство?
Филатов пожал плечами.
– Так ведь я же только начал. Кстати, надо позвонить.
И он достал трубку своего мобильника.
– Доронина мне, – начальственным тоном произнес прокурор. – Игорь? Это Филатов. 
Ну, каковы первые результаты? Экспертизу на наркотики провели? Лошадиная доза? 
Понятно. То есть ни черта не понятно! Ладно, вернусь в отдел, поговорим.
Василиса еле дождалась, пока он закончит разговор. Ее так и распирало внести 
свою лепту в обсуждение.
– Ада никогда не употребляла наркотики! – выпалила она.
Но Успенский покачал головой.
– Ну, не знаю. У нее все вены на руке исколоты, сам видел.
Василиса замахала руками.
– Вы не понимаете. Она вводила себе какие-то внутривенные препараты, но это не 
наркотики. У нее были планы. Она бизнес развивала, в театре играть собиралась. 
С какой стати ей было совершать самоубийство?
Филатов встал и нервно передернул плечами.
– Так, вместо того чтобы прояснить, вы мне все запутали окончательно. Если вам 
интересно мое мнение, я склоняюсь к версии убийства. Но сначала мне нужно 
убедить в этом мое руководство. А вас я должен предупредить, что хоть я и не 
астролог, и не экстрасенс, но предвижу, что будущее расследование находится под 
угрозой. Как и ваша безопасность.
Глаза Василисы тут же загорелись охотничьим азартом.
– И что же всем нам угрожает? Или кто?
Прокурор строго свел брови.
– Двое энтузиастов–дилетантов, возомнивших себя великими сыщиками. Значит так, 
братцы, давайте договоримся. Я не составляю гороскопов и не занимаюсь 
журналистикой, а вы не ведете никаких расследований. Если вдруг мне понадобится 
помощь, которую вы мне реально сможете оказать, я сам попрошу, не стесняясь, 
прямым текстом. А до тех пор сделайте так, чтобы я вас не видел. Терпеть не 
могу, когда в ходе расследования кто-то крутится у меня под ногами. Я 
нервничать начинаю, могу и силу закона применить. Оформить суток этак 
десять–пятнадцать. Легко.
Успенский в негодовании воздел руки к потолку.
– Нет, вы только взгляните на него! Сидел тут, коньяк трескал, яйца «кокот» 
жрал! А теперь: «Пошли на фиг, вы мне больше не нужны». Тюрьмой грозит! Да, 
настоящий друг, ничего не скажешь.
Василиса только возмущенно фыркнула, забирая у прокурора опустевший поднос. 
Филатову стало стыдно. Он снова заговорил, но уже совсем другим тоном.
– Ребята, поймите меня правильно, – затянул он. – Прошу прощения за допущенную 
резкость, но если здесь и в самом деле имело место убийство, то убийца – сущий 
дьявол. Умный, циничный и жестокий. Такой ни перед чем не остановится, поверьте 
мнению специалиста.
Но Андрей не согласился:
– Спасибо за заботу, но ты опоздал. Напомню, что Василиса уже получила письмо с 
угрозами. И тот, кто его отправил, не остановится на пустых запугиваниях.
Прокурор замахал руками.
– Не беспокойтесь, как только будет возбуждено уголовное дело, к Василисе тут 
же приставят охрану.
Андрей громко рассмеялся.
– Ну да, если успеют. Как будто ты не знаешь, как у нас дела делаются. А до тех 
пор ей что, в погребе прятаться?
Филатов пожал плечами.
– В конце концов, отправляйтесь куда-нибудь подальше недельки на две. Отдохните,
 развейтесь.
Андрей понимал, куда тот клонит. Он давно заметил, что Алексей поставил себе 
целью поженить их с Василисой.
– Ладно, – устало сказал он Филатову, – вон из моего дома. И не забудь, что ты 
обещал позвонить, как только что-нибудь узнаешь.
– Разве я так говорил? – удивился тот.
И, так и не дождавшись ответа, засобирался уходить.
– Засиделся я у вас, пора и на работу.
Он потоптался еще немного, а потом действительно ушел. Когда дверь за ним 
закрылась, Успенский подсел к Василисе.
– Алексей прав в одном, – сказал астролог. – Тебе действительно угрожает 
опасность. И мы должны все хорошенько продумать.
Это «мы» он произнес так твердо, не допускающим сомнения тоном, что у Василисы 
даже мельком не возникло желание переспросить – а на фига ему нужны ее проблемы.
 Вот эту черту, эту абсолютную надежность она и ценила в Успенском больше всего.
 За это его и любила.
Но сейчас она попыталась возразить:
– Ерунда какая-то. Я же ничего не знаю, это любому дураку ясно!
– А почему тогда тебе звонят, пишут и угрожают? – напомнил Андрей.
Василиса небрежно пожала плечами.
– Не знаю. Скорее всего, проверяют на вшивость. На испуг берут.
Андрей покачал головой.
– Я не шучу. Тот, кто тебе звонил, действительно считает, что Ада тебе что-то 
сообщила и, хуже того, передала некую очень важную информацию.
Но Василиса не сдавалась.
– Что? Бред какой-то! И почему мне нужно доказывать неизвестно кому, что я не 
верблюд? С какой стати?
Успенский нахмурился.
– Боюсь, что этот этап мы уже проскочили. Оставим эмоции и перейдем к фактам. 
Давай предполагать худшее. Допустим, у Ады была секретная компрометирующая 
информация, из-за которой ее и убили. Теперь убийца ищет эту информацию и 
считает, что она могла оказаться у тебя. А раз это так, то мы должны найти ее 
первыми. И займемся мы этими поисками добровольно, «по–хорошему». И будем иметь 
хоть и небольшой, но выигрыш во времени. Иначе нас заставят искать «по–плохому» 
и в условиях цейтнота. Если шахматной партии не избежать, то лучше играть 
белыми.
Василиса возмутилась:
– Но почему мы должны плясать под дудку убийцы?
– Потому что инициатива сейчас у него. Он знает тебя, а мы его не знаем. Только 
дурацкая кличка – «Гудмен». И, в отличие от нас, он знает, что именно ищет. Нам 
нужно его опередить и перехватить инициативу. А вот тогда уже ему придется 
плясать под нашу дудку.
– Легко сказать, – вздохнула Василиса. – И с чего мы начнем?
– Доедаем яйца «кокот» и отправляемся на место преступления, – решительно 
заявил Андрей. – И побыстрее, пока наш друг прокурор занимается бумажками в 
своей конторе. А то ведь и правда законопатит в камеру для нашей же пользы.
И взялся за ложку.
* * *
К особняку, где была убита Ада, они приехали на «Пыжике» Василисы. Андрей смог 
наконец разглядеть здания при дневном свете. Особняк выглядел новеньким, 
свежевыкрашенным. Соседний кинотеатр смотрелся куда хуже. Он явно нуждался в 
ремонте. Вывеска над дверью гласила: «Театр Света Варьете». Рядом с вывеской во 
всю ширь рекламного щита привлекала внимание афиша: «Мастер и Маргарита». 
Мистерия–мюзикл».
В вестибюле висел большой портрет в траурной рамке с надписью «Ада Винтер» и 
датами рождения и смерти. Возле портрета Андрей задержался.
– Ты что? – спросила Василиса.
– Да так, профессиональная деформация внимания, – пробормотал он. – 
Автоматически запоминаю даты рождения и смерти самых разных людей. Я уже 
говорил, что Ада Винтер родилась восемнадцатого июля тысяча девятьсот 
семидесятого года?
– И что? – не поняла Василиса.
– В этот день умерла Елена Сергеевна Булгакова. Если угодно – Маргарита. А 
умерла твоя подруга в один день с Евгенией Ежовой, женой печально известного 
сталинского наркома внутренних дел.
– Ты видишь здесь связь? – нахмурилась Василиса.
– Определенно. Но какую – пока сказать затрудняюсь. Время покажет.
Они прошли дальше. На уровне второго этажа из кинотеатра в особняк вела 
надземная галерея. Василиса и Успенский прошли под ней и направились к дверям. 
Тут их встретила давешняя уборщица–сторожиха. Увидев Андрея, она сразу узнала 
его и даже обрадовалась.
– А, доктор!
Узнала она и его спутницу, но отнеслась к ней заметно прохладнее. Видимо, 
опасалась, что Василиса заметит, как сократилось количество бутылок в баре 
адиного кабинета.
– Кабинет Ады закрыт? – спросила Василиса.
– Закрыт, закрыт, – торопливо закивала уборщица. – И опечатан. Сам следователь 
рядом сидит, караулит.
Но, когда они поднялись на второй этаж, следователя не увидели. Обнаружили его 
спустя несколько секунд. Из-за шкафа торчали ноги Доронина.
Он лежал на полу. Дверь в кабинет Ады была распахнута. Внутри царил настоящий 
погром. Андрей, как врач, занялся телом. Оно оказалось не совсем безжизненным. 
Судя по всему, следователю нанесли сильный удар по затылку.
Успенский ощупал его голову. Череп был цел, даже кожа не рассечена. Затылок 
Доронина венчала внушительных размеров шишка. Вероятно, имело место и 
сотрясение мозга. Когда Андрей ощупывал его голову, тот застонал и попытался 
сесть.
«Жить будет», – отметил про себя Андрей.
Тем временем Василиса оценивала нанесенный кабинету ущерб.
– Ноутбука нет, телефона тоже! – донесся изнутри ее голос.
Она продолжала поиски.
– Что ты ищешь? – поинтересовался Успенский.
– Ее ключи от квартиры. Я знаю, куда она их обычно прятала. Но что-то не нахожу.
 А! Вот они, видишь?
Василиса с торжеством продемонстрировала астрологу тяжелую связку ключей с 
тяжелым брелком. Она убрала ключи в сумку.
Внизу заскрипели ступеньки. По лестнице тяжело поднималась уборщица.
– Вы тут никого не видели? – спросил ее Успенский.
Сначала она отдышалась и только потом ответила.
– Нет, никого. Только Артур Эдуардович прошел.
– Давно?
– С полчаса, а может, меньше.
– Куда он пошел?
– В театр к себе. Куда же еще? По галерее. Да быстро так. И все оглядывался. Я 
еще подумала – спешит, будто украл чего.
– А в руках у него что-нибудь было?
Та пожала плечами.
– Не разглядела. Темно ведь. Я давно просила лампочки вкрутить.
На время ремонта помещения некоторые окна были закрыты щитами, а редкие 
лампочки в коридоре и в самом деле давали мало света. Сыщики–любители не стали 
дослушивать и через галерею поспешили в соседнее здание кинотеатра.
* * *
Зал кинотеатра принципиально отличается от театрального. Кино можно крутить в 
любом помещении, если натаскать туда стульев или скамеек, повесить простыню и 
поставить кинопроектор. Конечно, желательно отдельно отгородить кинобудку, но 
можно и так. Театральный зал сложнее. Ложи, балконы, галерка – все это создает 
необходимую и неповторимую театральную атмосферу.
Художник, оформлявший зал «Театра Света Варьете», пошел простым, но 
оригинальным путем. Он нарисовал все: на стенах – ложи, балконы, ярусы галерки 
и даже сидящую там публику, а на потолке изобразил высокий купол с наядами. В 
зале еще не закончился ремонт, а на сцене уже шла репетиция.
– Ада говорила, что они ставят «Мастера и Маргариту», – тихо пояснила 
Успенскому Василиса.
Действом руководил режиссер, гений и гигант Артур Эдуардович Покровский. Его 
властные жесты и командирский голос свидетельствовали – ему бы не актерами 
повелевать, а полки и дивизии в сражение бросать. Но, как говорится, что имел, 
тем и командовал. Он щурил правый глаз, словно ему не хватало монокля. А то был 
бы вылитый прусский генерал. По берету на голове Успенский сразу узнал в нем 
типа, который вчера подбросил ему идею поискать дырку в заборе.
Время от времени, не реже трех раз в минуту, гений восклицал:
– Не верю!
А чуть погодя, снова:
– Не верю!
И опять:
– Не верю!
Успенский подошел к нему со спины и доверительно сообщил:
– Знаете, я недавно слышал про одного режиссера, который часто повторял: «Не 
верю».
– Неужели? – вполоборота вальяжно поинтересовался гений. – И что же?
– Недавно его уволили, а вместо него нашли такого, который верит.
Гений в берете чуть не поперхнулся, но быстро справился с эмоциями. Обидеть 
художника может каждый урод. Поди разбери, кто он и откуда. Из мэрии, 
прокуратуры или Министерства культуры. Дешевле утереться.
Декорация на сцене напоминала усеченную пирамиду. На ее вершину вели наклонные 
мостки, по которым мужики в набедренных повязках и собачьих ошейниках бегали с 
садово–огородными, почти игрушечными, тачками. Под бодрую ритмичную музыку они 
доставляли наверх большие черные кубики. На вершине пирамиды актер, без 
ошейника, но в буденовке, брал кубики и бросал вниз.
Время от времени он вдруг замирал с поднятым кубиком и восклицал:
– Двести замесов! Триста замесов!
Тогда те, с тачками, прекращали работу, вынимали из набедренных повязок крутые 
яйца и ели их, а недоеденное, вкупе со скорлупой, бросали в зал. После чего 
возобновляли движение. Периодически по сцене пробегала толстая женщина, 
посыпанная золотой пудрой. Она издавала пронзительные крики чайки.
– А это кто? – поинтересовалась Василиса.
– Офелия, – не оборачиваясь, сообщил Покровский.
Сказал, как отрезал, так что переспросить – откуда у Булгакова взялась Офелия – 
никому и в голову не пришло. При этом он недовольно оглянулся, но, увидев 
Василису, почему-то страшно обрадовался. Будто ему только ее и не хватало.
– О! Тебя-то мне и не хватает! – заорал он, между делом удостоив Андрея 
испепеляющим взглядом. – Это твой муж?
– Любовник.
Режиссер расплылся в улыбке.
– Покровский. – Он протянул Андрею мягкую влажную ладонь.
– Успенский, – столь же лаконично ответил тот.
– Э, да мы с вами оба из поповичей! – снисходительно заметил режиссер.
Астрологу он внешне напомнил знаменитого артиста Александра Вертинского в роли 
Его Сиятельства из «Анны на шее». Но если у того аристократизм был врожденным и 
выглядел органично, у Покровского казался наигранной показной чопорностью 
самовлюбленного индюка.
Режиссер надеялся услышать должность и звание собеседника, но так и не дождался.
 На всякий случай он обвел сцену широким жестом оперного солиста.
– И как вам наше действо? Я бы даже сказал – священнодейство.
Успенский подумал, что такого слова в русском языке нет, и гений, вероятно, 
хотел сказать «священнодействие». Астролог сделал задумчивое и строгое лицо.
– Яйца лучше использовать не вареные, а сырые. И тухлые. Иначе кто-нибудь из 
зрителей может досидеть до конца спектакля. Знаете, это называется – на сцене 
«Три сестры», а в зале один дядя Ваня.
Режиссер обиделся, но сделал вид, что не понял.
– А нельзя ли поконструктивнее?
Андрей озадаченно почесал кончик носа.
– По–моему, это не «Мастер и Маргарита», скорее, «Время – вперед».
Покровский презрительно хмыкнул.
– Ну и что? Художник может припадать к разным потокам, лишь бы они были из 
одного источника.
– Но не стоит валить в одну кучу Булгакова и Катаева, – заметил Успенский. – 
Источники-то, выходит, разные.
Гений растерялся, впрочем, только на секунду.
– Разве? Ах, ну да, это же Катаев, вот зараза. Да ладно, авторские платить все 
равно ведь не надо.
Внимание Василисы привлекли два персонажа, появившиеся из ближней кулисы. Один 
длинный и унылый, другой большой и круглый.
Василиса оценила их появление по достоинству.
– А вот эти двое вполне на месте. Вылитые Фагот–Коровьев и Кот–Бегемот.
Покровский оглянулся в недоумении.
– Кто? Эти двое? Они вообще не актеры. Это рабочие, которые банк ремонтируют. 
Ну и мне иногда помогают закрепить что-нибудь или с места на место перетащить.
И заорал на них:
– Эй вы, проходимцы, что застыли? Хватайте больше и тащите дальше! Вас уже с 
актерами путают! Скоро за режиссера принимать начнут. Давай–давай, весело 
бревнышко взяли.
– Экономишь на рабочих сцены? – усмехнулась Василиса. – Да ты, оказывается, 
скупердяй!
Лицо гения исказила судорога отвращения.
– Я не скупой, я рачительный! Что есть деньги? Низменный вздор! Моя сфера – 
чистое искусство. Разве тебе понять мои проблемы? Вот я сейчас ищу актера, 
который был бы похож на Ленина. Знаешь, кого он будет играть?
– Неужели Сталина?
– Нет, не угадала. Николая Второго!
– Действительно, никогда бы в голову не пришло, – согласилась Василиса. – А это 
у тебя кто – Штирлиц или Кальтенбруннер?
На сцене появился актер в офицерской форме и нацистской фуражке с высоченной 
тульей.
– Это полковник Лещенко. – Гений нервно оглянулся на Андрея. – Я надеюсь, тут с 
авторством все в порядке?
Тот кивнул.
– Если вы имеете в виду рассказ «Я убил», то он, вне всяких сомнений, 
принадлежит перу Булгакова. Только полковник Лещенко в рассказе был петлюровцем,
 а не гестаповцем.
Покровский в праведном негодовании всплеснул руками.
– Ну, какая разница? Гестаповец, петлюровец, лимоновец – все равно палач, упырь 
и мцырь. Сейчас выйдет герой и убьет его во время арии.
– А выстрел пению не помешает?
– Нет, в моем мюзикле герой убивает злодея не из револьвера, а с помощью шприца.
 Как там у Шекспира: «В мой уголок прокрался дядя твой. С проклятым соком 
белены во фляге. И мне в» Короче, куда-то ввел настой.
Андрей переглянулся с Василисой.
– А можно с этого места подробнее?
Режиссер вальяжно развалился в зрительском кресле. Он находил свою мизансцену 
необыкновенно удачной и откровенно наслаждался ею.
– У меня все гораздо интереснее, чем у Булгакова. Герой под угрозой револьвера 
заставляет злодея вколоть себе смертельный яд.
Успенский хотел было переспросить – а с какой стати жертва предпочитает смерть 
от укола смертельному выстрелу? Но режиссер вдруг вскочил, замахал руками и 
заорал:
– Все! Антракт! Финиш!
И прикрыл глаза рукой. Актеры, видимо, имевшие большой опыт в общении с гением, 
мигом побросали тачки и исчезли за кулисами. Режиссер открыл глаза и воззрился 
на сцену удивленным взглядом.
– Позвольте! Куда все подевались? Я же никого не отпускал!
Ответом ему было молчание. Покровский обернулся к Василисе и Успенскому. Те с 
трудом сдерживали позывы детского смеха.
Как ни в чем не бывало, он поправил берет и предложил самым будничным тоном:
– Пройдем ко мне.
И повел их в свой кабинет.
Стена кабинета была украшена многочисленными подписями, почти как у Юрия 
Любимова. Только, в отличие от мэтра с Таганки, здесь стена была временной и 
представляла собой просто большой лист пластика. К тому же, и сами фамилии, 
кроме нескольких известных, были Василисе и Успенскому незнакомы. Но судя по 
тому, что известные имена принадлежали лицам из высшего эшелона власти, то и 
остальные подписанты, несомненно, принадлежали к числу бонз из административных 
и выборных органов.
На видном месте висел портрет Михаила Афанасьевича Булгакова, тот самый, с 
моноклем в правом глазу. Приглядевшись, Андрей заметил, что монокль не 
нарисованный, а самый что ни на есть настоящий.
Успенский увлекся чтением надписей и разглядыванием раритетов, поэтому едва не 
упал, когда под ноги ему попало что-то упругое. Оказалось, он наступил на 
галошу. Настоящую галошу. Черная, резиновая, она валялась чуть ли не посреди 
кабинета. Галоша была одна, второй Андрей нигде не заметил. Он негромко 
выругался и отфутболил галошу в угол.
И раздраженно поинтересовался:
– Что тут этот хлам делает?
Покровский обиделся.
– Это не хлам, а антиквариат. Мой счастливый талисман, если угодно.
Успенский не сдержал улыбки.
– А я подумал, что это просто старая галоша.
– Это историческая галоша, – с гордостью произнес режиссер. – Реликвия! Ее 
когда-то носил сам Булгаков.
Успенский вгляделся в галошу более внимательно.
– Если эта вещица действительно из эпохи Булгакова, то ее следует называть не 
галоша, а калоша. Тогда именно так говорили. Вот только я не знал, что классик 
имел обыкновение ходить обутым на одну ногу.
– Галошу, или, как вы совершенно справедливо выражаетесь, калошу, он то ли 
потерял, то ли ее у него украли, – снисходительно поведал гений.
– Но почему только одну?
– Сие суть загадка, сокрытая мраком времен, – величественно произнес Покровский.

Но весь эффект испортила Василиса.
– Врет он все. На помойке подобрал, – сказала она.
Тем временем Покровский со старой галоши, точнее, калоши переключился на гостью.
 При этом он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Похоже, совсем не умел 
просить.
– Видишь ли, – промямлил он, – в связи со смертью Ады я лишился спонсора и 
главной героини в одном лице. Ты не могла бы мне помочь?
Василиса пожала плечами.
– Откуда у бедной журналистки деньги?
Но, к ее удивлению, Покровский отрицательно замотал головой.
– Ты не поняла. Спонсора я нашел без проблем. Они ко мне очередь занимают. Мне 
нужна главная героиня, Маргарита. Не возьмешься сыграть? А то спектакль уже 
готов, сдача на носу, а тут такое.
Нельзя сказать, что Василиса была озадачена таким предложением. Она была просто 
ошарашена, поэтому не сразу нашла что ответить.
– Смеешься? В этой самодеятельности?
Гений просиял.
– Именно! Ты нашла верное слово: самодеятельность. Это слово сродни понятию 
самодержавие. Я сам делаю свой спектакль. Тебе и играть-то ничего не придется. 
Актер – ничто. Марионетка, собака. Нет, искусство делает сам режиссер. Если, 
конечно, он – мастер.
Василиса усмехнулась.
– Или Карабас–Барабас. Так ты и меня заставишь с тачкой бегать? А текст когда 
учить?
Покровский замахал руками, как птеродактиль крыльями.
– Нет, у Маргариты нет текста. А тот, что есть, идет через динамик как бы от 
автора. У Адки времени не было текст учить. Ты ведь знаешь, новаторство – это 
мой творческий стиль. Конек. У меня Маргарита весь спектакль стоит на балконе.
Маэстро не кривил душой. Декорация с балконом осталась у него от прошлой 
постановки, «Ромео и Джульетты». Там у него героиня действительно весь 
спектакль простояла на балконе. Там и умерла, свесившись через перила.
– Но что-то она делает? – усомнилась журналистка.
Покровский поднял на нее преданные собачьи глаза.
– Почти ничего. Цветочки в руке держит. Желтые.
Тут он замялся. От Василисы его нерешительность не ускользнула.
– Что еще? Договаривай.
– Ну, понимаешь, в первом акте она стоит в пальто. И по ходу действия одежды на 
ней становится все меньше. К моменту бала у Воланда ее не остается совсем.
Василиса расхохоталась.
– Перебьешься. Раздеваться догола я не собираюсь. Ты меня знаешь.
– Знаю, – с грустью вздохнул маэстро. – Ладно, что-нибудь придумаем. В конце 
концов, прикроешься белым покрывалом. Интересная мысль. То ли подвенечная фата, 
то ли саван. Пускай критики голову поломают. Все равно это быдло ни хрена не 
понимает в искусстве.
И он ехидно захихикал.
Смеялся он, впрочем, недолго. Дверь его кабинета распахнулась и внутрь влетела 
не то шаровая молния, не то разъяренная рыжая фурия. Она выглядела 
привлекательной, пока не раскрыла рот.
– Арт! Чем эта мымра тебя купила? – заорала она с порога. – Ты обещал, что 
Маргаритой буду я!
Выкрикнув что-то нечленораздельное, Покровский сгреб фурию в охапку и в обнимку 
с ней вылетел в коридор. Василиса и Успенский стояли, оглушенные ее появлением. 
Андрей переступил с ноги на ногу и выругался. Ему под ноги снова попала калоша. 
Он подобрал ее. На черной потускневшей резине отчетливо виднелось клеймо с 
надписью «Резинотрест».
– Черт ее знает, – сказал он, – может быть, она и вправду принадлежала Булга.
И снова почувствовал, как затылок сдавливает ставшая привычной тяжесть, и 
опустился на край дивана.
«Что-то часто мультики стали сниться», – успел он отметить, перед тем как 
провалился во мрак.




Москва, Козихинский переулок, «Нехорошая квартира». 1924 год


Михаил Булгаков медленно брел берегом Патриаршего пруда, который буквально на 
днях, в целях борьбы с религией, переименовали в Пионерский. Шел дождь, ветер 
гнал по небу низкие клочковатые тучи. Но писатель этого не замечал. Состояние 
его было близко к отчаянию. Ему вот–вот стукнет тридцать три. В этом возрасте 
Христос завершил свою земную миссию, а что успел сделать он, Михаил? Несколько 
опубликованных рассказов, неудачная попытка создать «Словарь русских писателей».
 К тому же, кажется, по этой причине им заинтересовалось ОГПУ. А это очень 
скверно.
Его первый большой роман «Белая гвардия», похоже, не издадут никогда. И ужасно 
раздражал молодые дарования из «Гудка», где он вынужден был работать 
фельетонистом. Он звал их «одесской каморрой» – слово «мафия» тогда не 
употребляли. Ребята были – как один – молодыми, зубастыми и по–хорошему 
нахальными: Ося Мандельштам, Изя Бабель, Эдик Багрицкий, Юрий Олеша, Илья Ильф, 
братья Валя и Женя Катаевы. Он расходился с ними буквально во всем: в 
мировоззрении, в оценках, в темпах жизни и работы, наконец. Общего языка они не 
находили, и даже не пытались найти. В их компании он чувствовал себя изгоем.
Булгаков поднял воротник черного драпового пальто. Идти ему оставалось недалеко 
– в Малый Козихинский. Эмигрантский листок «Накануне» давал здесь большой прием 
в честь возращения из зарубежных скитаний к родным пенатам классика русской 
литературы и советского графа Алексея Николаевича Толстого.
Для приема по рекомендации Булгакова сняли квартиру его приятеля, адвоката, 
бывшего присяжного поверенного Владимира Евгеньевича Коморского. Квартиру 
Коморских Булгаков про себя называл «нехорошей». Он не любил это место, хотя и 
бывал здесь часто.
За женой адвоката, Зинаидой, симпатичной, с тонкими – в ниточку – бровками и с 
яркими губками, Булгаков неудачно ухаживал. Кроме того, он частенько обедал у 
Коморских на шармака (на первое суп с макаронами и с белым хлебом, на второе – 
котлеты с огурцами, потом рисовую кашу с вареньем и чай с вареньем же) и спер 
из адвокатской библиотеки несколько книг. Впрочем, последнего пункта обвинения 
он никогда не признавал, утверждая, что книги не воровал, а просто взял 
почитать и непременно вернет.
В передней вместо горничной в белом фартуке его встретила сама хозяйка.
– Привет, Зинуля. Стервятники уже слетелись? – поприветствовал ее писатель.
Она заглянула ему за спину и изобразила на лице гримаску разочарования.
– Миша! Ты разве один? А где же Тася?
– На работе, – невнятно буркнул Булгаков. – Она обещала закончить пораньше. 
Только зайдет домой переодеться и сразу сюда. Это ведь по пути.
Чтобы как-то свести концы с концами, жена писателя Татьяна вынуждена была 
работать продавщицей на Смоленском рынке.
Зина расстроилась.
– Мы совсем зашились. Я, к тому же, расхворалась, а она обещала прийти помочь 
по хозяйству.
– Обещала, значит, придет, – заверил Булгаков. – А ты ступай и ложись в постель,
 я сам разденусь.
Он скинул калоши, повесил пальто на вешалку и прошел в коридор. Квартира 
состояла из семи комнат. Он заглянул в гостиную, огромную, как дворцовая зала, 
с камином, штофными обоями и люстрой из бронзы. Здесь пока никого не было, и он 
направился дальше.
В столовой был уже накрыт и ломился от закусок огромный и тяжелый, как 
египетская гробница, стол, накрытый белой скатертью. Через приоткрытую дверь 
Булгаков определил на глаз – кувертов на двадцать пять – тридцать. Особенно 
порадовало просторное, как Черное море, блюдо с заливной осетриной. Нежно 
розовела нарезанная тонкими ломтиками семга, соседствуя с маринованными угрями. 
На тяжелой доске монументально высился кусок сыра со слезой, а в серебряной 
кадушке, обложенной снегом, рассыпалась икра.
Хрусталь на столе гармонировал с массивной хрустальной люстрой. Ее огни, 
преломляясь и отражаясь в фужерах и рюмках, сыпали по посуде бриллиантовые 
искры и отражались даже в черной икре. Закуски радовали глаз, а свежие зеленые 
огурцы, кроме того, источали умопомрачительный аромат.
Напитки были разлиты в графины и штофы. За своей спиной Булгаков услышал 
вожделенное сопение. Оглянувшись, Михаил узнал одного из юных литературных 
«гудковских» гениев. Тот прямо-таки пожирал выставку глазами.
– Это у нас что, политура? – озабоченно осведомился вундеркинд. – Я политуру 
предпочитаю от «Синюхина и K°».
– Ну, что вы, батенька, в Малом Козихинском подают только «Козихинскую», – 
высокомерно заметил ему Булгаков. – Это же нектар! Амброзия! Боги на Олимпе 
исключительно ее употребляют.
– О чем вы говорите?! – оскорблено воскликнул позади них неслышно подкравшийся 
хозяин квартиры. – Это же настоящая «английская горькая»! Зина сама делала. На 
корице, гвоздике, корне аира, лимонной и апельсиновой корке, горечавке и 
мускатном цвете. И еще не помню на чем. Пока настаивала, от меня прятала, чтобы 
не выпил.
– А я подумал – «Полу–рыковка», – предположил Булгаков.
– Это что еще за вздор? – нахмурился бывший присяжный поверенный.
– Почему же вздор? «Полу–рыковка», или, как ее еще называют, 
«ново–благословенная» – это не просто водка, а новая государственная программа. 
Посредством ее партия большевиков решила наконец разрушить сухой закон, 
навязанный русскому пролетариату прогнившим царским режимом. А заодно и создать 
водочную монополию. Детище наркома Рыкова, в его честь и поименована. Тебе, как 
адвокату, не мешало бы знать.
– Но почему «Полу–рыковка», а не просто «Рыковка»?
– Да потому, душа моя, что сам нарком товарищ Рыков употребляет 
шестидесятиградусную, а для трудящихся, считает, и тридцати градусов за глаза 
хватит. Как раз вполовину. Потому и «полу-».
В прихожей зазвонил колокольчик. Со всей квартиры набежали гости, думая, что 
приехал классик. Но это пришла Тася, жена Булгакова. К ней тут же подскочил 
этот мерзавец, адвокат Деви Кисельгоф. Он помог ей снять пальто, в котором 
угадывалась офицерская шинель ее мужа, и она осталась в черном платье, своем 
единственном, крепдешин с панбархатом, перешитом из летнего пальто и юбки. Из 
всех знакомых Булгаков почему-то ревновал жену именно к Кисельгофу.
Не успели они снова разбрестись по квартире, как с парадного послышался бешеный 
трезвон. Теперь сомнений быть не могло. Хозяин сам открыл дверь, и на пороге 
появился высокий господин, важный, полный и красивый. Одет господин был так, 
что даже элегантные костюмы присутствующих тут адвокатов и докторов, не говоря 
уже о разношерстой писательско–журналистской братии, мигом померкли и утратили 
лоск. За спиной лощеного красавца толпились нахлебники.
Он оглядел переднюю и загремел:
– О, хорошо живете! Добрые сени, богатые!
Потом поднес ко лбу сложенные щепотью пальцы правой руки, словно хотел 
перекреститься, и с удивлением спросил:
– А почему икон не вижу? Не изба, а баня какая-то! Га–га–га, черти!
Это был он – великий мастер русского слова, красный граф–садовник Алексей 
Николаевич Толстой.
На отпущенную графом шутку все захохотали, зная о его полном неприятии религии. 
И громче всех смеялись пришедшие с Толстым, в числе прочих, два брюнета в форме 
ОГПУ. Один худощавый, другой – кудрявый – с круглым бабьим лицом. Обращаясь к 
ним, классик называл их Яня и Сеня.
Какое-то время слышны были только крики приветствий, звуки лобызаний и 
несколько несвоевременные аплодисменты. Классик принялся здороваться с каждым 
персонально, с кем-то просто за руку, а с кем-то и в обнимку накрест. Булгакова,
 немало этим удивив и обдав духом коньяка, одеколона и сигары, расцеловал 
троекратно. И только затем протянул для пожатия руку. Левую.
– Ну, брат мой в ереси, давай поручкаемся по–нашему, по–масонски!
И громко расхохотался. Собравшиеся дружно поддержали живого классика. Юмор 
ситуации состоял в том, что недавно бульварные европейские газетенки 
опубликовали снимок, где Алексей Николаевич, здороваясь, пожимал кому-то левую 
руку своей левой рукой. Подпись под фотографией гласила: «Раскрыта тайна 
секретного рукопожатия масонов». Впоследствии же оказалось, что фотограф сделал 
снимок отражения в большом зеркале гостиницы.
Под шумок, чего никто не заметил, Толстой протянул Булгакову правую руку и, в 
самом деле, обменялся с ним условным секретным рукопожатием. Их руки 
соприкоснулись только пальцами, но не ладонями. Такое приветствие было принято 
в тайном обществе «Атон», к которому они оба принадлежали.
Тем временем, раздевшись, гости ринулись к столу. Не успели все толком 
разместиться, как на столе появилась – с пылу с жару – вспухшая лакированная 
кулебяка. На столе появились новые бутылки – вино и коньяк. Словно не стояли на 
дворе последние дни сухого закона.
Присутствующие дружно выпили за возвращение блудного сына и навалились на 
закуски.
– Никакой икры! – гремел классик. – Только горячие закуски! Сеня, Яня, 
благодать-то какая! И зачем только мы с вами расстегаи ели?
Опрокинув рюмку холодной, со льда, водки, он брал с блюда горячий черный 
сухарик с еще кипевшим поверх хлеба кусочком костного мозга и отправлял в рот.
– Боже–е-ественно!!! – тянул он, закатив от удовольствия глаза. – Да, из 
горячих московских закусок – это первая. Когда-то их великолепно приготовляли в 
«Славянском Базаре».
И все остальные вторили ему в унисон восхищенными стонами и междометиями.
После третьей рюмки Толстой по настоятельным просьбам собравшихся начал 
рассказывать про Париж. О том, кто, когда и кому набил морду или заблевал 
цилиндр и панталоны. То и дело слышалось: «Шан–Зелизе», «Гранд–Опера», да 
«расстегаи». Постепенно с Парижа разговор перешел на культуру.
– А правду говорят, Алексей Николаевич, что вы наизусть знаете Большой Матерный 
Загиб?
– Хоть сейчас отбарабаню! – с гордостью признался граф. – А ведь кроме меня, 
говорят, только Сережа Есенин его знает. Учитесь, пока мы живы! Слушайте же!
Горничная не справлялась с подачей блюд, время от времени то хозяйка, то Тася 
приходили ей на помощь. Накладывая себе в тарелку осетрины, Булгаков сквозь шум 
аплодисментов и звон посуды тщетно пытался расслышать строчки Большого 
Матерного Загиба. А хотелось. Но до его слуха доносились лишь взрывы хохота и 
отдельные неприличные словосочетания.
Будучи не в силах что-либо толком расслышать, Михаил Афанасьевич принялся 
разглядывать присутствующих. Знал он далеко не всех. На помощь пришла сидевшая 
рядом Зинаида.
– Что за публика? – поинтересовался у нее писатель.
Она помахала вилкой с куском нанизанной на нее белуги.
– Эти? Ребята из ОГПУ. Сеня Гендин и Яня Агранов.
– А что за коротышка рядом с ними? У него лицо как у тибетского ламы.
– Ты почти угадал. Он секретарь семипалатинского губкома. Фамилии не помню. 
Чижов или Ежов. Говорят, он дивно поет. Ты, Миша, не туда смотришь. Вон, 
Женечка Гладун. – Она указала на огненно–рыжую женщину с томным взглядом. – У 
нее муж директор издательства. Может пригодиться. А напротив, обрати внимание, 
Любочка Белозерская. Только что прямо из Германии. Поухаживай за ней. Тасе 
твоей, я смотрю, Дэви скучать не дает.
Михаил помрачнел. В таком состоянии он пробыл до конца обеда. После горячего, в 
ожидании чая, гости стали рассеиваться по квартире. Толстой остался в 
одиночестве. Впрочем, компании его уже утомили, и он даже обрадовался 
наступившей паузе. Скучать себе не давал, попивал коньяк и обильно закусывал.
Но, заметив Михаила, махнул ему рукой.
– Булгаков? Садись, поговорим. Нравится мне, как ты пишешь. Такой, знаешь, 
чудный сплав нежности, тоски, печали и любви, тоски по детям.
Классик смахнул рукой набежавшую слезу и продолжал:
– Да, дети. – Он глубоко и гулко вздохнул. – Оторвешься, бывает, от работы, 
спросишь: «Дети, сволочи, как пишется слово «вокзал?» А они, паразиты: «Через 
«ща» и «ы», папенька!» Ведь у тебя нет детей? Я и говорю – талант! Я своим 
сотрудникам часто по шее давал за то, что мало твоих вещей мне присылали. Что 
коньяк не пьешь? Ты, говорят, красное винцо предпочитаешь? Вздор! Прекращай. 
Русский писатель водку должен пить и чесноком закусывать. Чтобы амбре за версту 
ощущалось! Или, на худой конец, коньяк. Стаканами. А красное вино пусть 
французы цедят. Слушай, Булгаков, а ты и вправду брюки на шелковой подкладке 
носишь? Покажи! Га–га–га! – загрохотал он, но тут же стал серьезен. – И вот еще 
что: жен менять надо, батенька. Чтобы стать писателем, нужно как минимум три 
раза жениться.
Булгаков пожал плечами, чокнулся с классиком коньяком и выпил. И вдруг 
почувствовал необычайною теплоту и легкость.
– Алексей Николаич, – неожиданно для себя сказал он. – Вы взаймы не дадите?
– А тебе много? – поинтересовался тот.
– Как вам сказать? Миллиард.
* * *
Когда рыжеволосая обольстительница Женечка Гладун вышла в коридор, то 
почувствовала, как ее локтя коснулась железная рука комиссара Агранова.
– Лилит, пора действовать, – сказал он. – Ты не забыла, зачем мы здесь? Нам 
нужно, чтобы ты сошлась с Мастером.
Она взглянула на него устало–пренебрежительно.
– Будет вам Мастер.
Агранов зашипел, как примус.
– Ну, так иди к нему, а то он сейчас нажрется в стельку, и что тогда делать? 
Зря, что ли, мы его второй день окучиваем? Магистр шутить не будет.
Он указал на дверь столовой, где Алексей Николаевич и Булгаков продолжали 
наливаться коньяком. К Агранову присоединился Гендин.
– Ну что, нашла Мастера? – спросил он. – Это, конечно, Толстой? Хорошо, что я 
их секту не накрыл. Впрочем, это сделать никогда не поздно.
– Ты имеешь в виду тайное общество «Атон»? – уточнил Агранов. – А кто книжки 
писать будет? В этом «Атоне» из всех наших писателей разве что один Шолохов не 
состоит. И не только писатели.
– Смотрите внимательнее. – Лилит загадочно усмехнулась. – Кого я поцелую, тот и 
есть Мастер. Целованием укажу его.
Она вошла в столовую, налила две мадерных рюмки красного, ароматно–терпкого 
портвейна и неспешной уверенной походкой направилась в сторону классика. 
Неожиданно, не дойдя до него, она остановилась и наклонилась к Михаилу 
Афанасьевичу.
– Выпьете со мной на брудершафт, добрый человек?
Тот еще не получил ответа от Толстого насчет денег, а, кроме того, твердо решил 
найти жену и отправляться домой. Но, увидев, кто к нему обращается, загорелся 
ярким румянцем. Он даже растерялся, но обстановку разрядил Толстой.
– Надо говорить не «выпить на брудершафт», а «выпить брудершафт». Пей, Булгаков,
 чего ждешь? С такой красавицей можно и яду выпить. Итак, брудершафт! Мне, 
старику, уже не предлагают.
И отвернулся с деланной обидой. Михаил и рыжая искусительница сцепились локтями,
 осушили рюмки до дна и слились в жарком поцелуе. Булгаков не понял, что 
показалось ему более терпким: вино или поцелуй. Больше всего в этой женщине 
поражало ее лицо. Черты его, резкие и угловатые, могли показаться неправильными 
и даже отталкивающими. Но, казалось, они обладают какой-то колдовской силой. А 
в сочетании с огненными глазами были более притягательными, чем нежные прелести 
иной красавицы. Булгаков почувствовал, что не в силах сопротивляться ее 
магическому напору.
Созерцавшие эту сцену Сеня и Яня недоуменно переглянулись.
– Она ничего не перепутала? – протянул Гендин.
– Лилит никогда ничего не путает, – вопреки сказанному в голосе Агранова не 
было привычной уверенности. – Ты хоть знаешь, кто это?
Гендин наморщил лоб, вспоминая.
– Кажется, его фамилия Булгаков. Какой-то недобитый белогвардеец из Киева. В 
«Гудок» фельетоны пишет. Но как же так я был уверен, что Мастер – это Толстой.
Лицо Агранова стало решительным. Уголок рта исказила презрительная усмешка.
– Уверен он. И что с того? Я тоже так думал. Но если Лилит указывает на 
Булгакова, значит, он и есть Мастер. Согласно моему досье, он тоже в «Атоне» 
состоит. Мутная личность, откровенно говоря. К тому же, не то масон, не то 
тамплиер. Тащи-ка сюда мелкую «гудковскую» шелупонь. Расспросим их подробнее, 
что это за Булгаков и с чем его едят.
* * *
Из соседней залы слышались звуки пианино, и Булгаков заглянул туда. В зале было 
крепко накурено, табачный дым ел глаза. В углу залы кто-то наигрывал на рояле 
фокстрот, гости топтались в центре помещения, прижимая к себе дам. Танцевали 
они на ковре, что было на редкость неудобно.
Булгаков спросил себя – кого он надеется здесь найти? Свою жену или рыжую 
колдунью, которая, подарив ему поцелуй, моментально исчезла. Он сразу заскучал. 
Даже благоприятное решение Толстого дать ему взаймы миллиард, не произвело на 
него никакого впечатление. А случись это десятью минутами раньше, он бы, 
наверно, запрыгал вместе со стулом, сшибая хрустальные подвески люстры.
Навстречу ему попался Женя Катаев, изрядно подшофе.
– Ты мою жену не видел? – остановил его Михаил.
Тот выкатил на него удивленные глаза.
– Зачем тебе жена? Вон, соблазни княгиню Белорусско–Балтийскую и женись на ней. 
Она недавно из Германии, еще никого не знает. – Он указал на скучающую в кресле 
Любу Белозерскую. – А жена твоя наверняка с Додиком Кисельгофом где-то целуется.

– Дурак!
Булгаков отвесил будущему автору «Двенадцати стульев» звонкий щелбан. Тот не 
обиделся, только потер лоб и посоветовал:
– Ищи и обрящешь. От жилетки рукава и от мертвого осла уши.
И отправился вдоль по коридору. Булгаков тоже вышел. В коридоре он едва не 
наткнулся на небрежно одетого типа. Лицом грубой лепки и всклокоченной бородой 
тот напоминал великого художника и скульптора Микеланджело Буонарроти. К слову 
сказать, незнакомец со знанием дела разглядывал шоколадную статую девицы, 
державшей в руках электрическую лампочку.
– Боже, как она прекрасна! – чуть слышно бормотал он.
Булгакову тип показался необычайно интересным.
– Вы, случайно, не художник? – поинтересовался он. – Скульптурой не 
занимаетесь?
Тот неохотно отвел взор от статуи и представился со значением:
– Я кооператор, из Тетюшей. Меня зовут Василий Петрович. А вас?
– А меня нет, – буркнул донельзя разочарованный Булгаков и пошел дальше.
Он упорно искал жену и нигде не находил. Что самое неприятное, подлеца Дэви 
Кисельгофа тоже нигде не было видно. Среди танцующих его не было. Неужели они и 
правда где-то уединились? Развивать тему не хотелось. С замиранием сердца 
писатель приоткрыл очередную дверь, что вела в кабинет адвоката Каморского, и 
осторожно заглянул.
В кабинете царил полумрак, горела только настольная лампа. Худощавый чекист 
Сеня вел негромкий разговор с «гудковцами» Валей Катаевым и Илюшей Ильфом. 
Булгаков хотел было исчезнуть так же незаметно, как появился, но тут вдруг 
понял, что говорят о нем.
– Булгаков? – удивлялся Ильф. – Нет, ну что вы хотите от Миши? Он только–только 
скрепя сердце признал отмену крепостного права. А вы хотите сделать из него 
строителя нового общества. Это даже смешно!
Его горячо поддерживал Валентин Катаев. До сих пор Булгаков считал его 
товарищем и иногда называл Валюном.
– Миша был и останется фельетонистом, – повторял Валюн. – Когда мы узнали, что 
он пишет роман, то восприняли это как какое-то чудачество. Его дело – строчить 
сатирические фельетоны. Читал он нам как-то свою «Белую гвардию», но на нас это 
не произвело впечатления. Мне это показалось на уровне Потапенки. И что это за 
фамилия такая – Турбины. – Он помолчал немного, размышляя. – Да Мишу и 
фельетонистом настоящим не назовешь. Он остался на уровне «Русского слова», 
скажем, Амфитеатрова или Дорошевича. Но Дорошевич хоть искал новую форму, а 
Миша ничего не ищет. Мы смотрим на дореволюционных фельетонистов критически, а 
для него они – идеал.
Если бы это было произнесено в кругу коллег и товарищей, то звучало бы совсем 
не так, как в интимной беседе с полковником ОГПУ. Булгаков кашлянул. Все в 
кабинете посмотрели на него. Катаев вздрогнул и покраснел.
Булгаков взглянул на Катаева с укоризной и печально вздохнул:
– Ах, Валя, какой же вы, однако, жопа!
И среди воцарившейся тишины продолжил свой путь по бесконечному коридору. Возле 
библиотеки он невольно задержался. Из комнаты доносились звуки чарующего 
мужского голоса. Кто-то пел.
– И за что–о-о я люблю тебя–а-а, эта тихая но–о-очь…
Дверь была широко открыта, и Булгаков увидел губкомовского семипалатинского 
ацтека. Коротышка и в самом деле пел великолепно. Булгаков невольно заслушался. 
Чудным вокалом наслаждался не он один. Таинственная рыжая красавица тоже была 
здесь. Она устроилась на пуфике у ног соловья и не скрывала своего восхищения. 
Певец был так мал, что если бы поклонница сидела просто на стуле, то не имела 
бы возможности смотреть на него снизу вверх.
По коридору застучали шаги. Яня и Сеня уже отпустили своих бесполезных 
осведомителей и, похоже, собирались присоединиться к слушателям. Булгаков на 
всякий случай укрылся за распахнутой створкой двери.
Но чекисты слушать певца не стали. Гендин сухо обратился к поклоннице 
вокалиста:
– Мы вынуждены откланяться и забираем нашего друга.
Певец послушно кивнул, закрыл рот и стал собираться. Когда он и Гендин вышли, 
рыжая красавица обратилась к Агранову:
– У меня имеется встречное предложение. Я вам Мастера, а вы мне певца.
Круглолицый Агранов присвистнул от удивления.
– Помилуй, золото, да зачем тебе этот губернский стручок? Он же и до двух аршин 
не дотягивает!
– Не преувеличивай, полтора метра в нем точно будет, – огрызнулась та. – Лучше 
помоги ему перебраться в Москву, как мне помог. Знаешь, он называл меня рыжей 
кошкой. Как романтично! И не задавай вопросов. Его имя – Николай Иванович Ежов 
– еще прогремит.
– Со сцены Большого театра? – съязвил Агранов.
– Поживешь – увидишь. Ладно, уходите, Мастером я займусь сама. Вы все только 
испортите.
Агранов ничего не ответил и отправился догонять коллегу. За ним ушла и 
красавица Женечка Гладун. Булгаков немного выждал, потом тоже вернулся в 
столовую. Он остановился в дверях. Толстой продолжал травить анекдоты из 
парижской жизни и пить коньяк стаканами. Впрочем, коньяк на него, похоже, не 
действовал. Выпив уже, вероятно, с полведра, он нисколько не изменился. Как был 
маститым писателем, так им и остался.
С облегчением Булгаков увидел наконец свою жену. Она сидела за столом и, 
кажется, здорово перебрала. Рядом с ней суетился Кисельгоф. Это было неприятно, 
но не страшно. За столом пусть флиртуют сколько угодно. Главное, чтобы были на 
глазах.
Невольно Булгаков снова перевел взгляд на Толстого. Он восхищался этим 
человеком, завидовал ему и ненавидел его одновременно. Восхищался его 
писательским мастерством, завидовал его барским манерам и легкости, с которой 
он требовал для себя то, о чем другие не смели и мечтать. И ненавидел за то, 
что сам был не таким.
– Вы прямо-таки пожираете его своими уранически–синими глазами, – произнес над 
ухом вкрадчивый шепот.
Булгаков вздрогнул.
– Кого?
Рядом стояла рыжеволосая Женечка Гладун.
– Толстого. Завидуете?
Булгаков усмехнулся:
– Завидую? Это слишком слабо сказано.
Она поняла.
– Ну, а чего вам не хватает больше всего? Наверно, славы?
Неизвестно почему он вдруг признался. Словно запруду прорвало.
– Да, хочу! Вожделею славы! Я просто дьявольски мечтаю прославиться! Все готов 
отдать.
Она лукаво усмехнулась:
– Вы это серьезно? Может быть, и душу готовы продать?
В глазах писателя загорелся злой огонь.
– Кому? Дьяволу? И как это будет выглядеть?
– Как книга о дьяволе, что же тут непонятного? Причем книгу напишете, когда 
сможете, а слава и удача придут к вам уже сейчас. И «Белую гвардию» в этом году 
издадут, и пьесы ваши скоро во МХАТе поставят. Достаточно вашего согласия.
Он усмехнулся.
– Расписка кровью? А если у меня не получится?
– Что вас тревожит? Вы же написали «Дьяволиаду». Значит, в теме разбираетесь. А 
для того чтобы доказать серьезность своего намерения, выполните несколько 
предварительных условий.
– Например?
Тон красавицы изменился. Из томно–загадочного он превратился в 
назидательно–командирский.
– Да что угодно. Убейте свою любимую собаку.
Он удивился.
– У меня нет собаки. Был Шарик, но давно околел.
– Ну, тогда бросьте вашу жену. Я найду вам другую, более соответствующую вашему 
положению.
Писатель не сдержал презрительного смешка.
– Какому положению? Нет у меня никакого положения.
– Будет.
Как ни странно, ее тон не вызывал раздражения, а вселял уверенность. Но не до 
конца.
– А в качестве жены, случайно, не себя имеете в виду? – с подозрением 
поинтересовался Булгаков.
Рыжая фурия смерила его пренебрежительным взглядом.
– Вы для меня мелковаты. И слишком самонадеянны. Я охочусь только на крупную 
дичь, вы, увы, к ней не относитесь. Максимум, на что вы тут можете надеяться, 
это легкий флирт. А в жены вам я могу предложить хотя бы Любочку Белозерскую.
Булгаков наморщил лоб.
– За сегодняшний вечер мне ее сватают уже второй раз. И что дальше?
– Идем. – Она потянула его за руку.
– Куда?
Она пожала плечами.
– А где, по–вашему, составляют и подписывают договоры? В кабинет, конечно.
Кабинет бывшего присяжного поверенного был свободен. Булгакова это не 
обрадовало. Он чувствовал себя бесконечно уставшим и мечтал об одном – забрать 
Тасю и отправиться домой. Но тут рыжая ведьма вдруг толкнула его на 
монументальный диван–самсон, заперла дверь кабинета изнутри и накинулась на 
писателя, срывая попутно одежду с него и себя.
– Помилуйте! – испугался он. – Прямо так, в кабинете?
– А где? – резонно удивилась она. – Конечно, можно было бы запереться в спальне,
 но осквернять банальным адюльтером брачное ложе гостеприимных хозяев – это, на 
мой взгляд, свинство.
Диван заскрипел и застонал так, словно на нем в смертельной схватке сошлись 
мамонт с шерстистым бегемотом. Гулкое эхо отдалось не то в выси небесной тверди,
 не то в бездонной глубине адской бездны. И на кабинет бывшего присяжного 
поверенного сошла чудовищная страсть, не сдерживаемая никакими препонами. 
Писатель даже не мог толком сказать – что он почувствовал. Ураган страсти 
измочалил и опустошил его, словно приступ малярии. Наконец он с трудом поднялся.

Партнерша, как ни в чем не бывало, уже сидела и поправляла платье. Выжатый 
писатель подобрал с пола брюки и прошел к столу.
– Прочти и распишись, – игриво потребовала искусительница.
– Кровью? – Булгаков знал, где у бывшего присяжного поверенного налиты красные 
чернила – ими тот делал особо важные пометки в своих записях, – и, ничтоже 
сумняшеся, подмахнул текст.
– Даже не прочитал? – вздернула брови красавица.
Писатель, держа брюки в руках, галантно поклонился.
– Сударыня, после того, что тут между нами произошло, это меньшее, что я могу 
для вас сделать. Но в документе не указан покупатель, – заметил он. – Мы ведь, 
как будто, говорили о дьяволе?
Евгения встала.
– Ну, что ты привязался? Дьявол – убогое измышление христианской религии. И без 
него покупатели имеются.
Булгаков еще раз заглянул в бумагу.
– А кто такая Суламифь?
Рыжая красавица гордо выпрямилась.
– Это мое настоящее имя.
Она подошла к столу, взяла подписанный писателем договор, пробежала его глазами 
и скомкала. Потом бросила комок в пепельницу, чиркнула спичкой и подожгла. Оба 
они, не мигая, смотрели как горит бумага.
– Зачем ты это сделала? – спросил писатель.
Она усмехнулась.
– Условность, не более. Ведь рукописи не горят. Разве ты этого не знал? Наверно,
 мы теперь не скоро увидимся. Может быть, не увидимся вовсе. Но, быть может, в 
один прекрасный день кто-то обратится к тебе со словами: «Добрый человек». 
Тогда вспомни обо мне и постарайся сделать для него то, что он попросит.
– Если смогу, – заметил писатель.
– Сможешь, – заверила она.
Он пошел к двери, но вдруг резко остановился и обернулся.
– И, все-таки, почему я? – он посмотрел ей в глаза. – Тут же полно пишущей 
братии…
Евгения–Суламифь брезгливо передернула плечами.
– Именно – братия… звездобратия…
– Но Алексей Толстой? Согласись, он пишет с необыкновенным блеском…
Она щелкнула пальцами.
– Ха! Всего–навсего умелый и трудолюбивый ремесленник. Он свои истории сочиняет,
 а ты пишешь о том, что пережил и оплатил личной судьбой.
Булгаков задумался.
– Но в моих книгах тоже есть моменты, которых я не переживал…
– Значит, еще переживешь.
Он вернулся к дивану. Потом они долго говорили о книге, которую он должен 
написать. Наконец, он поднялся.
– Быть может, я и готов бросить Тасю, но не сегодня. Мне пора.
Супругу он нашел за столом, там, где и оставил. Она встретила его виноватым, 
слегка расфокусированным взглядом.
– Миша? Кажется, я наклюкалась… Народу пришло много…
Он помог ей подняться и одеться. Идти было недалеко. Они жили на Большой 
Садовой в доме 10, в комнате, принадлежавшей зятю Михаила. Всю дорогу он 
поддерживал Тасю с удвоенным вниманием и заботой. А, поняв, что лестницу ей не 
одолеть, взвалил ее на плечи и отнес на пятый этаж.
Уже в квартире, разуваясь, он обратил внимание на досадную пропажу.
– Вот черт, я где-то потерял калошу, – проворчал он.
И устало опустился на кушетку.




Наши дни. Кабинет режиссера Покровского


Галоша выскользнула из руки астролога и мягко шмякнулась об пол.
– Ты очнулся? – в голосе Василисы звучала неподдельная тревога.
– Все нормально. – Он откинулся на спинку дивана. И вдруг с испугом оглянулся и 
осторожно пощупал кожаную обивку.
– Нет, не тот, – успокоенно вздохнул он.
– Кто не тот?
– Диван. Я только что видел похожий. Они на нем такое вытворяли
Василиса не поняла:
– Кто «они»? Где ты видел такой диван?
Он махнул рукой.
– Ладно, проехали. Долго объяснять. Дай мне пять минут, чтобы прийти в себя. 
Куда Артур убежал?
Василиса выглянула в коридор.
– Его не видно. Может быть, эта рыжая ведьма утащила его в преисподнюю?
– Щ–щ-щас–с-с, размечталась, – вздохнул Успенский. – Тут милостей ждать не 
приходится, надо действовать самим.
– Ладно, оставайся, я сейчас его найду!
Андрей не успел ничего возразить, как она исчезла в дверном проеме. Оставалось 
сидеть и ждать. И приходить в себя после увиденного, услышанного и 
прочувствованного.
* * *
Василиса прошла по коридору. Несмотря на то что народу в театре было много – 
актеры, обслуживающий персонал, ремонтники, – в коридоре она не встретила 
никого. Коридор уперся в лестницу. Куда дальше: вверх или вниз? Вверху 
располагался только чердак. Вряд ли Артур и его рыжая ведьма полезут туда.
Василиса направилась вниз по лестнице. На первом этаже она обнаружила несколько 
дверей. Одна вела в зрительный зал, другая, на сцену – третья – в вестибюль. 
Сама же лестница спускалась дальше вниз, во тьму подвала. Василисе никогда бы 
не пришло в голову лезть туда, если бы не случайность.
Неожиданно на фоне приглушенных голосов и производственных шумов, которые 
звучали из-за дверей первого этажа, снизу, из глубины подвала, до слуха 
Василисы отчетливо донесся короткий – в три ноты – звук. Начало всем известной 
битловской вещицы «Yesterday». Но Василиса знала, что таким музыкальным 
аккордом начиналась и заканчивалась работа ноутбука Ады.
В подвале было не только темно, но и сыро. К тому же, сильно пахло пылью. От 
лестницы вдаль уходили стены из щербатых необлицованных кирпичей. С низкого 
потолка свешивались несколько тусклых, заляпанных побелкой лампочек.
Василиса пожалела, что не захватила из машины свою замечательную клюшку для 
травяного хоккея. Она пошарила по карманам, залезла в сумку на поясе. 
Единственным, что подходило под категорию оружия, была тяжелая связка ключей 
Ады. Василиса зажала ключи в кулаке. Не кастет, но на свинчатку потянет. 
Торчащие из кулака острые концы ключей также выглядели угрожающе.
За невысокой, в половину высоты коридора, кирпичной переборкой Василисе 
померещился слабый свет. Она подкралась к переборке, занося руку с ключами для 
удара. И рванулась вперед.
За переборкой никого не было. Только на полу валялся знакомый разбитый ноутбук. 
Отломанная панель дисплея, похоже, была растоптана тяжелым твердым копытом. 
Может быть, даже подкованным. Грязный пол был усыпан клавишами, словно выбитыми 
зубами. Одного взгляда на обломки было достаточно, чтобы увидеть зияющую в 
конструкции ноутбука брешь – место, откуда с мясом был вырван жесткий диск.
Внимание Василисы только на миг переключилось на обломки прибора. Но и этого 
хватило. Из темного угла, совершенно укрытого непроницаемым для глаза мраком, к 
ней метнулась тень. Журналистка отмахнулась своим грозным оружием, скорее, 
автоматически, чем обдуманно.
Она попала во что-то упругое и мягкое типа прелого матраса. Тьма отозвалась 
утробным рыком, журналистку обдало смесью застарелого перегара и вонючей 
табачной отрыжкой.
Ободренная успехом, Василиса бросилась в атаку. Пару раз ее удары пришлись в 
пустоту, но несколько слепых яростных выпадов нашли свою цель. Неведомый 
противник взревел. Василиса отпрянула, почувствовав, что разозлила его не на 
шутку. Рассчитывать на победу в подобной ситуации было смешно. Наступила пора 
подумать и об отступлении.
Ситуация сложилась жуткая, но адреналин в крови делал свое дело. В ее 
журналистской практике выпадали случаи и похуже. Да и бояться было некогда. 
Только успевай – бей и беги. К тому же, она во что бы то ни стало хотела унести 
с собой обломки ноутбука. Но, как это часто бывает в жизни, если тебе кажется, 
что все складывается относительно неплохо, значит, ты чего-то не замечаешь.
Василиса заметила, хотя и поздно. Как раз в этот момент она отскочила назад и 
попыталась обманным движением выманить невидимого врага из кромешной тьмы на 
освещенный участок. И тут у себя за спиной она услышала осторожный скрип 
кирпичной крошки под тяжелой ногой. Шаги сопровождались натужным сопением.
Значит, пока она заманивала врага в ловушку, его сообщник устроил ловушку ей 
самой. Вот теперь она испугалась всерьез. Слева впереди в кирпичной стене 
чернел проход. Возможно, как раз там ее и ждал один из злодеев. Но выбирать не 
приходилось.
Впрочем, путь к спасению, хотя и сомнительный, но единственно возможный, 
закрывал неведомый противник. Василиса перехватила свое оружие поудобнее и 
нанесла удар в смутно очерченный силуэт врага.
Удар снова пришелся во что-то податливое, но тут она внезапно почувствовала, 
что ее рука оказалась намертво зажатой. Будто внутри пуховой подушки прятался 
медвежий капкан. Неведомая сила вырвала связку ключей из сплющенных и 
вывернутых пальцев журналистки. Ее отшвырнуло на груду битого кирпича, на 
секунду или две она отключилась, оглушенная ударом. Когда она пришла в себя, то 
обнаружила, что в онемевших пальцах на обрывке цепочки болтается только тяжелый 
брелок.
Противник шарил по полу в поисках оброненного Василисой оружия. Его напарник, 
сопевший за спиной Василисы, уже приблизился к ней чуть ли не вплотную. 
Пошатываясь, журналистка собрала все свои силы и рванулась вперед, потом 
свернула в боковой коридор. Здесь царил полный мрак. Под ноги ей то и дело 
попадал разный мусор, какие-то доски, щебенка. Один раз послышался дикий визг. 
Похоже, она наступила на крысу.
Преследователи отстали, потеряв в самом начале погони несколько секунд. Но они 
вполне могли наверстать свое упущение. Василиса постоянно натыкалась в темноте 
на углы и стены. Вероятно, количество синяков и шишек, полученных ею за 
последние несколько минут, перевалили за второй десяток. Но синяки и шишки были 
сущей мелочью. Она молилась об одном – только бы не упасть и не подвернуть или 
не сломать ногу. Что с ней сделают, если догонят, она старалась не представлять.

Хуже всего было то, что она совершенно утратила ориентацию. И, возможно, вместо 
того чтобы приближаться к выходу из подвала, она удалялась от него. Еще она 
поняла, что результат у такого панического бега может быть только один: она 
совершенно запутается и сама прибежит в руки преследователей.
Василиса заставила себя остановиться и прислушалась. Теперь она расслышала 
голоса. Их было два. Один, низкий, грубый, был исполнен злобной ярости. Видимо, 
именно его обладателю досталось отведать Василисиных ключей. Другой, гулкий и 
мертвенно–ровный, казалось, принадлежит зомби или мертвецу. Голоса 
перекликались в отдалении, но постепенно приближались.
Василиса почувствовала, что совершенно выбилась из сил. Шаги и голоса 
преследователей теперь раздавались громче.
– Где эта сука? – рычал злобный бас. – Если поймаешь, сразу не убивай, я сам ее 
на куски порву!
– Я слышал шум в той стороне, – отвечал ему глухой хриплый голос с 
противоположной стороны подвала.
– Надо отучить суку совать нос не в свое дело! – монотонно и гулко бубнил 
первый, будто из склепа.
По расположению голосов Василиса поняла, что ее окружили. И если бы она не 
затаилась, то уже наткнулась бы на одного из злодеев. Она снова с тоской 
подумала о своей хоккейной клюшке. Журналистка нашарила на полу увесистый 
обломок кирпича. Сдаваться она в любом случае не собиралась. Она занесла свое 
орудие для удара и стала ждать неизбежного.
Преследователи перестали перекликаться и переругиваться. Они теперь только 
сопели и громко, с хрустом, топали по грязному полу. Василиса желала одного – 
чтобы первым ей попался тощий и длинный. Он выглядел послабее. Возможно, тогда 
она успеет справиться с ним до подхода сообщника. Хоть и призрачный, но все же 
шанс.
Неожиданно в глаза Василисе ударил сноп яркого света. Уже потом она поняла, что 
он совсем не был ярким, просто ей так показалось после сумрака подвала. Она 
зажмурилась и тут услышала голос Андрея Успенского.
– Василиса, где ты?!
Она тут же отозвалась:
– Я здесь! Осторожнее, на меня напали! Их как минимум двое!..
И замолчала, удивленная. Она никогда не слышала, чтобы астролог Успенский так 
ругался. Затем послышалась серия тупых, как скалкой по мясу, ударов. Затем 
дикий рев, словно снова кто-то наступил на хвост бегемоту. Но ряд нецензурных 
выражений свидетельствовал, что ревел все-таки человек. За ревом последовало 
несколько басовых восклицаний. Даже ровный замогильный голос приобрел теплую 
человеческую окраску страдания.
Наконец что-то шумно упало, потом еще и еще раз. Затем Андрей снова подал 
голос:
– Васька, выходи! Ты цела?
– Да что с нами, бабами, сделается! – отмахнулась она.
Чтобы добраться до спасителя, ей пришлось переступить через два лежавших без 
движения тела.
* * *
– Пошли наверх. – Успенский твердо взял Василису под локоть. – Там Филатов 
приехал, сейчас обструкцию устроит. Только бы в камеру не закатал. Ты там 
что-нибудь нашла?
Она виновато посмотрела на него и спрятала за спину брелок с обрывком цепочки.
– Нет, наоборот. Потеряла. Зато видела обломки ноутбука Ады. Без «винта». 
Слушай, а с тобой-то все в порядке?
Он осторожно потрогал заплывающий синяком левый глаз.
– Да, нехорошо. Солидный астролог, и вдруг – бланш, фонарь под глазом. Придется 
темные очки надевать.
Василиса снова поглядела на поверженные тела.
– Как ты их быстро.
Андрей скромно пожал плечами.
– Я не хотел, так получилось. И вообще они первыми начали.
Когда они поднялись на первый этаж и вышли в вестибюль, здесь уже вовсю 
распоряжался прокурор–криминалист Филатов. Он окинул растрепанную парочку 
неодобрительным взглядом.
– Все-таки приперлись? А ведь я предупреждал. Вас тут что, тепло встретили 
пинками в ягодицы?
Успенский потупился и снова потрогал фингал под глазом.
– Они попытались, но я увернулся. Отойдем и поговорим?
Но поговорить не удалось. К ним подбежал запыхавшийся следователь Доронин. 
Одной рукой он прижимал к темени грелку со льдом, в другой сжимал листок бумаги.

– А я вас везде ищу! – издалека закричал он. – Вот, смотрите! В корзине под 
столом нашел.
Он протянул им скомканный листок. Успенский взял и принялся читать:
– Так. «Я, м–м-м в трезвом уме и твердой памяти заявляю, что очень осторожно 
перехожу дорогу, управляю машиной и обращаюсь с электроприборами, что 
практически исключает возможность несчастного случая. Кроме того, в ближайшие 
десять лет я не собираюсь кончать жизнь самоубийством». Что это?
Василиса тяжело вздохнула.
– Это заявление. Я предложила Аде написать его просто так, в шутку. Кто же знал,
 что шутка получится такая дурацкая. Кстати, это заявление лишний раз 
доказывает, что Ада не собиралась кончать жизнь самоубийством.
– Но вполне могла умереть от передозировки, – заметил прокурор. – А это что?
Внизу записки была допечатана короткая фраза: «Васька, забери ключи. То, о чем 
мы говорили»
На этом текст обрывался.
– Хорошо, что ты нашла ключи, – заметил Успенский.
Лицо Василисы скривила гримаса отчаяния.
– Нашла и потеряла.
И она в нескольких словах описала свои приключения в подвале.
– На первый взгляд, кажется, что все произошло случайно, – сказал Андрей. – Но 
если подумать, то это могло оказаться хитро расставленной ловушкой.
– А я что говорил? – прорычал Филатов. – В результате вашей партизанщины 
утрачены ценные улики, травмирован следователь, и свидетель чуть не превратился 
в потерпевшую.
– Я не свидетель, – обиделась Василиса. – И уж тем более не гожусь в 
потерпевшие.
– Хорошо, но хотя бы тех, кто напал на тебя, ты разглядела?
Она даже вздрогнула.
– Бр–р-р! По–моему, это те мерзавцы, которые торчали на сцене, когда Артуровы 
рабы тачки катали. Он еще сказал, что они – рабочие, которые банк ремонтируют.
Следователь Доронин засуетился.
– Что же мы стоим? Надо пойти и задержать их, пока они не ушли!
Филатов сокрушенно покачал головой.
– Ну, во–первых, они наверняка уже скрылись. А во–вторых, что ты собираешься им 
инкриминировать? Нападение на Василису? Допустим, за хулиганство мы их 
привлечем. Но привязывать их к смерти госпожи Винтер мы не сможем. Любой 
приличный адвокат в пух и перья разобьет твое обвинение. У нас практически нет 
улик. Поэтому для начала свяжись с оперативниками. Пусть установят за этой 
парой наружное наблюдение. А сейчас идем в особняк, в кабинет покойной. 
Поглядим, что ты накопал.
Тут Филатов повернулся к Андрею и Василисе. Те тронулись было следом.
– Это касается следователя Доронина. Всех прочих попрошу очистить помещение. И 
без разговоров! А то закрою в камеру.
Филатов, следователь и сыщики–любители вышли на улицу.
– А вот и они, легки на помине! – протянул Андрей.
Пара злодеев, напавших в подвале на Василису и, возможно, имеющих отношение к 
смерти Ады, как ни в чем не бывало околачивались на стоянке перед театром. Оба 
они выглядели так, будто только что побывали под танком.
Один из них, напоминавший злого Винни–Пуха, говорил о чем-то с владельцем 
только что подъехавшего авто, другой – длинный унылый тип – внимательно их 
слушал. Увидев прокурора, следователя и Василису с Андреем, пара злодеев, не 
сговариваясь, пустилась в бегство. Их собеседник, напротив, направился к ним.
Автомобилем был основательно побитый «Мерседес», его владельцем – Борюсик, 
пардон, Борис Абрамович Бекерман. «Мерседес» был сильно помят и изуродован. 
Видимо, рассерженные водители там, на трассе, отвели душу на все сто. Фары, 
подфарники, задние фонари были разбиты вдребезги. Капот и передние крылья 
машины напоминали стиральную доску. Остатки затемненных стекол едва держались 
на обрывках тонировочной пленки.
Здоровяка водителя не было видно. Он оставил службу, решив, что безопаснее 
будет завербоваться в Иностранный легион или записаться в отряд космонавтов.
– Я так и знал, у вас сговор! – обиженно запричитал господин Бекерман.
Филатов невозмутимо воззрился на брызжущего слюной бизнесмена.
– Вы о чем?
– Он сказал, что меня ждет удар, а меня по голове. – Господин Бекерман 
жестикулировал как сумасшедший. – На трассе лоб в лоб! Она на меня, а потом ее 
наймиты подвергли меня насилию.
Прокурор со строгим видом обернулся к обвиняемым.
– Что вы ему сделали?
Успенский сделал самое невинное лицо.
– Я рекомендовал господину Бекерману посидеть дома, в противном случае обещал 
ему серию жизненных ударов. Но он послушал не меня, а другого специалиста – 
Сергея Тимаковского. И получил по голове. Кстати, сегодня еще не кончилось, так 
что, господин Бекерман, будьте осторожны.
– Вот, он опять за свое! – заныл бизнесмен.
– Что за шум, а драки нет?!
Все обернулись на звучный бархатный голос. К ним величественной поступью 
приближался маэстро Покровский.
– Драка кончилась, ты немного опоздал, – усмехнулась Василиса.
– Что поделаешь? Служенье муз не терпит суеты, – вальяжно начал было режиссер.
Но Успенский поправил его:
– Это Пушкин говорил о Дельвиге, причем с нескрываемой насмешкой. Сам-то он так 
не считал.
Режиссер скосил в его сторону настороженный взгляд. Он не любил, когда его 
уличали в некомпетентности и мигом терял кураж. Но все же сумел сохранить вид 
небожителя и продолжил снисходительным тоном:
– Помилуйте! Кто же знает, что поэт считал или не считал на самом деле? Это не 
более чем условность. Распределение ролей. Весь мир театр, а люди в нем – 
актеры, как сказал старик Шекспир. Или я опять ошибаюсь?
Андрей виновато кивнул.
– Угу. Про то, что мир – театр, а люди – актеры, сказал Петроний. А Шекспир его 
только вольно процитировал и даже увековечил его слова над входом в свой театр. 
Просто не все слышали о Петронии.
Это был удар ниже пояса. Режиссер вмиг утратил сановитость и вальяжность, будто 
сдулся воздушный шарик. Но и тут не сдался.
– Да, не все у нас знают и читают Петрония, – с печалью и укором в голосе 
посетовал он. – Не хватает времени. Вот и у меня сейчас слишком много забот. 
Обратите внимание, господа, сколь убого и уныло выглядит окружающая нас 
местность. Но приезжайте на премьеру, и вы увидите, как по мановению волшебного 
жезла все здесь преобразится и засияет богатством и огнями!
На Василису его обещания не произвели должного впечатления.
– Еще бы! С твоими-то связями! Поди, и президента с премьером уже пригласил? 
Так что не строй из себя Гарри Поттера. Вся твоя магия растет из горшка с 
административным ресурсом. А ты ее только унавоживаешь.
На Покровского было жалко смотреть. Он поджал губы и отвернулся. Но тут на 
помощь ему пришел случай. Режиссер сделал вид, что только теперь заметил 
господина Бекермана.
– Борюсик?!
– Артурчик!
Они бросились навстречу друг другу, словно влюбленные после долгой разлуки, 
принялись обниматься и целоваться.
– Кто это? – поинтересовался Филатов.
Василиса пожала плечами.
– Если Аду убили, то перед тобой подозреваемые номер один и номер два.
Филатов оживился. Наконец-то у него появилась реальная зацепка. Но тут же 
сурово сдвинул брови и излил гнев на Василису и Андрея.
– А теперь считаю до двух, и чтобы духу вашего здесь не было.
Тем с величайшей неохотой пришлось подчиниться.
Садясь в «Пежо», Василиса подозрительно прищурилась.
– Странно, с чего вдруг эти два проходимца так лобызались?
Успенский пошевелил в воздухе пальцами.
– Ну, если ты сумела подружиться с Адой, то почему ты считаешь, что два ее 
бывших мужа не могут сделать то же самое?
Василиса покачала головой.
– Исключено. В лучшем случае они извращенцы, в худшем – причастны к убийству. 
Кстати, Ада говорила, что оба они родились в один день – десятого марта.
– Понятно, Рыбы, – отозвался Андрей. – А ты знаешь, что десятого марта умер 
Булгаков?
– Тогда не удивлюсь, если, согласно твоей теории, оба они являются его 
духовными наследниками и продолжатели, – заметила Василиса. – В таком случае 
Покровский наверняка унаследовал кое-что из творческого начала, а Бекерман – 
пороки и мелкие недостатки.
И запустила двигатель. Андрей не стал возражать. Он был целиком согласен с 
журналисткой.




Глава 5.
«Год лани, месяц слона, день черного дятла»


Василиса привезла Успенского обратно к нему домой.
– Каковы твои планы на сегодня? – спросил он.
Она вздохнула.
– Пока я не выясню, что произошло с Адой, других планов у меня нет и не будет.
– Тогда пошли ко мне.
Они поднялись в квартиру Андрея. Открыв дверь, он пропустил журналистку вперед, 
потом вошел сам и сразу направился к компьютеру.
– Я пока раскочегарю свой примус, а ты набросай мне данные Артура.
Та удивилась:
– Разве в Интернете их нет? Он же у нас мужчина публичный.
– Мне нужно место и время его рождения с точностью до двух часов, – пояснил 
астролог. – Вряд ли в Интернете имеется настолько подробная информация.
– Ну, хорошо, постараюсь поискать. Кофе сварить?
– Угу.
Успенский с головой погрузился в свои программы.
Спустя пять минут Василиса вошла в комнату с двумя чашками дымящегося кофе. 
Перед тем как поставить чашку перед астрологом, она подложила под нее сложенную 
бумажку.
Андрей взял чашку и отпил. Похоже, он даже не ощутил вкус напитка.
– Итак, что мы имеем? – задумчиво произнес он. – Смерть Ады, которая 
подозрительно смахивает на убийство. Мои бредовые видения, которые абсолютно 
ничего не доказывают, но с непонятным постоянством указывают на определенное 
лицо. На Михаила Афанасьевича Булгакова.
– И что это означает?
– Подозреваю, что где-то среди нас находится его астральный преемник и 
продолжатель. В таком случае, проследив историю Булгакова, мы сможем правильно 
истолковать смысл того, что происходит сейчас.
Василису намек не устроил.
– Скажи прямо, – потребовала она. – Ты имеешь в виду Артура?
Андрей помялся.
– В общем, да. Его работа, связанная с театром, потребительское отношение к 
женщинам, особенно женам, все это наводит на подозрения.
– Только подозрения?
– Сказать с уверенностью я смогу, только составив его гороскоп и сопоставив его 
с гороскопом Булгакова, который у меня уже имеется. Для этого-то мне и 
понадобились точные данные господина Покровского. Кстати, где они?
– Вот эти данные, запиши. – Василиса подвинула к нему бумажку, на которой 
стояла чашка с кофе. – Так ты хочешь сказать, что убийца Ады – Артур?
Успенский помрачнел.
– Очень может быть. Но не факт. Нужно больше информации.
Василиса наморщила лоб.
– Почему мы все время носимся с Артуром? А про Аду не забыли?
Андрей склонился над монитором компьютера.
– Адой займемся, когда придут результаты экспертизы. А сейчас будем составлять 
гороскоп ее бывшего муженька и сравнивать его с гороскопом Булгакова. Заодно 
прочитаю тебе вводную лекцию по астрологии, чтобы ты поняла: это наука, такая 
же, как математика или ботаника, а вовсе не гадание на кофейной гуще.
– А как же второй астральный наследник – Борюсик? Он ведь тоже был мужем Ады.
– В качестве подозреваемого он нас пока не интересует. Его очередь придет, но 
сначала разберемся с господином гением.
На экране монитора загорелись две яркие разноцветные окружности. Они пестрели 
множеством значков и пересекались прямыми тонкими линиями. Для Василисы это 
показалось смесью китайской грамоты и давно забытым курсом тригонометрии.
– Я пользуюсь программой «Радикс», – пояснил Андрей.
Но Василисе понятнее не стало. Лицо Успенского исказила гримаса нетерпения.
– Как бы тебе попроще объяснить. Вот, смотри. По древнеарийскому календарю годы 
рождения Булгакова и Артура разделяют почти два полных тридцатидвухлетних цикла 
изначального Сатурна. Смотрим месяц, число, время рождения нашего подзащитного 
и смерти Булгакова. Почти все совпадает! Даже места рождения одного и смерти 
другого рядом. Едем дальше. В гороскопе Булгакова очень сильны Сатурн с Черной 
Луной в Деве, что и определило впоследствии его врачебный выбор. Теперь смотрим 
у господина Покровского. Очень интересно! – Андрей прямо-таки впился глазами в 
экран монитора. – Слушай, у твоего Артура в гороскопе тоже намечается сильная 
медицинская линия, причем с техническим уклоном. Из-за Козерога в Шестом доме, 
а также сильного Хирона поблизости. Он, случайно, никогда врачом не работал?
Василиса кивнула.
– Около того. По молодости он был зубным техником. Золотые коронки цыганам 
вставлял.
Андрей с уважением покачал головой.
– Молодец, от денег никуда. Тоже принцип. А как насчет наркомании?
– Хвастался, что перепробовал все наркотики, но наркоманом не стал.
– Просто замечательно! Глаза вот только подгуляли. У Булгакова были не просто 
синие, а уранически–синие глаза. У господина Покровского – ни то, ни се. А в 
остальном, несомненно, твой Покровский является почти что астральным близнецом 
Михаила Афанасьевича Булгакова. С небольшой разницей. Булгаков родился в год 
Небесной Арты, а Артур через шестьдесят четыре года – в год, предшествующий 
Небесной Арте. Он так называемый пограничник, то есть человек, родившийся 
вблизи астрологического Нового года. Поэтому влияние характеристик года Арты, 
священным животным которого является Лань, ощутимо чувствуется в его характере. 
Если учесть, что Покровский родился в день смерти Булгакова, можно говорить о 
копировании жизненной матрицы Булгакова. Но ты, Петрович, можешь называть это 
переселением душ.
Филатов насупился.
– Ну, конечно, раз я прокурор, значит, полный профан в твоей науке. Ладно, 
валяй дальше.
Успенский кивнул.
– Родившиеся в этот период озабочены стремлением к гармонии, красоте, поисками 
высшего смысла жизни. Но могут скатиться к показухе, дурному театру, шумовым 
эффектам. Это балаган, шутовство и хамская подмена этических понятий. Тотем, то 
есть священное животное Арты, – Лань. Но Арте, связанной с Белой Луной, 
Ангелом–Хранителем судьбы, противостоит Друдж, или Черная Луна. Ее иначе 
называют Лилит, она воплощает ложь, интриги, провокации. Лилит постоянно 
искушает злом, и победить это искушение могут немногие. В Авесте слово «друдж» 
употребляется нарицательно для обозначения дьявольских существ женского пола. 
Там сказано, что Друджа сотворил Ахриман на погибель «праведности миров».
– Ахриман – это бог зла? – уточнила Василиса.
– Ни фига подобного, он всего лишь злое начало, возомнивший себя родным братом 
Создателя и полная противоположность Спентаманью – воплощения вселенского добра 
и созидания. Как и христианский дьявол, Ахриман лишен возможности творить зло 
самостоятельно, но способен искушением и соблазном подтолкнуть мир к гибели. И 
для этого он выбирает людей определенного типа. Смотри, это гороскоп Булгакова, 
а это – Покровского. Оба – творцы–одиночки со скандальной известностью, ярким 
мировоззрением и исступленным стремлением к свободе для себя и других, с мечтой 
о дальних странах. Видишь? У Булгакова соединение Плутона, Нептуна и Раху – так 
называют Восходящий Узел лунной орбиты – находится в Третьем Доме гороскопа, 
это и определило его писательский талант. В том же Третьем доме у него 
соединение Солнца с Белой Луной, символическим показателем Света в гороскопе. 
Такое сочетание говорит о том, что став писателем, Булгаков приступил к 
выполнению своей светлой программы. Марс – в Четвертом Доме, отсюда постоянные 
конфликты, трудности и испытания, которые выпали писателю на родине.
– Постой, но ведь Артур совершенно не похож на Булгакова, – перебила астролога 
Василиса. – То есть Артур напоминает Булгакова, но отдаленно, как отражение в 
кривом зеркале, как обезьяна человека. Карикатура какая-то.
– Именно. Ты правильно поняла. Видишь ли, сочетание тех или иных планет – это 
еще не все. Очень важно – являются ли эти конкретные планеты сильными или 
слабыми, а еще более важно – добрыми или злыми. Допустим, человек с добрым и 
сильным Марсом станет мужественным и решительным. И наоборот, со злым и слабым 
– будет трусливым и истеричным. Со злым и сильным – окажется настоящим жлобом. 
Или, скажем, человек с доброй и сильной Венерой всегда по–настоящему 
интеллигентен, а со злой и слабой – слащав, капризен и ленив. Так и здесь. 
Несмотря на явное сходство Булгакова и Артура, проявляются и некоторые отличия 
их космических программ. Луна у Покровского находится в знаке Весов, 
противоположном лунному знаку – Овну – во время смерти Булгакова. В этом смысле 
Покровский являет собой «отражение» Булгакова. Если у Булгакова на Восходе 
гороскопа находится Водолей, связавший его судьбу с судьбой России, то у 
Покровского – противоположный знак Льва. В итоге Булгаков обладал чувством 
истинной свободы, а Покровский проявлялся как банальный позер.
Василиса допила остывший кофе.
– С Артой, конечно, «темна вода во облацех», но все же понять можно. А как 
насчет месяца рождения Булгакова? Ты как-то назвал его.
– Аша–Вахишта, как написано в «Авесте», – подсказал Успенский. – Считается, что 
даже лучшим из людей, кто родился в этом месяце, предстоит хоть раз в жизни 
заглянуть в бездну и сжечь в себе бесов. Для того чтобы в наш материальный мир 
не смогли проникнуть порождения Тьмы. Но, как говорил Ницше, если слишком долго 
смотреть в бездну, то бездна начнет всматриваться в тебя.
Василиса помрачнела.
– Что касается Артура, у меня нет ни малейших иллюзий – кто кем рулит. А как ты 
думаешь, Булгаков смог устоять? Ведь Мастер у него в романе все-таки пал.
Успенский встал и потянулся.
– А вот это мы с тобой и должны выяснить. Видишь ли, в гороскопе у Булгакова 
проявилась одна из самых оскверненных звезд – Антарес, через которую в наш мир 
проникает зло черной магии и человеческих жертвоприношений. Она у него 
находилась в Зените. Авестийская система астрологии, к которой я принадлежу, 
ставит на первое место борьбу Добра со Злом. Их изначальные позиции заложены в 
карте рождения, но они не лишают человека свободы выбора между Светом и Тьмой. 
Гороскоп рождения только предполагает выбор того или иного пути. Предполагает, 
но не обязывает. Сильный и мудрый сам управляет своими звездами. И выбирает 
сторону – Добра или Зла.
Василиса тоже встала и подошла к окну. Она долго смотрела на залитую дождем 
улицу, потом сказала:
– Ну, хорошо. Допустим, мы пришли к выводу, что Покровский – астральный близнец 
Булгакова, только со знаком минус. Что у того достоинство, то у этого 
недостаток. Если у Булгакова – белое, у Артура – черное. Булгаков на стороне 
Света, Артур – Тьмы.
Успенский только тут обнаружил, что так и не допил свой кофе. Он покачал 
головой.
– Нет, Васька, не все так просто. И не близнец, и не зеркально противоположный. 
Он как бы принял эстафету у Булгакова. То, что тот не доделал, суждено 
завершить Артуру. Возможно, и против воли. Возможно, и неосознанно. К тому же, 
Покровский не мог не унаследовать творческого начала Булгакова. А вот весь 
астральный мусор, если так можно выразиться, наверняка воплотился в другом 
«наследничке» – господине Бекермане. Он унаследовал Черную Луну вместе с 
Солнцем в Рыбах из гороскопа смерти Булгакова. А положение Луны в знаке Овна и 
во Втором Доме гороскопа наделило его грубостью, нахальством и нахрапистостью, 
а также большой жадностью. Поэтому в жизни господина Бекермана реализуется то, 
что для Булгакова существовало лишь в форме искушений. Кроме того, Водолей на 
Восходе гороскопа Булгакова повторяется и в гороскопе Беккермана. Другими 
словами, Бекерман воплотил в жизнь самую «дурную» программу Булгакова. И тут 
перед нами встает главный вопрос. Если Булгаков выступал на стороне Света, то 
почему он написал «Мастера и Маргариту»? А главное, зачем?
* * *
Прокурор–криминалист Филатов и следователь Игорь Доронин по–хозяйски 
расположились в кабинете Ады Винтер возле ее замечательного бара. Впрочем, пили 
они только чай. Крепкий и сладкий, по вкусу прокурора.
– Что надумал? – спросил прокурор.
– Надо возбуждать дело об убийстве, – ответил Доронин.
Филатов посмотрел на него скептически.
– На каком основании? Интуиция великого сыщика?
Доронин замотал головой.
– Да что вы, Алексей Петрович, при чем здесь интуиция? Просто слишком уж много 
косвенных подтверждений.
– Но, ни одного прямого, – подытожил Филатов. – Впрочем, я того же мнения. Надо 
возбуждать дело об умышленном убийстве.
Следователь посмотрел на старшего товарища с религиозным благоговением.
– Неужели вы нашли прямое доказательство?
Прокурор–криминалист с пренебрежением махнул рукой.
– Нет, откуда? Но в нашем деле это далеко не главное. Тут есть факторы поважнее.
 Вот, сам посуди, шансов за то, что мы имеем дело с убийством, в лучшем случае, 
пятьдесят на пятьдесят. Допустим, мы спустим дело на тормозах – признаем смерть 
самоубийством или несчастным случаем. А потом окажется, что женщину все-таки 
убили. И получится, что мы покрывали преступника. Причем совершенно бесплатно. 
Но получим мы по полной программе, как матерые оборотни. И как я после этого 
буду себя чувствовать? Точно – полным идиотом. Да и другие нас не поймут, 
смеяться будут. Главное оружие следователя – бдительность. Так что лучше 
перебдеть, чем недобдеть. В этом случае, даже если ошибемся и дамочка 
действительно самоубилась или дозу не рассчитала, все спишем на излишнее 
усердие. А за это не наказывают. Начальство усердных дураков любит. Что с нас 
взять? Хотели как лучше, имели основания подозревать убийство. Тут нас учить не 
надо, сами, кого хочешь, научим отписки строчить. Тебе я не завидую, потому что 
и проверку банка с тебя никто не снимает. Но, чем смогу, помогу. Кстати, что 
там с этим банком? Его хозяева тоже могут оказаться в числе подозреваемых.
Игорь достал многострадальную папку и раскрыл перед начальником.
– Собственно, банк еще и не успел начать работать. Владелец второй половины 
особняка Бекерман совсем недавно продал банкирам свою часть здания. Из 
руководства банка тут никто пока не появлялся, только клерки. По непроверенным 
сведениям Бекерману предложили место управляющего. Он долгое время скрывался и 
открыто появился только после смерти бывшей супруги.
– А вот это уже интересно! Вот тебе и мотив! – загорелся Филатов.
Следователь Доронин кивнул.
– Согласен, тип подозрительный. А как насчет режиссера?
Прокурор взглянул на помощника поверх очков.
– С удовольствием упек бы этого самовлюбленного павлина в кутузку. Но у него 
нет мотива для убийства.
– Или мы о нем не знаем, – заметил Доронин. – Ну что, еще по стаканчику?
Филатов согласился, и следователь стремительно, но без тени лакейства 
направился к электрическому чайнику.
* * *
Оба подозреваемых в этот момент находились неподалеку, совсем рядом, буквально 
через стенку, в кабинете управляющего «Офис–банка». Следователи и аудиторы, 
проверявшие работу банка, занимали кабинет заместителя и находившуюся в этом же 
помещении бухгалтерию банка. В здании еще не закончился ремонт, по комнатам и 
кабинетам слонялись рабочие–турки. Но в кабинете управляющего царили порядок и 
покой.
В кабинете управляющего господин Бекерман принимал режиссера Покровского как 
дорогого гостя. Он налил коньяк в пузатые подогретые бокалы.
– «Курвуазье Империал», – похвастался новоявленный банкир. – «Экстра Олд», 
шесть лет выдержки.
– А постарше не нашлось? – Губы режиссера скривила презрительная судорога. – Я 
как-то не привык употреблять напитки с выдержкой меньше двенадцати лет.
Бекерман снисходительно покачал головой.
– Скажу тебе по секрету, коньячный купаж сроком более шести с половиной лет не 
поддается экспертизе. Поэтому на бутылке может стоять цифра хоть двадцать, хоть 
сто двадцать лет, но проверить это невозможно. Чем будем закусывать? Икрой, 
трюфелями? Может, лимончика?
Покровский, задетый за живое обвинением в некомпетентности, замахал руками.
– Закусывать лимоном – голимый моветон. Лимон убивает вкус коньяка. Но откуда у 
тебя такая роскошь? В карты выиграл или снял с накопительного пенсионного 
счета?
Бекерман отпил немного коньяка.
– Правление «Офис–банка» предложило мне возглавить это отделение, – признался 
он. – А теперь не успел я продать им одну половину дома, как стал владельцем 
другой половины.
Покровский лукаво улыбнулся уголками губ.
– Значит, Ада тебе мешала, поэтому ты ее и убрал?
Бекерман взвился:
– Сам ты ее убрал!
Режиссер едва не задохнулся от возмущения.
– Я что, идиот? Она была для меня главным источником денег. С какой же стати 
мне этого источника лишаться? Чего ради?
Бекерман ехидно оскалился.
– А того и ради – все тех же денег. Что может быть лучше миллиона? Только два 
миллиона. Адка, покойница, мне на тебя часто жаловалась – говорила, что тебе, 
захребетнику, сколько ни дай, все мало. Поэтому, если кто-то предложил тебе 
больше, чем давала она, ты мог ее запросто убрать.
– Да за что предложил-то?! – в отчаянии заломил руки Покровский. – И кто? Кому 
понадобилось ее убивать?
Бекерман ухмыльнулся.
– Откуда мне знать? Я не прокурор. Прокурор вон, за стенкой сидит. Не боись, он 
разберется. Так что советую пойти и во всем сознаться.
Глаза режиссера забегали, руки затряслись. Чтобы не расплескать коньяк, он 
поставил бокал на столик.
– Скажешь тоже. Это вздор, клевета, инсинуации! Тебе никто не давал права 
бросать мне в лицо такие обвинения! Ты хоть знаешь, какие у меня связи?
Ухмылка Бекермана стала еще шире.
– Вот о твоих связях я и хотел поговорить. Не стану скрывать, хозяев 
«Офис–банка» интересуют именно они, твои связи. Поэтому они мне недвусмысленно 
предложили поддержать твой дурацкий театр.
– И даже в том случае, если я убийца?
– Плевать им на это. Ты согласен заключить договор?
– А если я откажусь?
– Я выгоню тебя вместе с твоим театром на улицу. И не напоминай мне о своих 
связях. Собственная жизнь для меня дороже.
Покровский заметно приуныл.
– Неужели все так серьезно?
– Серьезно?! Да ты не представляешь, насколько все серьезно! – заорал Бекерман.
 – Сейчас сам услышишь.
И принялся названивать по мобильнику.
– Господин Тимаковский? – начал он. – Да, я получил от вас гороскоп, но там все 
так сложно… Вы лучше скажите мне, уважаемый кудесник, любитель богов, просто и 
ясно: если я вложу кое–куда немного денег, то прибыль мне гарантирована? Ага! 
Вот примерно это я и хотел услышать.
Он набрал другой номер.
– Хелло, мистер Хэрриман? Да, я беру. Как договорились!
И принялся с жаром объяснять Покровскому.
– Ты представляешь, подвернулись яйца Фаберже. За копейки! По три лимона за 
штуку!
Покровский посмотрел на него с недоверием.
– А может, они краденые?
– Да и хрен с ним. Ты знаешь, для чего они мне нужны? Я собираюсь подарить их 
государству. Как Вексельрод. И какая разница – краденые они или нет? Как 
говорится, дареному коню кассовый чек на хомут не подвешивают. А ты мне нужен, 
чтобы все это обставить соответствующим образом. А то знаю я наших чиновников. 
Подарок возьмут, а потом сделают вид, что первый раз тебя видят. Вон как мэра 
Лужина подставили. Вчера задницу ему лизали, а сегодня и харкнуть в его сторону 
западло считают.
На Покровского рассказ произвел должное впечатление. Он уже начал прикидывать, 
как бы самому вписаться в число дарителей, а не просто выступить в роли 
посредника.
– Ладно, давай свой договор, – буркнул он как бы нехотя. – Подмахну. Считай – 
уболтал.
Бекерман небрежным жестом подтолкнул к нему листы бумаги с отпечатанным текстом.
 Покровский мельком глянул в договор и удивился.
– Постой, это же совсем другой текст. Тут написано, что я должен внести 
изменение в текст.
Бекерман презрительно махнул рукой.
– Брось, какая тебе разница, что там написано? Главное, что я тебе даю деньги. 
А за что и на что, тебе должно быть без разницы. Это просто отписка.
Покровский с сомнением посмотрел на собеседника, потом все-таки взял ручку и 
неуверенно поставил свою закорючку. Потом одним махом допил коньяк, поднялся и 
направился по галерее в свой театр.
Бекерман с ухмылкой проводил его взглядом, потом бережно сунул листы договора в 
папку, спустился вниз и вышел на улицу. Здесь его ждали двое громил: длинный и 
здоровяк. Бизнесмен посмотрел на громил грозно, и они, похоже, если не 
испугались, то смутились.
– И что, дармоеды? Вы собираетесь работать или уже нет? Сколько можно тянуть? – 
напустился на них бизнесмен. – Займитесь, наконец, господином астрологом и его 
бабой всерьез. Почему они все еще мешают уважаемым людям?
Громилы взяли под козырек.
– Будем стараться Дорогой товарищ Бекерман! – без энтузиазма протянул длинный.
– Не боись, не заживутся. Окучим в лучшем виде – мяукнуть не успеют, – пробасил 
здоровяк.
Глазки бизнесмена вдруг забегали с боязливым беспокойством. Он пугливо 
оглянулся, словно опасался, что астролог может его услышать.
– Только вы это осторожнее. Чтобы он не узнал. А то мало ли что
Бекерман уже пожалел, что ввязался в эту историю, но теперь обратной дороги у 
него не было. И дело было, конечно, не в гороскопе и яйцах Фаберже. Люди из 
«Офис–банка» сделали ему такое предложение, от которого он и рад был бы 
отказаться, но побоялся. И теперь он не мог определить – кого он боится больше: 
астролога или своих новых компаньонов?
Бекерман уселся в свой битый «Мерседес» и отправился в автосервис. При нынешних 
расходах он не мог себе позволить купить новую машину. Приходилось экономить 
буквально на всем.
* * *
Василиса недоуменно разглядывала экран монитора. От ярких значков и линий у нее 
рябило в глазах.
– Но почему ты считаешь роман «Мастер и Маргарита» инструментом Зла? – задала 
она вопрос, который вертелся на языке.
Успенский ответил, не поворачивая головы.
– Это не я так считаю. Роман называли по–разному, но похоже: «Евангелие от 
Воланда», «Апокалипсис гностиков», «Энциклопедия манихейства».
– Ты уже не первый раз упомянул это слово – манихеи. Кто это – сектанты, 
еретики?
– Видишь ли, еретиками, обычно, принято называть тех, кто неправильно толкует 
те или иные догматы христианства. А манихеи вообще никогда не были христианами, 
это самые настоящие сатанисты. Без дурацких пентаграмм и прочей детской ерунды. 
Я под этим именем обобщаю неоплатоников, офитов–гностиков, собственно манихеев, 
катаров и им подобные вероучения. Они сходятся в одном: материальный мир – 
порождение низших ангелов, вотчина дьявола. Бог у них неопределенный – это 
некий мировой разум. Чтобы прийти к нему, надо сбросить материальную оболочку. 
То есть умереть. Но самоубийство исключено, так как в этом случае душа человека 
возвращается в новое тело, реинкарнируется, и все начинается по новой.
– А как же тогда быть? – Похоже, проблема всерьез взволновала Василису.
– Найти подходящий способ умереть. Начать войну, обожраться до смерти или, 
наоборот, подохнуть от истощения. Поэтому они, как правило, либо предаются 
разврату, либо, наоборот, крайне аскетичны.
Василиса призадумалась.
– И ты считаешь Булгакова манихеем? А соответственно и Артура? Не слишком ли 
все это сложно?
Андрей усмехнулся.
– Ты хочешь сказать – «притянуто за уши»? Нет. Скажу больше – как только я 
разберусь с этим вопросом, то смогу ответить – кто и почему убил Аду. Поэтому я 
собираюсь проанализировать текст «Мастера и Маргариты» на предмет скрытого кода.
 Я недавно разработал одну программу, не столько астрологическую, сколько 
нумерологическую. Я назвал ее «Пифагор». Поглядим, какие будут результаты. 
Именно наличием таких кодовых слов в тексте романа я объясняю всякую чертовщину 
и прочие проблемы, которые возникали при попытке инсценировать или 
экранизировать роман.
Василиса не согласилась.
– А как же последняя экранизация, телесериал режиссера Бортко? У него все 
прошло как по маслу, он сам так говорил.
Успенский покивал головой.
– Угу. Я знал, что ты это скажешь. Да, ты права, и это только подтверждает мое 
подозрение. Так вот, эта работа прошла без эксцессов, потому режиссер изменил 
текст. Вот, например, в сцене на Патриарших прудах в фильме Воланд произносит 
фразу: «Имейте в виду, что Христос существовал». А у Булгакова в романе он 
говорит: «Имейте в виду, что Иисус существовал». Это потому, что манихеи не 
считали Иисуса Христом, то есть мессией. Стоило заменить, казалось бы, 
одинаковые по смыслу слова и – пожалуйста. Никакой чертовщины.
Но Василиса не поняла.
– Почему это так важно? Или ты беспокоишься, что постановка Артура провалится?
Он посмотрел на нее с нескрываемым сочувствием.
– Если бы все свелось только к неудачным фильмам, спектаклям и прочей белиберде,
 я бы и пальцем не пошевелил. Боюсь, что ситуация гораздо опаснее. Возможно, 
Булгаков сам того не подозревая или умышленно запустил взрывной механизм. И на 
кону судьба мира. Ты помнишь мой последний катрен? «Малое зло руки большому 
развяжет». Может быть, малое зло – это убийство Ады? Тогда какому большому злу 
оно должно развязать руки?
Василиса принялась варить кофе. Так ей лучше думалось.
– Давай танцевать от печки. Подозреваемый номер один – Бекерман. Он судился с 
Адой из-за недвижимости. Второй по счету – Артурчик. У этого не все ясно с 
мотивами, зато полная ясность с моральным обликом. Такой подлец на все способен.
 Третий, вернее, третья – рыжая фурия, которая ворвалась в кабинет к Артуру и 
требовала роль Маргариты. Может быть, она ревновала ее, причем не только к роли.

– В этом случае тебе тоже надо бы поберечься, – напомнил Успенский.
– Спасибо, уже, – отмахнулась журналистка. – Поехали дальше. Банкиры, которые 
купили у Бекермана половину особняка, тоже были заинтересованы в устранении Ады.
 Что мы знаем об этом «Офис–банке»?
Андрей вошел в Интернет и защелкал клавишами. Информации было мало, почти 
ничего.
– Странно, – бормотал он. – Банк возник недавно и словно ниоткуда, на пустом 
месте. Любопытная у них эмблема: кольцо в виде змея, вцепившегося в собственный 
хвост. Тебе это ни о чем не говорит?
Василиса закусила губу.
– Так выглядел медальон Ады. Она сказала, что он достался ей от Борюсика от 
Бекермана. Это значит.
– Ничего это не значит. Она могла сказать неправду, – возразил Успенский.
– Но зачем?
– Не знаю. Пока не знаю. Мне все это представляется одним большим узлом. Будем 
развязывать. И начнем с книги, ибо сказано: «В начале было Слово».
Василиса разлила кофе по чашкам.
– Но как на конкретное убийство могла повлиять книга? Мистикой попахивает. Не 
текст, а магические заклинания какие-то. Это что, «Гарри Поттер» или 
«Похождения Гендальфа»?
– Ничего мистического. А насчет заклинаний. Теперь это называется НЛП – 
нейро–лингвистическим программированием. Это условная система кодов и сигналов, 
которая позволяет оказывать влияние на поступки человека. И даже не одного 
человека, а множества людей. Заложенный в текст, такой код может заставить 
читателя поступить тем или иным образом. Своего рода словесный или текстовый 
гипноз. Так что мы имеем дело с чистой наукой.
Тон его показался Василисе напряженным.
– Ты мне что-то недоговариваешь, – сказала она, упершись в него взглядом.
Успенский поежился. Наконец он неохотно признался:
– Дело в том, что много лет назад в том же самом доме, в той же запертой 
изнутри комнате при очень похожих обстоятельствах погибла другая женщина, 
Евгения Ежова.
– Ты имеешь в виду жену известного сталинского наркома–палача? – догадалась 
журналистка. – Откуда у тебя такие сведения? Считается, что она то ли покончила 
жизнь самоубийством, то ли перебрала люминала. А может быть, и морфия.
Теперь Андрей посмотрел на журналистку с укором.
– Найди десять отличий от смерти Ады. Но можешь не стараться и не тратить 
времени зря. Ох, зараза!
Он случайно задел свой глаз, украшенный внушительным синяком.
Василиса вдруг тоже почувствовала, как ломит избитый организм.
– А у меня вообще ни одного живого места на теле не осталось, – пожаловалась 
она. – Я там, в подвале, все стены и пороги боками пересчитала. Ребра ноют.
– Возьми в ванной эластичный бинт и замотайся, – предложил Андрей. – А вот что 
бы мне к фингалу приложить?
– Говорят, сырое мясо помогает, – донесся из ванной голос Василисы.
Ее слова сопровождались стонами и кряхтением.
Андрей скептически покачал головой.
– А черную икру приложить не надо? Где же я сейчас сырое мясо искать буду?
– Тогда газету. Нарви помельче, только чтобы с фотографией, почернее. И замочи 
в воде. Потом приложи к глазу. Будет свинцовая примочка.
Успенский неохотно вылез из-за компьютера и принялся искать газеты. Газет в 
доме не было. Новости он узнавал из компьютера, а от назойливой рекламы его 
защищал антивандальный почтовый ящик. Замеченный Василисой в прихожей образец 
ее продукции был годичной давности и для примочки не годился.
– Возьми у меня в сумке свежий номер! – крикнула она из ванной. – Там столько 
свинца, что отравление получить можно.
Когда она вышла, обмотанная эластичным бинтом как египетская мумия, то увидела, 
что Андрей разглядывает маленький клочок бумаги. Астролог внимательно 
рассматривал бумажку, лежавшую на столе, но в руки не брал.
Увидев вышедшую из ванной Василису, он спросил:
– Что это за фигня? Из твоей сумки выпало, когда я газету искал.
Она подошла и взглянула. Потом пояснила:
– Эту бумажку Ада просила вручить Артуру после премьеры. Она сказала, что это 
настоящий пропуск на Лубянку и что он был выписан когда-то самому Булгакову. 
Хочешь проверить?
Андрей пожал плечами.
– За последнее время для меня это стало самым привычным делом. Как бы крыша не 
поехала.
Он взял пропуск в руки.
– Здесь стоит дата – двадцать второе сентября тысяча девятьсот двадцать шестого 
года. А это что?
Он перевернул пропуск и с трудом прочитал почти выцветшую надпись, сделанную 
когда-то лиловыми чернилами:
– Аб абы абыр?!
И почувствовал, что отключается.




22 сентября 1926 года. Лубянка, ОГПУ


Человек с уранически–синими глазами шел по длинному мрачному коридору. От 
дверей бюро пропусков его принял конвой и молча повел по запутанным переходам 
здания. Через каждые двадцать шагов стоял охранник. Прежде чем добраться до 
кабинета следователя, старший конвоя трижды предъявил пропуск. В кабинете 
следователя его ждал человек, которого он видел в квартире бывшего присяжного 
поверенного Коморского. Тогда его, кажется, звали Сеней. Он был худощав и 
темноволос. Его темные глаза, казалось, способны видеть человека насквозь.
Главной деталью кабинета следователя был большой кожаный диван, на который 
гостю предложили присесть. Это обнадеживало. Для тех, кого допрашивали, 
полагался привинченный к полу стул.
– Здравствуйте, Михаил Афанасьевич. – Хозяин кабинета встал из-за стола и пожал 
гостю руку. – Меня зовут Семен Григорьевич. Фамилия моя – Гендин. Мне поручено 
провести с вами беседу. Вы помните встречу с Алексеем Николаевичем Толстым в 
Малом Козихинском? Думаю, не забыли. Вы тогда имели интересную беседу с 
товарищем Гладун Евгенией Соломоновной. Она, кстати, передавала вам привет. Из 
Берлина.
Человек с уранически–синими глазами улыбнулся, но промолчал. Товарищ Гендин 
тоже помолчал, словно выжидая, потом снял трубку телефона и сказал:
– Мне товарища Агранова. Яков Саулыч? Это Семен. У меня тут товарищ Булгаков. 
Ты хотел задать ему пару вопросов. Ну, подходи.
Товарищ Агранов вошел так скоро, будто стоял тут, за дверью, и ждал приглашения.
 Это был тот, второй, круглолицый с волнистыми волосами.
– Здравствуйте–здравствуйте, добрый человек! – поприветствовал он Булгакова с 
такой радостью, будто приход писателя доставил ему огромное удовольствие.
Услышав «добрый человек», Булгаков невольно вздрогнул. Теперь он понял, что 
напоминание о Евгении Гладун не случайно. Яня и Сеня были определенно в курсе 
его разговора с рыжей красавицей. И в курсе его обещаний.
Так оно и оказалось.
– Вы ведь, кажется, подписали тогда некий договор, – напомнил Агранов.
– Тот договор сгорел и обратился в пепел, – сухо отозвался писатель.
Чекисты с пониманием переглянулись. Потом посмотрели на Булгакова как на 
умалишенного.
– О чем вы, Михаил Афанасьевич, какой пепел? Рукописи не горят. Что написано 
пером, не вырубишь топором. Вот ваша расписочка, собственноручная, красными 
чернилами сделанная.
И Агранов предъявил писателю листок бумаги, на котором внизу стояла его подпись.
 Вчитавшись в текст, Булгаков с ужасом увидел, что сим документом подтверждает 
свое согласие сотрудничать с органами государственной безопасности.
Писатель почувствовал себя обманутым.
– Но я извините, но доносчик – не мое амплуа.
Чекисты снова переглянулись с многозначительными ухмылками.
– При других обстоятельствах ваше высказывание можно было бы истолковать как 
контрреволюционное. Но сейчас разговор о другом. Вас пригласили, чтобы 
напомнить о некоторых обязательствах, взятых вами на себя совершенно 
добровольно. Так вот, вам следует безотлагательно приступить к работе над 
романом о над романом, о котором шла речь в беседе с товарищем Гладун.
Булгаков с силой потер ладонями лицо.
– Не знаю, я пока не готов.
Круглолицый Агранов нахмурился.
– Позвольте! Как это прикажете понимать? С нашей стороны вам было обещана 
помощь в продвижении ваших произведений. И вот, пожалуйста. Вышла первая часть 
романа «Белая гвардия», одноименную пьесу собираются ставить во МХАТе. Театр 
Вахтангова планирует поставить «Зойкину квартиру». Готовится к постановке и 
«Багровый остров». Изданы ваши рассказы. Как видите, мы свое слово держим. И 
собираемся держать его и впредь. Теперь очередь за вами.
Булгаков встрепенулся.
– Тогда как понимать обыск, проведенный у меня дома в начале мая? У меня изъяли 
мои рабочие материалы! Я уже почти полгода прошу вернуть мой дневник и рукопись 
«Собачьего сердца». Поймите, так работать просто невозможно.
Агранов кивнул напарнику.
– Сеня, это безобразие. Нужно немедленно вернуть товарищу писателю его дневник 
и рукопись. Кстати, Михаил Афанасьевич, я ее прочитал. Не столько по долгу 
службы, сколько из любопытства. Шарик – ваша большая удача. Вы не могли бы 
сделать нам небольшое одолжение? В том эпизоде, где он учится говорить, пусть 
он среди всякой тарабарщины произнесет слово «абыр».
– Что это? – не понял писатель.
– «Абыр»? Это «рыба» наоборот.
– Но зачем вам это?
Агранов замялся. Ему на помощь пришел коллега.
– Считайте это некоторым условием.
Булгаков не удержался, чтобы не съязвить:
– Как и развод с Тасей?
Голос товарища Гендина зазвенел металлом:
– У нас создалось впечатление, что вы бросили свою первую жену без особых 
сожалений. И совесть по ночам вас как будто не мучает. Так что не старайтесь 
выглядеть моралистом, это тоже не ваше амплуа. У нас с вами деловой разговор. 
Если вы отказываетесь от своих обязательств, то так и скажите, а не оспоривайте 
каждую мелочь.
Писатель поник. Но тут на помощь ему пришел товарищ Агранов.
– Дорогой Михаил Афанасьевич, – заговорил он тоном дружеского участия. – Никто 
не собирается насиловать вашу творческую натуру. Вас выбрали как Мастера. Вы 
совершенно добровольно согласились. Так в чем же дело?
– Мне непонятно, почему в такой серьезной организации, как ваша, придают 
столько значения суевериям, магии, мистике.
Агранов уселся на диван рядом с писателем. На пальце его правой руки темнел 
перстень с печаткой. Змей, кусающий собственный хвост, в виде кольца и 
драгоценный глаз в центре. В разговоре замнач секретного отдела ОГПУ все время 
поглаживал печатку, словно заряжался от древнего символа энергией.
– Конечно, магия – оружие из арсенала наших врагов, – согласился он. – Но мы, 
убежденные марксисты–ленинцы, не можем огульно сбрасывать со счетов процессы, 
которые хотя и не имеют пока материалистического объяснения, объективно 
существуют. По крайней мере, мы видим результаты их разрушительной деятельности.
 Да, дорогой Михаил Афанасьевич, раскрою вам большой секрет. Недавно лично мне, 
с помощью товарищей, удалось положить конец преступной деятельности банды 
беломасонов. Так вот, с помощью приемов, которые точнее всего можно было бы 
назвать магия, им удалось причинить немалый вред жизни и здоровью советских 
людей, а также народному хозяйству. Природа этих приемов нам пока неясна. 
Поэтому мы хотим противопоставить их белой и черной магии нашу, красную магию!
Под конец речи он распалился так, будто говорил с трибуны мавзолея. Выслушав 
его до конца, писатель поднялся.
– Хорошо, «абыр», так «абыр». Я готов внести в текст эту и другие правки. Я 
немедленно приступлю к работе над новым романом. Но сначала мне нужны дневник и 
рукопись.
Агранов победно взглянул на коллегу, потом улыбнулся Булгакову.
– Вы получите все там же, где вам выдавали пропуск. Давайте, я вам его подпишу. 
Остальные инструкции получите позже, от товарища Гендина. А это, чтобы вы не 
забыли и ничего не перепутали. Скажете на вахте, что я, в порядке исключения, 
разрешил вам пропуск не сдавать.
И он аккуратным росчерком пера нацарапал заветное слово на обороте пропуска.
В сопровождении конвоя Булгаков пустился в обратный путь. Если бы не 
сопровождающие, он сам никогда бы не выбрался из этого лабиринта.




Наши дни. Квартира Успенского


Андрей открыл глаза.
– «Абыр» – «рыба» наоборот. Я был прав! – с торжеством заявил он. Но тут же 
осторожно напомнил себе: – Если, конечно, все эти видения не плод моего 
воспаленного воображения.
Василиса смотрела на него с легким недоумением, ожидая объяснений. И Успенский 
их дал.
Он протянул ей пропуск.
– Видишь слово «абыр»? Это одно из тех кодовых слов, про которые мы только что 
говорили.
Василиса все еще не понимала.
– Но почему оно кодовое?
– В качестве заклинаний при проведении черной мессы сатанисты часто употребляют 
цитаты из Библии, произнося их задом наперед. Иногда это отдельные слова, 
иногда целые фрагменты или молитвы. Так и тут: «абыр» – «рыба» наоборот.
Василиса была чрезвычайно озадачена и даже не пыталась этого скрыть.
– А с каких это пор слово «рыба» стало фрагментом молитвы? Если только ты не 
имеешь в виду двух рыб, которыми Иисус Христос накормил пять тысяч человек?
– Нет, здесь дело совсем в другом, – возразил астролог. – Рыба – первый символ 
христиан, который использовался еще до креста. По–гречески рыба звучит как 
«ихтюс». Эти же буквы являются анаграммой имени Иисуса: Иисус Христос, Сын 
Божий, Спаситель. А, кроме того, это осквернение слова, которое является 
символом нашей эпохи, эпохи Рыб. Поместив это, а возможно, и другие кодовые 
слова в текст Булгакова, наши злодеи думали, что устроили коварную ловушку в 
духе Ахримана. И ведь взятки гладки – говорит-то не человек, а собака.
Василиса удрученно покачала головой.
– Вот подлецы, и собачку не пожалели. Шарик-то чем помешал? Так ему тоже не 
спастись?
Андрей остановил ее.
– Погоди, не расстраивайся. Если все обстояло так, как я это видел, то у ребят 
получился облом. Булгаков вроде бы выполнил условие. Но вместо обещанного 
«абыр» употребил другое – «абырвалг». Не «рыба», а «Главрыба».
– Не вижу разницы, – заметила Василиса.
– А разница есть, причем огромная. Это же как знак в шифре. Заменил один – и 
весь шифр теряет смысл. Такие сакраментальные тексты требуют неуклонного 
соблюдения правил и законов. Для этого и существует наука нумерология.
– И твоя программа «Пифагор»?
– Угу, – согласился Успенский. – А сейчас будем ложиться спать. Тебя отправим в 
жилой сектор, а я лягу здесь, в промзоне. Он кивнул на диван.
Василисе стало грустно. Теперь это называется ночевать с мужчиной. С настоящим 
мужчиной. Она постелила себе в спальне и легла, но сон не шел.
Неожиданно она услышала, как дверь в спальню открывается с тихим поскрипыванием.
 Неужели он наконец решился? Нет, в самом деле, не монах же он и не извращенец, 
это она знала точно.
Андрей вошел в комнату и замер.
– Ты спишь? – тихо спросил он.
– Нет, – призналась Василиса. – Что хотел?
– С утра надо в театр ехать, – сказал Андрей.
Ну вот, размечталась, идиотка! «Барышня легли и просют».
– Нужен серьезный повод, – раздраженно ответила Василиса. – Иначе Филатов над 
нами цинично надругается. И я не вижу, как ему можно помешать.
Но тут Успенского осенило:
– А ты позвони Артуру и скажи, что хочешь обсудить свой гонорар за выступление. 
Вот тебе и повод.
И тихо вышел. Через неплотно закрытую дверь Василиса видела, что он не лег 
спать, а снова уселся за компьютер. От огорчения она тут же заснула.




Глава 6.
Кольцо великого Змея


Выйти из дома пораньше не получилось. Проснувшись позднее обычного, Василиса 
почувствовала, что не может ни встать, ни повернуться. Каждая мышца, каждая 
косточка болела так, будто всю ночь бригада колхозников молотила ее по ребрам, 
как сноп пшеницы. Только через час, после долгой и болезненной разминки, она 
вновь обрела способность к передвижению.
А Андрей банально проспал. Когда он лег, Василиса так и не заметила. Возможно, 
он просидел над своими вычислениями до самого утра. Короче, пока они поднялись, 
пока Василиса сварганила завтрак на скорую руку, солнце успело подняться едва 
ли не к зениту.
В театр они приехали во время очередного необъявленного перерыва. Как и 
пообещал Покровский, вокруг здания уже вовсю кипела бурная деятельность. 
Устанавливали рекламные щиты, осветительные приборы, растяжки. Красили траву и 
облака. Земля тряслась, и Артур Эдуардович, разумеется, снова был в эпицентре 
событий, давал указания и всех учил.
Сыщики–любители подошли к нему со спины.
– Я согласна играть Маргариту, но.
Режиссер резко обернулся и перестал руководить. Все работавшие разом вздохнули 
свободнее и принялись наконец работать, вместо того чтобы выполнять бестолковые 
команды и бредовые указания.
Покровский же ощетинился, как дикобраз, и вперился моноклем в Василису.
– Какое еще «но»? Это шантаж? Что за тур-де–бра за ковром и подножка мастеру 
сцены?
Василиса пожала плечами.
– Поверь, в этом ничего личного, но, может быть, действительно лучше взять на 
роль Маргариты ту, рыжую. Мне бы не хотелось.
Артур Эдуардович выпрямился, будто вырос на целую голову. Голос его зазвенел 
медью. Он никому не позволял себя учить.
– Та, рыжая, играет роль ведьмы Геллы и тянет на себе весь спектакль, – 
снисходительно пояснил он. – У нее полсотни страниц текста и сложная вокальная 
партия. Она, если понадобится, она и голая спляшет. А ты хочешь, чтобы она 
торчала пугалом на балконе? Прости, я не это имел в виду.
Василиса продемонстрировала крайнее изумление.
– Но она так яростно требовала роль Маргариты.
Покровский с пренебрежением махнул рукой.
– Молодая, глупая. Ну, как же, приспичило ей Маргариту сыграть! Обычная бабья 
блажь. Она сама не понимает своего счастья. И ты, кстати, тоже. Ладно, пошли, 
введу тебя в курс дела. И реквизит выдам. И пойдешь играть.
– Как, и все? – изумилась Василиса.
– А что тебе еще надо?
– Ну, я представляла себе все это несколько иначе. Знакомство с ролью, 
репетиции, вживание в образ.
– Бред! – отрезал режиссер. Систему Станиславского давно мыши сгрызли как 
заплесневевший сухарь. Система интенсивного натаскивания Покровского – вот 
настоящее и будущее искусства!
Они ушли. Успенский огляделся. С уходом режиссера работы на местности 
окончательно обрели смысл и организованность. Ничего интересного снаружи ждать 
не приходилось, и он также проследовал внутрь помещения.
В вестибюле суеты было ничуть не меньше. Похоже, на премьеру и впрямь ждали 
гостей из самых высоких государственных сфер. Чтобы не мешаться под ногами, 
Андрей отошел в сторону. В буфет. Народу здесь было немного, в основном артисты,
 прячущиеся здесь от своего гениального Карабаса–Барабаса.
Андрей присел к стойке и заказал двойной эспрессо. Судя по цене, можно было 
надеяться, что кофе окажется приличным. В ожидании он едва не задремал. 
Разбудило его легкое покашливание. Рядом с ним на высокие табуретки забрались 
две актрисульки. На Успенского они посматривали игриво, но без кокетства. Он 
сделал вывод, что интересует их не как мужчина. Или не только и не столько как 
мужчина.
– Ой, а мы вас вчера с Артуром Эдуардовичем видели, – пискнула та, что 
посветлее, почти блондинка.
– А вы режиссер или продюсер? – томным шепотом поинтересовалась другая, 
потемнее, почти брюнетка.
– Ни то, ни другое. Я астролог, – буркнул Андрей.
Он и сам не понял, зачем так сказал. Не подумал, конечно, очень спать хотелось. 
Вроде бы хотел отшить, а вышло наоборот.
– Ой, астролог! – запищали дуэтом барышни. – Девочки, он астролог! А вы мне 
гороскоп не составите?
На их истошные вопли мигом сбежалась чуть ли не вся труппа. Через секунду к 
барной стойке выстроилась изрядная очередь. Успенский сквозь дрему включил 
мозги – аж шестеренки заскрипели. Ему ужасно хотелось послать собравшихся 
куда-нибудь подальше, но он понимал, что лучший повод познакомиться с труппой 
ему вряд ли представится.
И он принялся записывать данные всех желающих. В глубине души он надеялся, что 
в их числе окажется рыжая фурия. Но время шло, очередь не сокращалась, а рыжая 
ведьма все не появлялась. Андрея так и подмывало расспросить о ней кого-нибудь 
из актеров. И вдруг – о чудо! – она заглянула в буфет.
Успенского сейчас интересовало – встанет ли она с ее амбициями в хвост 
соискателей или нахально попрется без очереди. И тут его ждало глубочайшее 
разочарование. Увидев скопление народа, девица сделала капризное лицо, 
развернулась и исчезла. Гордая, однако!
Уйти сразу он не мог. Пришлось еще минут двадцать сидеть и записывать данные 
актеров и актрис. В конце концов, ему все же пришлось сбежать. Кофе он так и не 
выпил.
* * *
Василиса пришла в кабинет режиссера получить «инвентарь», как выразился бывший 
супруг Ады. Сюда входил плащ, шляпа с низко опущенными полями и букет 
ядовито–желтых пластмассовых тюльпанов.
– Чтобы из последнего ряда было видно, – пояснил он. – В театре главное – 
символы. Остальное приложится.
– А я петь буду?
– Пустим фонограмму. Тебе даже рта раскрывать не придется. Под шляпой все равно 
видно не будет.
Он привычно ораторствовал, а она слушала его и не слышала. Сейчас ее занимало 
другое. Что же все-таки Артур унаследовал от Булгакова и какую его миссию мог 
бы завершить? Несомненное наличие творческого таланта странным образом 
сочеталось в нем с наглой беспринципностью, которую многие принимали за талант 
административный.
И другое не давало ей покоя. Мог ли Артур убить Аду?
От размышлений ее оторвала рыжая фурия. Она ворвалась к Покровскому, словно 
разъяренная любовница. Она смерила Василису убийственным взглядом и 
презрительно процедила:
– Значит, ты все-таки взял ее на роль Маргариты? На мою роль?
Покровский попытался уладить конфликт.
– Марго, помилуй, я же говорил тебе, что Маргарита – это не роль. Если бы 
вместо Ады не появилась она, – он кивнул на Василису и в то же время 
заговорщицки подмигнул ей, – я бы взял манекен.
В глазах рыжей Марго горел огонь безумия.
– Лучше бы ты взял манекен. Потому что манекену не больно, и он не может 
умереть. А теперь пеняй на себя!
Она развернулась и вышла, хлопнув дверью. От удара со стены посыпалась 
штукатурка.
Артур Эдуардович с осуждением покачал головой.
– Ну, разве так можно? Только что ремонт сделали!
Василиса в замешательстве так и стояла посреди кабинета с плащом, шляпой и 
нелепым букетом в руках. Она думала – бросить все сразу или продолжить игру еще 
на некоторое время.
Указав на дверь, за которой скрылась разъяренная ведьма, Василиса 
поинтересовалась:
– Она это серьезно? Насчет пеняй и манекена.
Артур Эдуардович только руками замахал.
– О чем ты, Вася? Я такие истерики по десять раз на дню выслушиваю. Труппа 
большая, все с амбициями. Это, я тебе скажу, похлеще, чем с хищниками в цирке.
Василиса не смогла удержаться от колкости:
– Ну и шел бы в цирк, на легкую работу, укротителем.
Покровский сразу надулся.
– Хватит трепаться, пошли репетировать.
Труппа уже собралась на сцене. Покровский заставил Василису по шаткой 
приставной лесенке забраться на небольшой балкон. Наверно, эта конструкция 
действительно осталась в наследство от несчастной Джульетты. На балконе был 
тесно. Василиса с трудом представляла, как она выстоит тут весь спектакль.
Репетиция началась. Успенскому наконец удалось освободиться, и он тоже заглянул 
в зал. Как ни странно, ему понравилась музыка. А для мюзикла это главное. 
Андрей сел поближе к сцене. Сюжет романа в постановке гения угадывался с трудом.
 Маргарита, как и обещал режиссер, только присутствовала.
Главную партию, вне всякого сомнения, играла рыжая ведьма Гелла. Она металась 
по сцене, как яркая шаровая молния. Иногда казалось, что она вот–вот врежется в 
какую-нибудь из декораций. Действительно ли так случилось или все произошло по 
иной причине, но вдруг массивная мачта, увешанная гирляндой лам, начала 
крениться. Андрею хватило доли секунды, чтобы понять – она упадет прямо на 
балкон, где стояла Василиса. Актеры и актрисы бросились врассыпную, но ей 
деваться было некуда.
В два прыжка Успенский оказался на сцене. Еще не приземлившись, он дурным 
голосом заорал Василисе:
– Прыгай, ловлю!
Она повиновалась автоматически. Шагнула через невысокий парапет балкона и упала 
вниз. Он успел подхватить ее в последний момент и отпрыгнул в сторону за 
мгновение до того, как мачта рухнула, расплющив балкон, приставную лесенку и 
засыпав сцену осколками лампочек.
В зале воцарилась мертвая тишина. На Покровского страшно было смотреть. Он 
почернел лицом и выкатил глаза. Так продолжалось очень долго, может, с минуту. 
Наконец к нему вернулся голос.
– Где?! Где эти рабочие сцены? Где эти два урода?
И тут в зале появились новые лица. По проходу между креслами шла группа из 
нескольких человек. Возглавлял ее прокруро–криминалист Филатов.
– Вы тут случайно не террористический акт репетируете? – громко поинтересовался 
он. – И после этого собираетесь пригласить на премьеру высших руководителей 
страны? Скажите, а спонсор у вас не Усама бен Ладен?
Шутка удалась, но ни у кого из присутствующих не возникло желания посмеяться.
* * *
Увидев на авансцене Василису и Успенского, Филатов нахмурился еще больше. 
Знаком он подозвал их и вместе с ними отошел в сторону. Остальные в авральном 
порядке принялись устранять последствия катастрофы.
Филатов грозно уставился на друзей
– Я же предупреждал, чтобы вы держались подальше от этого расследования.
Успенский развел руками.
– Но мы и не занимались расследованием. Покровский попросил Василису заменить 
Аду в постановке. А я воспользовался случаем, чтобы немного подкалымить. – Он 
помахал перед прокурором составленным в буфете списком. – Видишь, сколько 
клиентов? Всем срочно понадобились гороскопы.
– Это правда? – Филатов перевел взгляд на Василису.
Та покраснела, но подтвердила.
– Да. Я торчала там, на балконе, и, если бы не Андрей, меня сейчас соскребали 
бы с этой мачты. У меня практически не было шансов спастись.
Несмотря на то что губы у нее тряслись – реакция на стресс, – она все же 
пыталась шутить.
Но Филатов посерьезнел еще больше.
– Вот, значит, как? А ты не думаешь, что кто-то специально уронил эту хреновину 
на тебя? Это ведь не первый случай, помнишь звонки с угрозами? Кто монтировал 
декорации?
– Наверно, те двое уголовников, которые напали на Василису в подвале.
Филатов кивнул.
– Вот именно. Я ими займусь. А кто руководил установкой декораций?
– Ну, это режиссер, – уверенно произнес Андрей. – Он тут сам всем распоряжается,
 лично, никакой самодеятельности и инициативы не терпит. Гений, что с него 
возьмешь.
Прокурор с неприязнью посмотрел на Покровского, бестолково суетившегося возле 
сцены.
– Определенно, этот гений вызывает у меня большие подозрения. Кроме того, у нас 
тут появилась новая версия преступления. Мы хорошенько прошерстили «Офис–банк». 
За ним стоит международный концерн «Офис–корпорейшн». Серьезная организация. 
Возможно, мы имеем дело с рейдерским наездом.
Тут Василиса почувствовала себя в привычной атмосфере.
– И какое место в этой цепочке занимает Покровский с его театром?
– Театр можно использовать в качестве подставной организации. А Покровский, я 
наводил справки, на редкость неустойчивый в нравственном смысле человек. Такой 
пойдет на сделку с кем угодно, душу дьяволу продаст, лишь бы добиться своего.
Василиса и Успенский переглянулись. Филатову это не понравилось.
– Вы что это, друг другу глазки строите? Предупреждаю, если вы что-то от меня 
скрываете…
– Ничего мы от тебя не скрываем, – заверил его Андрей и в нескольких словах 
изложил то, о чем они говорили с Василисой накануне вечером.
Филатов слушал, не перебивая. Постепенно его лицо все сильнее сводила судорога 
невыразимого страдания.
– При чем здесь Булгаков? Ты, Палыч, опять про переселение душ? Значит, ты – 
реинкарнация Нострадамуса, режиссер Покровский – писателя Булгакова. А я кого – 
Берии?
Андрей успокоил его.
– Может быть, Шерлока Холмса. Если хочешь, я могу это уточнить. А что тебя 
беспокоит?
– Не слишком ли много совпадений?
Успенского это возмутило.
– Во–первых, речь идет не о реинкарнации. Здесь мы имеем дело с явлением совсем 
другого рода. Это не переселение души, а, скорее, перевоплощение. Когда один 
человек рождается в момент смерти другого, он может унаследовать не только его 
судьбу, таланты и предпочтения. Такая преемственность предполагает продолжение 
миссии предшественника. Все, что тот не успел сделать при жизни, приходится 
продолжать и доделывать его наследнику. А, во–вторых, что значит «Много»? Это 
не совпадения, а норма. Подобное происходит сплошь и рядом. Понимаешь? С каждым 
из нас. Каждый имеет своего предшественника в информационном поле. А кого 
именно – можно установить с помощью астрологии.
Но Филатов продолжал упорствовать.
– Ты забыл, что население Земли растет. Сколько нас сейчас и сколько было сто, 
тысячу, десять тысяч лет назад? А сто тысяч лет? Недавно по телевизору сказали, 
что все мы произошли от группы численностью в двадцать человек. Так где ж на 
всех набраться душ для перевоплощения?
Успенский не удержался, чтобы не съязвить:
– Двадцать человек? А я-то думал, что мы произошли от двоих – от Адама и Евы. 
Так вот, повторяю, ты не понял главного – дело не в переселении душ, а в 
копировании изначальной матрицы с последующим усложнением. Конечно, не у 
каждого создаются условия, чтобы реализовать то, что не успел его 
предшественник. И наоборот, кто-то уходит далеко вперед. В этом суть. А 
кажущиеся совпадения – это то, что лежит на поверхности. Они довольно часты. 
Просто никому в голову не приходило вести статистику. И, самое главное, зло, 
воплощенное в субъектах–носителях, также повторяется по определенному сценарию. 
И его можно вычислить.
Филатов схватился за голову.
– Меня нужно выгнать из прокуратуры взашей только за то, что я это слушаю и не 
отправляю тебя в дурдом. До такого даже Ломброзо не додумался. Это же чистой 
воды паранойя! Короче, Палыч, давай к этому разговору больше не возвращаться. 
Уезжайте отсюда, пока вас совсем не убили.
Василиса и Успенский покорно развернулись и направились к выходу. Неожиданно 
Филатов догнал их.
– Постойте! Чуть не забыл. Василиса, помнишь, я обещал тебе охрану, когда дело 
будет возбуждено? Так вот, теперь ты в безопасности, тебе выделили двоих 
омоновцев с автоматами. Подождите, сейчас я их пришлю.
Василиса приуныла. Андрей полностью разделял ее настроение.
– Это не охрана, а конвой. Если нас будет пасти пара автоматчиков, мы окажемся 
связаны по рукам и ногам, – тихо сказал он.
Но, на их счастье, по пути прокурору–криминалисту попался гениальный режиссер. 
Начала их разговора не было слышно, но очень быстро беседа переросла в крик и 
стала доступна окружающим.
– А я попрошу вас никуда не уезжать! – орал Филатов. – Считайте, что подписка о 
невыезде у вас уже имеется.
– По какому праву?! – не менее громко орал в ответ Покровский. – Вы не суд!
– Я вас арестовывать не собираюсь, а подписку о невыезде могу и сам отобрать, – 
возражал Филатов.
– Не посмеете! Это произвол! Вы отдаете себе отчет? При моих связях.
– Плевал я на твои связи!..
Андрей взял Василису под руку.
– Пойдем, пока они увлечены дискуссией.
Они вышли на улицу.
– Поберегись!
Мимо них пронесли мачту, едва не убившую Василису. В хвосте процессии шел 
следователь Игорь Доронин. Увидев Василису и Андрея, он подошел к ним и 
поздоровался.
– Вам повезло, – сказал он, указав на мачту, и продолжал, понизив голос: – 
Будьте осторожны, эта штука упала не случайно. Кто-то отвинтил крепеж, а, 
возможно, в нужный момент подтолкнул конструкцию в нужном направлении. Хорошо, 
что вы успели отскочить.
– Я не успела, – ответила Василиса. – Меня спас Андрей.
Успенскому стало неловко.
– Ладно тебе. Пиво поставишь – в расчете будем, – и обратился к следователю: – 
Скажите, Игорь, а вы-то что думаете обо всей этой истории?
Они прошли к столикам пустующего летнего кафе.
– То, что я думаю, никого не интересует, – с горечью заметил Доронин. – К 
сожалению, мое мнение, как правило, не совпадает с мнением руководства. Поэтому 
моей скромной персоной затыкают дыры. И если появляется потенциальный висяк, то 
на расследование назначают меня. Вот как сейчас. Банк скоро месяц как копаем – 
хоть бы хвостик нащупать, чтобы потянуть. Стерильно чисто. А так не бывает. 
Теперь вот дело об убийстве на меня повесили, а проверка банка так на мне и 
осталась. Я кое-что выяснил по поводу «Офис–корпорейшн». У них все на самом 
верху схвачено, связываться с ними не станут. То же касается и режиссера 
Покровского. Сейчас начнется обычная волокита, потом дело закроют. И начнут 
искать козлов отпущения. Филатова и меня, скорее всего, вышибут в народное 
хозяйство.
Следователь понравился Успенскому тем, что не важничал и не напускал на себя 
загадочный вид, чем иногда грешил даже друг Филатов.
– Но платят-то нормально? – предположил он.
Доронин сокрушенно вздохнул.
– Если бы. А взяток брать не умею. Видно, дураком уродился. А почему вы 
спросили?
Андрей прикоснулся к рукаву следовательского пиджака.
– Часики у вас хорошие. Дорогие.
Следователь улыбнулся.
– Это мне на старой работе ребята подарили ко дню рождения. Не верите? Вот, 
сами посмотрите.
Он расстегнул браслет и продемонстрировал дарственную надпись на нижней крышке 
корпуса часов.
– Интересно, – заметил Успенский. – Вы знаете, что родились в один день с 
Булгаковым?
В разговор вмешалась Василиса:
– Игорь, а вы, случайно, не знаете, экспертизу по убийству уже провели?
Следователь оглянулся с видом заговорщика.
– Провели. Только не говорите Филатову, что от меня узнали. А то придется мне 
пилить на Колыму в должности младшего дознавателя.
Через минуту красный «Пыжик» сорвался с места и вырулил на проспект.
* * *
Здание лаборатории, где проводилась судебно–медицинская экспертиза, находилось 
в небольшой пристройке старого дома. Когда Василиса подъезжала к дому, его как 
раз заканчивали тушить. Из-за пожарных машин подъехать ближе не удалось, 
пришлось вылезти за версту и пешком топать по лужам.
Большой дом выгорел полностью, от здания лаборатории остались две стены и часть 
крыши
В стороне от дымящихся, залитых водой и пеной руин, растерянно топтался толстяк 
в грязном белом халате, натянутом поверх пальто. На халате болталась бирка с 
надписью «Заведующий лабораторией» и неразборчиво написанной фамилией.
Андрей направился к нему и задал прямой вопрос:
– Что с лабораторией?
Толстяк в белом халате посмотрел на него как на дурака.
– Она сгорела.
– А тело Ады Винтер тоже сгорело?
Толстяк ответил не сразу.
– Нет, ее забрали. Еще до пожара.
– Кто?
Толстяк удивился.
– Муж, ясное дело. Кому она еще нужна?
– Какой?
– Что же, у нее не один муж?
– Не один. А где запись о выдаче?
Толстяк вяло махнул грязной ладонью.
– Книга записей сгорела.
Василиса тоже присоединилась к астрологу:
– А что, компьютеры до вас еще не дошли?
– И компьютер сгорел. Все сгорело.
– Ну, хоть кто приезжал? – не отставал Успенский.
– Говорю же, мужик какой-то. Назвался мужем. А с ним двое. Один длинный, 
скучный такой. А другой, как бы это сказать.
– Кот–Бегемот? – подсказала Василиса.
– Скорее Колобок–Носорог. Вроде круглый, рыхлый, а налетит – так снесет напрочь.
 Как каток асфальтовый.
– А машину их не видели? – спросил Андрей.
– Нет.
– Понятно. И на том спасибо.
В машине они подвели короткий неутешительный итог своим поискам.
– Как думаешь, кто забрал тело Ады – Покровский или Бекерман? – спросил Андрей.
– Думаю, это был Бекерман, – ответила Василиса. – Толстяк из лаборатории сказал 
про него «какой-то». Про Артура он бы так не сказал, он бы его запомнил. За это 
я головой ручаюсь.
– Согласен. Получается, парочка наших бандитов работает на Бекермана. Кстати, 
ты не думаешь, что пожар тоже они организовали?
Его прервал звонок мобильника. На дисплее высветился номер Филатова.
– Нас уже разыскивают, – обрадовал он Василису и подключился. – Алло, Петрович? 
Да, мы тебя не дождались, ты куда-то ушел. А мы тут едем на машине, никого не 
трогаем. Слушай, мы случайно мимо экспертизы ехали. Так вот, она сгорела. Ты бы 
позвонил, поинтересовался. Нехорошая история.
Василиса хорошо слышала в трубке суровый голос прокурора.
– А тебе не кажется странным, что где бы ты ни оказался за последнюю пару дней, 
там сразу что-то происходит? Знаешь, Палыч, по–моему, тебе пора серьезно 
подумать об алиби.
И отключил связь. Успенский нахмурился. Положение складывалось дурацкое.
Василиса искоса посмотрела на него.
– Если тебе нужно алиби, могу помочь. Я могу чем угодно поклясться, что эту 
неделю провела с тобой в занятиях бурным сексом.
Андрей почему-то не засмеялся и даже не улыбнулся. Наоборот, он замкнулся в 
себе и погрузился в размышления. Так они ехали довольно долго. Василиса выехала 
на набережную Яузы. Неожиданно навстречу вылетели «Жигули» – «восьмерка». 
Машина была ржавая и сильно помятая, хотя и с тонированными стеклами. Уходя от 
столкновения, Василиса едва не врезалась в ограждение набережной. Ей удалось 
справиться с управлением и вернуться на трассу. В зеркало заднего вида она 
увидела, что «восьмерка» развернулась, доведя до инфаркта десяток водителей, и 
бросилась их догонять. Через менее затененное лобовое стекло машины были видны 
озверевшие лица пары бесов – здоровяка и длинного.
Андрей бросил на Василису обеспокоенный взгляд.
– А вот и наши друзья. Тебя сменить?
Она покачала головой.
– Спокойно, я прошла курс экстремального вождения.
Журналистка вела машину уверенно, притормаживая перед поворотами и резко 
набирая скорость на прямых отрезках дороги. Машин было мало, это облегчало ее 
задачу, но облегчало и работу преследователям. А они не отставали.
Сейчас Василиса была рада, что не купила машину с автоматической коробкой 
передач, хотя искушение такое было. Дави педаль – и никаких забот. Сейчас она 
бешено работала всеми тремя педалями и ручкой переключения скоростей. «Пыжик» 
совершил сложный маневр и вырвался далеко вперед. Позади взревел движок 
преследователей. Под ржавым капотом явно прятался мощный агрегат.
Андрей пытался помочь Василисе, чем мог. В основном крутил головой, высматривая 
возможную опасность. И неожиданно увидел знакомый силуэт. Впереди в крайнем 
правом ряду двигался черный «Мерседес». Успенский указал Василисе на знакомый 
объект.
– Борюсик своим шестеркам не доверяет. Лично контролирует. Работу принимать 
приехал.
Она недобро усмехнулась.
– Ты ему по гороскопу обещал серию ударов? Сейчас он получит добавки.
Она заложила крутой вираж, приближаясь к «Мерседесу». Тому было некуда деваться 
– перед ним тащился грузовик. Василиса заложила очередной крутой вираж. «Пыжик» 
поравнялся с «Мерседесом». В его боковом окне мелькнуло перепуганное лицо 
господина Бекермана. Увидев, что его засекли, он засуетился. Деваться ему было 
некуда – впереди грузовик, слева «Пежо». Но тут Василиса притормозила. Бекерман 
поневоле вывернул руль влево и прибавил скорость.
Рев движка преследователей за спиной превратился в надрывный вой. Бесы решили 
идти на таран. Андрей оглянулся и увидел, что расстояние между ними и ржавой 
«восьмеркой» сокращается с пугающей быстротой.
И тут Василиса вильнула вправо, заняв место в крайнем ряду позади грузовика, 
где до этого прятался господин Бекерман. Ржавая «восьмерка» проскочила мимо со 
скоростью истребителя, и через секунду впереди раздался удар, а следом и жуткий 
скрежет.
Господин Бекерман так ловко прятался от своих помощников, что те не замечали 
его до самого последнего момента. Пока не врезались в его багажник своим 
передним бампером. Проезжая мимо их слипшихся автомобилей, Василиса и Успенский 
сделали им на прощанье ручкой.




Москва, Большая Пироговка. Март 1930 года


Невысокий деревянный дом стоял посреди маленького двора, напротив сквера. Здесь,
 в низком первом этаже, известный писатель и драматург Булгаков снимал у 
хозяина–нэпмана роскошную, по тем временам, трехкомнатную квартиру за номером 6.

Обедал писатель в крошечной квадратной столовой с низким потолком и окнами над 
самым полом. Пообедав, он спустился по ступенькам в кабинет, прошел за стол и 
сел в рабочее кресло. Перед ним лежала едва начатая рукопись нового романа о 
дьяволе. Всего несколько листков. Текст выходил из-под пера помимо воли автора, 
словно его рукой водила какая-то неведомая сила.
«Солнце в первом доме, – забормотал инженер, козырьком ладони прикрыв глаза и 
рассматривая Берлиоза, как рекрута в приемной комиссии, – Меркурий во втором, 
Луна ушла из пятого дома, шесть несчастье, вечер семь, в лежку фигура. Уй! 
Какая ерунда выходит, Владимир Миронович! Оказывается, что вы будете 
четвертованы».
Писатель отбросил ручку. На столе перед ним лежал большой толстый пакет из 
грубой бумаги. Пакет принес посыльный. И хотя обратного адреса на нем не было, 
писатель знал, откуда пришла почта. Документы прибыли из Берлина. Но сейчас 
пакет был пуст.
Отправителем были вложены в пакет переводы различных апокрифов, чаще – 
гностических евангелий и апокалипсисов, найденных в пещерах Ближнего Востока и 
Северной Африки. Но теперь зола, которая от них осталась, остывала в печке. Она 
перемешалась с золой, которая осталась от первого варианта романа о дьяволе.
В кабинет осторожно вошла супруга писателя, Любочка Белозерская. Она давно 
чувствовала, что с мужем творится что-то неладное. Не то влюбился, не то угодил 
в творческий тупик, из которого не находит выхода. Она нарочито игриво, как в 
те времена, когда они сутками не вылезали из постели, подошла к нему и шлепнула 
пониже спины.
– А чья это жопочка? Мишук, ты уже начал роман о дьяволе? Мне Женечка Гладун из 
Берлина пишет, что.
Он вздрогнул и обжег ее ледяным взглядом.
– Напси – так он иногда называл жену, – как говорит Валюн Катаич, место жены 
писателя – на кухне. Но не на его творческой кухне. Не мешай, я работаю.
– Тоже мне Достоевский! – обиженно фыркнула она и покинула кабинет. Через плохо 
прикрытую дверь было слышно, как она принялась названивать по телефону кому-то 
из подруг.
Булгаков с тоской посмотрел ей вслед.
– Люба – это мой крест, – с чувством сказал он сам себе.
Писатель понимал одно: больше всего на свете ему не хочется писать роман о 
дьяволе. Он поднялся, вышел в переднюю и стал надевать калоши.
– Мишук, ты куда собрался? – Супруга на секунду оторвалась от трубки.
– В клуб, – ответил он. – Я обещал Маяковскому сегодня вечером шары с ним 
покатать.
Он лгал. То есть он действительно, собирался пойти в актерский клуб и поиграть 
в бильярд с Маяковским. Но не только это заставило писателя выйти из дома этим 
ненастным вечером. Он надеялся встретить ее, свою настоящую и последнюю любовь. 
Елену Прекрасную. Он познакомился с ней в доме общих знакомых на праздновании 
масленицы. Она пришла одна, ее мужа услали в командировку.
Тогда, едва познакомившись, он помог ей завязать какие-то тесемки на рукаве. За 
столом они сидели рядом, и она, вроде дьякона из чеховской «Дуэли», смотрела 
ему в рот и с восторгом ждала от него очередной шутки. А он, почувствовав себя 
в ударе, разошелся вовсю. Публика просто стонала от восторга. Он пел, танцевал, 
поминутно выскакивал из-за стола и бросался за рояль. Одним словом, хлопал 
подтяжками и куражился как мог. Она восхищалась его глазами, называла их 
уранически–синими и утверждала, что они сверкают, как бриллианты.
И сейчас он шел в актерский клуб в надежде встретить ее.
В прошлый раз она пришла в клуб специально, чтобы посмотреть, как он играл в 
бильярд с Маяковским. Играли они не торопясь, с чувством и плохо скрываемым 
удовольствием.
– От двух бортов в середину, – говорил Булгаков.
И мазал.
– Бывает, – сочувственно замечал Маяковский, обходя стол, чтобы выбрать удобную 
для удара позицию. – Разбогатеете окончательно на своих тетях манях и дядях 
ванях, выстроите загородный дом и огромный собственный бильярд. Непременно 
навещу вас и потренирую.
Булгаков притворно охал.
– Благодарствую. Какой уж там дом!
Маяковский удивленно приподнимал бровь.
– А почему бы и нет?
– О, Владимир Владимирович, но ведь и вам клопомор не поможет, смею уверить. – 
Булгаков намекал на сатирическую феерическую комедию Маяковского «Клоп». – 
Загородный дом с собственным бильярдом выстроит на наших с вами костях ваш 
Присыпкин.
В тот раз она просто гипнотизировала Маяковского своим ненавидящим взглядом. Ей 
очень хотелось, чтобы выиграл Булгаков.
– У меня просто кий в руках не держался, – уверял позднее Маяковский.
И с тех пор эта хорошо причесанная дама целиком завладела мыслями Булгакова. Он 
надеялся, что и она думает о нем. Наверно, так оно и было, потому что недалеко 
от клуба он встретил ее.
Она шла по улице и несла в руке желтые цветы. Они отчетливо выделялись на ее 
черном пальто. Их цвет показался писателю отвратительным. Он бросился через 
дорогу, вырвал у нее букет и швырнул его на асфальт. Она вздрогнула и подняла 
на него глаза, но вместо испуга он увидел в них только необыкновенное, никем не 
виданное одиночество.
В клуб они не пошли, отправились гулять по улицам. Неожиданно для себя Булгаков 
рассказал Елене обо всем, что его мучило. О том, что запрещена постановка его 
пьесы «Кабала святош». Рассказал и про то, как сжег роман о дьяволе. И не 
собирается писать его заново.
Она внимательно слушала, не перебивая. Когда он закончил, она просто сказала:
– А зачем тебе писать роман о дьяволе? Напиши ну хотя бы о Понтии Пилате.
И только гораздо позже, когда они расстались, он вдруг понял главное. Он будет 
писать не о дьяволе и даже не о Понтии Пилате. Он будет писать о любви. Мастер 
напишет книгу о Мастере.
«А что касается договора. Что ж, будет вам и дьявол, и рыжеволосая ведьма, и – 
он подумал о товарище Агранове, – будет и Афраний, заведующий тайной службой 
при прокураторе Иудеи. А что из этого получится, пусть решают читатели».
Он вернулся домой, прошел в кабинет и лихорадочно навалился на материалы. 
Любочка с недоумением оторвалась от телефонной трубки, чтобы с неудовольствием 
отметить: «Нет, Мишук, все-таки влюбился».
И была права.




Глава 7.
Бесы




Квартира Успенского. Наше время


Ночь Василиса и Андрей снова провели в его квартире. За завтраком обсуждали 
насущные проблемы.
– Кому же мы все-таки понадобились? – рассуждал за обоих Успенский. – Во–первых,
 это может быть ультиматум Гудмена. Поскольку мы ничего о нем не знаем, то 
лучше считать, что намерения у него самые серьезные. Дальше.
– Рыжая ведьма Гелла, – напомнила Василиса. – Вчера ее поведение напоминало 
истерику. А в таком состоянии человек на все способен.
Успенский полез в карман – у него зазвонил мобильник.
– Алло. Кто? Маргарита? Какая Маргарита?
Он все еще не научился нейтрально реагировать на это имя.
Астролог прикрыл трубку и шепотом сообщил Василисе:
– Она, рыжая Гелла. Которая Марина, она же Маргарита. Легка на помине.
Чтобы не мешать, Василиса вышла. Зачем мешать человеку разговаривать? Если 
захочет, сам все расскажет.
Говорил он недолго. Убрав трубку, вышел к Василисе сильно озадаченный.
– Она извинилась за вчерашнее и попросила составить гороскоп для нее и ее 
жениха. Данные, вот, передала
Он заглянул в распечатку и с некоторым удивлением заметил:
– Знаешь, когда она родилась? Двадцать первого ноября. Двадцать первого ноября 
умерла твоя подруга Ада Винтер. И жена наркома Ежова, Евгения, тоже умерла 
двадцать первого ноября.
Василиса также не смогла скрыть удивления. Но по другой причине.
– Она извинилась? Просила? Это ты про рыжую ведьму, которая устраивает истерики 
по любому поводу и без него? Наверно, тебя разыграли.
Успенский согласился.
– Да, будто не она. Знаешь, по–моему, Черчилль сказал, что легко быть вежливым 
с тем, кого собираешься убить. Тогда ее вежливость понятна. Ладно, отнесем в 
загадки. Третий соискатель наших скальпов – господин Бекерман.
– И пара его балбесов.
– Или бесов, что точнее. Я отношу их к категории людей, инфицированных вирусом 
зла. Кажется, все?
Василиса задумалась, прикрыв глаза.
– Возможно, все. Если только нет еще кого-то, кого мы пока не знаем.
Теперь разговор прервала трель мобильника Василисы. Очередь проявлять 
деликатность наступила для Успенского.
* * *
Господин Бекерман был в ярости. Не успел он кое-как навести глянец на свой 
помятый «Мерседес», как получил удар в спину. И от кого? От собственных 
помощничков, мать их дери!
Тот, которому толстяк из лаборатории дал меткое прозвище Колобок–Носорог, вяло 
оправдывался.
– Шеф, ну, кто мог подумать.
– А думать надо! Хотя бы иногда, для разнообразия, – орал господин Бекерман.
– Кто мог подумать, что вы нам подвернетесь.
Тут господин Бекерман пришел просто в неописуемую ярость.
– Так это, значит, я виноват?
Бесы–балбесы переминались с ноги на ногу. Виноватыми они себя вовсе не считали. 
Наоборот, про себя материли этого идиота, который влез на своей тачке прямо под 
их таранный удар. Ну и стерву–журналистку крыли, ясное дело. Тоже мне, 
понимаешь, каскадерша драная. В общем, недооценили бабу. А она такой фортель 
выкинула. Больше всего они боялись, что шеф накажет их рублем. Навесит ремонт 
своего «Мерседеса». Но у того были другие планы.
– Сегодня у вас будет шанс реабилитироваться. И, если опять получится облом, я 
с вас спрошу по полной! А теперь валите. У меня сегодня и без вас забот полон 
рот.
Он вышел, сел в свой полуразбитый, но все еще на ходу «Мерседес» и уехал.
* * *
Василисе звонил Лелик.
– Сегодня похороны рабовладыни, – сообщил он. – Сбор возле редакции. – Он 
назвал время.
Она убрала трубку и сообщила о звонке Андрею.
– У нас еще два часа.
Но, когда они подъехали к редакции, перед зданием никого не было.
– Полчаса, как уехали, – сообщил охранник на проходной.
– Догоним?
Охранник покашлял, прочищая горло.
– Лучше вам прямо на кладбище ехать. Только не на машине. Это же под Москвой, 
там дорога местами жуткая. Такси возьмите. К тому же, наверняка пить придется.
С такими аргументами трудно было не согласиться. В ближайшем магазине Успенский 
купил бутылку водки, чтобы не выглядеть халявщиком. Василиса несколько раз 
пыталась дозвониться до Лелика, но безуспешно. Его телефон не отвечал.
Такси поймали сразу, словно машина только их и ждала. Водитель скривился, когда 
узнал, куда надо ехать, но возражать не стал. О причине такой покладистости он 
рассказал по дороге.
– Конкуренты из «шахид–такси» достали. Цены сбивают – спасу нет. Но и вам, 
клиентам, это тоже не на пользу. Машины у них старые. Дрова, а не машины. Того 
гляди, на ходу развалятся. Водилы дороги не знают, хорошо, если сам клиент 
покажет. Зато у каждого кинжал или травматический пистолет под сиденьем.
Водитель был словоохотлив. Всю дорогу занимал пассажиров жуткими рассказами.
– Вы там, на кладбище, будьте поосторожнее. Далеко в сторону не отходите. Почти 
сразу за кладбищем свалка начинается. Там кругом бомжи обитают. Пока все 
нормально было, они жили – не тужили. А тут кризис, продукты на свалку никто не 
везет, даже просроченные. Сейчас торгаши ничего не выбрасывают. Даты перепишут 
– и снова в продажу. Ну, бомжи поголодали, а потом на подножный корм перешли.
– Это как? – не понял Успенский.
– А так, прохожих грабят. А некоторых убивают. А некоторых и едят. Настоящие 
дикари. Стрелы пускают, головы режут.
Василиса не удержалась от восклицания:
– Быть не может!
– Я за базар отвечаю, – отозвался водитель.
У Василисы в сумке снова заверещал мобильник. Номер был ей незнаком. Она взяла 
трубку и тут же изменилась в лице.
– Гудмен, – еле слышно произнесла она.
Андрей кивнул и прислушался. Низкий мужской голос в трубке звучал зловеще.
– Прими добрый совет от доброго человека. От тебя требовалось всего–навсего 
кое-что забыть, кое-что вернуть и долго жить. Если не поняла, то тем хуже для 
тебя.
Успенский не удержался, забрал у Василисы трубку и выругался:
– Слушай, а не пошел бы ты со своими угрозами?
Голос в трубке ответил смехом:
– Ай, как невежливо, а я-то о них беспокоюсь! Но я зла не помню. И вот вам еще 
один добрый совет. Передайте вашему водителю, что у него правый задний 
поворотник не работает. Это может привести к аварии. Да, и предупредите его, 
что сейчас он пробьет переднее правое колесо.
– Тормози! – рявкнул Андрей, но было поздно.
С громким хлопком лопнуло переднее колесо машины. Водитель остановился, 
выругался и вылез из машины. На земле валялись гвозди, заточенные с обеих 
сторон и спаянные по три, как маленькие противотанковые ежи.
– Вот зараза! – пришел в бешенство водитель. – Ну, паразиты! Мы такие штуки на 
трассе в аэропорт устраивали. Автобус скаты пробьет, все пассажиры наши. Им же 
на регистрацию надо, все торопятся. Водиле автобуса, понятно, долю отстегивали.
Василиса и Андрей не слушали его возмущенной брани.
– Откуда Гудмен мог следить за нами? Машин кругом нет, вертолетов не видно.
– Может, он свою машину где-то за поворотом оставил и следит за нами в бинокль?
Они вышли на проезжую часть в надежде поймать если не такси, то хотя бы, 
попутку. Но дорога была словно вымершей, мимо них не проехал даже велосипедист.
– Нет, ребята, тут тачку ловить бесполезно, – разочаровал их водитель.
– Все, что мы сможем поймать – это Гудмена, – тихо сказал Успенский.
– А вы напрямик. Тут до кладбища тропинка идет, пройти можно, сейчас не очень 
грязно, – посоветовал водитель и напомнил: – Только влево не ходите, там 
людоеды.
Василису передернуло от такого замечания. Но Андрей уже топал по тропинке, и 
она последовала за ним. Под ногами похрустывала твердая каменистая поверхность, 
путь лежал вверх, на невысокий пригорок. Астролог надеялся, что оттуда, с 
высоты, он сумеет определиться на местности и выбрать правильное направление. 
Поднявшись на хребет, Успенский оглянулся. И замер в удивлении.
Внизу на дороге, рядом с машиной такси, остановился «Мерседес» с разбитым 
багажником. Господин Бекерман, собственной персоной, что-то оживленно обсуждал 
с водителем, привезшим их сюда.
Василиса также посмотрела в ту сторону и присвистнула:
– Вот тебе и Гудмен! Вот уж развели, так развели. А я и правда решила, что 
Гудмен за нами следит. Ловко они нам этого таксиста подсунули.
– Да, подставили в лучшем виде, – согласился Андрей. – Что будем делать? 
Вернемся и набьем морду?
– Пока будем спускаться, они успеют свалить, – рассудила Василиса. – Зато 
вызовут своих шестерок и те возьмут нас тепленькими. Интересно, что они с нами 
сделают?
– Не имею ни малейшего желания это выяснять, – сказал Андрей. – Пошли быстрее, 
лучший выход для нас – затеряться в этих безлюдных пространствах. К тому же, я 
слышал вон оттуда стук колес. Где-то там проходит железная дорога.
Впереди раскинулась живописная, но на редкость мрачная и унылая картина. До 
самого горизонта – на сколько хватало глаз – расстилался пустырь. Не поле и не 
лес, а именно пустырь, заросший высокими, в рост человека, хвощами. Отдельные 
деревья, кусты, небольшие рощицы и даже живописные кирпичные руины не могли 
исправить гнетущего впечатления. Справа виднелся серый бетонный забор кладбища, 
слева панораму ограничивали отроги мусорных хребтов.
– По–моему, кладбище в той стороне, но если Бекерман не полный дурак, то там 
нас должны ждать, – проговорил Успенский. – И возвращаться нельзя. Пойдем левее.

– Но водитель сказал, что там людоеды, – возразила Василиса.
– Да слушай ты его больше. Он нам лапшу навешивал, а мы уши подставляли.
И они начали спускаться с пригорка.
* * *
Вдоль ограды кладбища медленно шли двое. И не просто шли, а крались. Первым 
шел–катился здоровяк, к которому как нельзя лучше подходило определение 
Колобок–Носорог. Следом, спотыкаясь, тащился длинный унылый тип. Оружия у них 
видно не было, хотя под грубыми брезентовыми плащами, в которые они были 
облачены, можно было спрятать не только пистолеты, но и кое-что покрупнее.
Они шли след в след, подобно стае волков. Головы их были скрыты капюшонами.
Колобок–Носорог озирался, словно кого-то искал.
– Шеф сказал, что они должны быть где-то здесь, – прохрипел он.
– Возьмем суку, уж я не ней отыграюсь! – пообещал Длинный.
– А я этого козла убью! Но сначала рога поотшибаю! – мечтательно проговорил 
Носорог. – Он меня давеча в подвале.
– Разберемся, – оборвал его Длинный. – Ты их найди сперва. Тут копытами 
шевелить надо, а не языком.
Они пошли быстрее. Впереди и немного в стороне виднелся пригорок, с которого 
недавно спустились Василиса и Андрей.
* * *
Было очень холодно. Низкое солнце показывалось на мгновение, чтобы снова 
исчезнуть за тучами. Налетел порыв ледяного ветра, потом снова зарядил дождь.
Шедший впереди Успенский оглянулся на спутницу и обеспокоенно спросил:
– Ты что приуныла? Замерзла?
Василиса остановилась.
– Не очень. Просто меня угнетает мысль, что я так и не смогла проститься с Адой.
 Наверно, ее уже похоронили.
Андрей тоже замер.
– Но ты же понимаешь, что на кладбище устроена ловушка. Скажи спасибо своему 
Лелику. Если бы он не наврал насчет времени сбора, мы бы попали как куры в ощип.
 На кладбище нас встретили бы как родных, взяли тепленькими и, возможно, там и 
оставили. Слушай, как ты думаешь, почему он так поступил?
Василиса отвечала вяло:
– Думаю, наши гении из редколлегии таким образом решили сразу дать мне понять, 
что мои дни в журнале сочтены. Наверняка они попробуют договориться с 
преемником Ады. И это будет конец журнала. Мои «Секретные материалы» – 
единственная рубрика, имеющая более или менее высокий рейтинг. Все остальное – 
перепечатки из Интернета. Вряд ли найдется идиот, который захочет разместить 
там свою рекламу.
Они двинулись дальше. Но не прошли они и сотни метров, как справа, из-за редких 
зарослей березняка, показалась пара в брезентовых комбинезонах.
– Прячемся!
Успенский ухватил Василису за локоть и утащил в кусты. Остатки листвы позволили 
им остаться незамеченными.
Прямо перед кустами пара остановилась. Василисе был виден только Длинный. 
Причиной остановки оказался именно он.
– Все! – гнусаво заорал он. – Я дальше не пойду. Там бомжи–убийцы.
– Ты что-то перепутал. Это мы убийцы, а не они.
– Они людей жрут.
– А ты разве человек? Нелюдь ты. Так что, по любому бояться тебе нечего, – 
прорычал Носорог.
– Все равно не пойду, – стоял на своем Длинный. – Им по херу, кого на шашлык 
пускать, человека или не человека. А я жить хочу.
Носорог попытался все же его переубедить:
– Ерунда это, бабьи сказки.
Но не тут-то было.
– Ни фига не сказки! – заорал вдруг Длинный, будто его уже собираются пускать 
на шашлык. – Каждую неделю по пять–шесть человек пропадает. Ушел – и с концами. 
Хочешь – иди. А я перебьюсь.
– Но шеф сказал.
– Плевал я на шефа. Если меня грохнут, он и задницу не почешет. Так с какого 
бодуна я должен из-за него свою бестолковку подставлять?
Длинный испытующе уставился на сообщника.
– А тебе-то самому что, жить надоело? Да шеф, сука, об нас ноги вытирает. Была 
охота ради него горбатиться!
Здоровяк даже зарычал от ярости.
– Ну ты и ур–р-род! Как с шефом толковать, так ты язык в задницу и за меня 
прячешься. А тут оборзел: «Пойду – не пойду!»
Длинный плюнул, пожал плечами и двинулся перпендикулярно предыдущему 
направлению. Не то чтобы обратно, но все-таки в направлении, близком тому, 
откуда они пришли. Здоровяк Носорог виртуозно выругался и в одиночестве 
продолжил прерванный путь.
С губ Успенского тоже едва не сорвалась грубая брань. Это никуда не годилось. 
Теперь риск быть обнаруженными возрастал вдвое. И путь им оставался один – от 
убийц–преследователей прямиком в объятья местных убийц–людоедов. Но выбирать не 
приходилось. Дождавшись, пока преследователи отойдут подальше, Василиса и 
Андрей осторожно двинулись от куста к кусту, от дерева к дереву.
Но больше, чем преследователей и людоедов, Василиса боялась того, что Андрей не 
выдержит и сорвется. В конце концов, для него участие в этой истории было 
сугубо добровольным. Но он как ни в чем не бывало продолжал идти. И 
единственное беспокойство, которое он иногда выражал, было вызвано состоянием 
самой Василисы.
* * *
Они шли уже довольно долго, когда шедшая впереди Василиса вдруг замерла и 
оглянулась на Успенского. В ее глазах застыл страх. Он тоже испугался. Не за 
себя, за нее.
– Что-то не так?
Она молча указала под ноги. Он наклонился и поднял обломок стрелы. Ее довольно 
толстое, грубо обработанное древко заканчивалось остроконечной винтовочной 
пулей. Свинцовое содержимое пули, видимо, выплавили и надели оболочку на древко,
 как колпачок на авторучку. Попади такая стрела в голову – пробьет навылет.
Василиса внимательно разглядывала грозное орудие. С таким же ужасом Робинзон 
Крузо разглядывал отпечаток босой человеческой ноги на прибрежном песке своего 
острова.
– Значит, все не так просто? – спросила она. – И дикари–людоеды все-таки 
существуют?
Успенский был по–настоящему озадачен.
– Честно говоря, я сам уже ничему не удивлюсь. Я готов встретить тут дикарей, 
индейцев, папуасов–людоедов, охотников за человеческими черепами или за 
скальпами. Жалко, оружия не взяли.
– Почему нет?
Она полезла в сумку, висевшую у нее через плечо, и вынула из нее пистолет.
Успенский изумился.
– О–о-о! Боевой?
– Газовый.
– А–а-а. И все-таки это лучше, чем ничего.
Андрей был разочарован, но справился с эмоциями. Он взял пистолет и взвесил его 
в руке. В этот момент из-за полуразрушенной кирпичной стены появился Длинный. 
Дуло пистолета было направлено ему в лоб. Он замер. Похоже, в роли мишени он 
оказался первый раз в жизни.
Василиса тоже была потрясена его внезапным появлением. Когда она оказалась чуть 
ли не носом к носу с Длинным, ее посетила крайне несвоевременная мысль. 
Неподвижность оцепеневшего бандита невольно вызвала сравнение с телеграфным 
столбом.
Каким ветром его сюда занесло, можно было только догадываться. Говорят, что 
человек, заблудившийся в незнакомой местности, начинает ходить кругами. Это 
многое объясняло.
Немая сцена продлилась недолго. Длинный шарахнулся к кустам, махнув полами 
своего брезентового плаща. Андрей для острастки выстрелил два раза. Главное, 
чтобы беглец не понял, что оружие газовое. Тот скрылся в обширных кустах. Даром 
времени он не терял, поскольку уже через секунду его силуэт замелькал гораздо 
правее того места, где он исчез. Андрей даже подумал, что врагов двое. К тому 
же, кусты и хвощи трещали так, будто в зарослях резвился молодой слон. Нет, 
определенно, один человек не мог создавать столько шума.
Но раздумывать было некогда, так как из кустов в ответ грохнули выстрелы. Возле 
головы астролога просвистела пуля. Шутки кончились. Он схватил за локоть 
Василису и пригнул к земле.
– Помнишь, Васька, Филатов двух омоновцев с автоматами обещал к тебе 
приставить? Я бы сейчас и от одного не отказался. Хотя бы с луком и стрелами.
И тут за спиной беглецов негромко хрустнула ветка. Они не успели оглянуться, 
как над их головами просвистели тяжелые стрелы. Одна за другой стрелы ушли в 
гущу кустарника, где укрывался стрелок. Оттуда послышались крики, матерная 
брань и, ломая заросли, силуэт в брезентовом плаще обратился в бегство. Чуть 
ниже поясницы сзади у него торчало древко с ярким оперением. Похоже, оно не 
мешало ему бежать и даже пришпоривало.
– Атас! Дикари! Людоеды! – орал он.
Забыв, что в руках у него только газовый пистолет, Андрей рванулся сквозь сухую 
растительность. Но догнать беглеца, снабженного оперением, было невозможно. К 
тому же, Успенскому на миг показалось, что у него двоится в глазах. Крик 
Василисы заставил его прекратить преследование. И тут на земле что-то блеснуло.
Астролог наклонился. Среди пожухлой травы лежала знакомая ему вещь. Медальон, 
который он нашел в кабинете погибшей Ады Винтер. Тот медальон, который вызвал у 
него странное видение совершенного в древности преступления.
Осторожно подхватив находку за обрывок цепочки, Андрей убрал ее в карман. 
Впадать сейчас в транс было бы крайне неразумно. В два прыжка он вернулся 
обратно. И остановился в недоумении. Рядом с Василисой стоял их спаситель. Тот, 
кого они меньше всего хотели бы увидеть. Бомж–людоед, дикарь, коллекционер 
скальпов и черепов. Впрочем, выглядел он как пожилой интеллигентный 
физкультурник – в спортивной куртке, штанах «Адидас» и кроссовках. О 
принадлежности его к породе охотников на людей говорила лишь одна деталь – 
арбалет.
Арбалет был самодельный. Закрепленный на прикладе лук был изготовлен из обрезка 
пластиковой лыжи и, видимо, отличался прекрасной упругостью. Наконечник на 
стреле был такой же, как они видели на найденной стреле, – из остроконечной 
пули.
Абориген внимательно осмотрел обоих спасенных, потом молча, кивком головы велел 
беглецам следовать за ним. Им ничего не оставалось, как подчиниться. Идти 
пришлось недолго. В неглубоком распадке укрытый от посторонних взглядов, 
закопанный по самую крышу в землю стоял вагончик–бытовка. По–научному – кунг. К 
нему, видимо, на случай зимних холодов был пристроен тамбур, играющий роль 
деревенских сеней.
Хозяин так же молча предложил гостям войти. Внутри было уютно. Стояли 
двухэтажные солдатские койки, диван, стол. Имелись холодильник, телевизор и 
кран с умывальником. Под потолком болталась лампочка. Стены покрывали яркие 
пластиковые панели.
– Присаживайтесь, располагайтесь, – предложил хозяин. – Я тут вроде старосты. 
Зовут меня Николаем Христофоровичем. Я не спрашиваю, кто те люди, которые за 
вами гнались, и что они от вас хотели. Просто, если я смогу чем-то помочь вам, 
то буду рад.
– Почему? – вырвалось против воли у Василисы. – Вы их знаете?
– Нет, но на моей территории никому не позволено охотиться на людей. Таким 
отморозкам только дай волю, они тут сафари откроют. И на меня самого тоже. А 
через неделю сюда не только ментов, но и армию пригонят. И куда нам тогда 
отсюда деваться? Поэтому приходится поддерживать порядок самыми жесткими 
способами. Другого языка отморозки не понимают.
Андрей кивком указал на грозное оружие.
– С помощью арбалета?
Старик усмехнулся.
– Да, это надежное оружие, бесшумное и простое в изготовлении. Апробированное 
веками. Я ведь историк по специальности, в таких вещах разбираюсь неплохо.
Василиса осторожно потрогала наконечник стрелы.
– А пули где берете?
Старик постучал ногой по полу.
– Отсюда. Из земли. Тут когда-то армейское стрельбище было, электричество и 
вода с тех времен остались. И пули. Много их тут, прямо под ногами.
– А не опасно одному воевать? – поинтересовалась Василиса?
Хозяин хитро прищурился.
– Зачем же одному? Там за нами еще трое наблюдали. Да и сейчас без надзора не 
оставляют. Нет, гостей мы не боимся. Наоборот, охраняем от неприятностей. По 
возможности незаметно. Мы тут как партизаны, а партизанам без необходимости 
лучше не светиться. Не артисты и не политики. Живем тихо, никого не трогаем, 
пока к нам не суются.
Он с гордостью оглядел свою обитель.
– Все бы ничего, только пластика, синтетики много. Все собираюсь их природными 
материалами заменить, да руки не доходят.
Василиса помялась.
– Простите, мы тут всякое слышали. Про убийц, людоедов. Это правда?
Хозяин неожиданно обрадовался.
– И вы уже знаете? Это хорошо. Я сам эти слухи распускаю, чтобы поменьше сюда 
шастали. Значит, работает. Так чем могу помочь?
Андрей потер подбородок.
– Нам бы передохнуть, обсохнуть и на трассу выбраться.
– Нет проблем, – развел руками Николай Христофорович. – Раздевайтесь, у меня 
сушилка мощная. Электричество экономить не надо. А пока вещи сохнут, мы с вами 
перекусим. Не возражаете?
Василиса и Андрей, не сговариваясь, переглянулись и громко проглотили слюну. 
Они только сейчас заметили, что безумно хотят есть.
Николай Христофорович между тем, продолжал:
– Вот только с выпивкой проблема. Вчера у меня небольшой праздник был, так мы с 
друзьями все приговорили. Но я могу позвонить.
Он вынул из кармана трубку мобильника, но Андрей остановил его.
– Не надо, у меня есть. Мы вообще-то на похороны собирались, да не попали.
И достал из-под куртки литровую бутылку водки.
Василиса вздохнула.
– На свои похороны чуть не попали. Вам спасибо.
– За это не благодарят. Дело случая.
Николай Христофорович извлек из холодильника сыр, колбасу, сало, соленые огурцы.
 Кроме того, на столе в глубокой тарелке лежал десяток вареных картофелин и 
несколько свареных вкрутую яиц.
– Не побрезгуете?
– С какой стати?
– Ну, знаете, мы же на свалке, – признался Николай Христофорович. – Но должен 
вам сказать, что в магазине вы можете купить куда более просроченные продукты. 
Мы тут тоже не все подряд в рот тащим, разбираемся. Вот, нашлись умники, 
вывезли на свалку целую машину сыра. Говорят – заплесневел.
Николай Христофорович развернул сверток с сыром – не то «Рокфором», не то 
«Дор–блю».
– Прошу!
Хозяин разлил водку. Себе в старинную антикварную рюмку зеленого стекла, для 
гостей вскрыл упаковку разовых стаканчиков.
Извинился.
– Я из таких не пью, говорят – вредно. Но, думаю, за один раз с вами ничего 
плохого не случится.
Когда Успенский доставал водку, из его кармана выпала находка, обнаруженная им 
в кустах.
Василиса сразу обратила на нее внимание.
– Это же медальон Ады. Откуда он у тебя?
– Выпал у того типа, которого Николай Христофорович подстрелил, – пояснил 
Андрей. – А вот как он к нему попал – вопрос непростой. После смерти Ады я 
нашел этот медальон на полу в ее кабинете, рядом с диваном, на котором она 
лежала. И отдал его следователю Доронину. Ну что, и его запишем в преступники?
Василиса наморщила лоб
– Помнишь момент, когда его вырубили возле кабинета Ады, чтобы украсть ее 
ноутбук? Тогда же похитители запросто могли и медальон прихватить.
Астролог согласился.
Хозяин с интересом рассматривал лежавший на столе медальон.
– Любопытная у вас штучка. Разрешите поближе взглянуть?
Успенский насторожился.
– А что, вам уже приходилось видеть что-то подобное?
Старик ответил неохотно и непонятно:
– Я знал, что рано или поздно они здесь появятся. А насчет того, где я такое 
видел это долгая история.
Но Василиса уже почувствовала горячий след.
– А мы никуда не торопимся. Но сначала выпьем. За ваше чудесное появление!
Они выпили и принялись закусывать. Прожевав кусок колбасы, Николай 
Христофорович приступил к рассказу.
– Ну, хорошо, слушайте. Как я уже сказал, по профессии я историк. Когда-то я 
был археологом.
Глаза Василисы загорелись.
– Это же очень интересно!
Николай Христофорович невесело вздохнул.
– Интересно, но не прибыльно. Ни денег, ни чинов. За двадцать лет раскопок с 
трудом кандидатскую защитил и приобрел два инфаркта. Думал, на этом моя ученая 
карьера и закончится. Но тут случайно встретил старого институтского приятеля. 
Он, в отличие от меня–дурака, искал не где интересно, а где выгодно. И пока я с 
горем пополам ковырялся со своей кандидатской, он успел защитить докторскую и 
стать профессором. Работал он в Институте кризисных проблем. Тогда таких 
лавочек развелось – как собак нерезаных. Для начала приятель помог мне 
докторскую защитить. Потом я и сам профессором стал. Тема, над которой я 
работал в последнее время, оказалась очень интересная: «германия с момента 
прихода к власти национал–социалистов и до начала Великой Отечественной войны».
– А почему не Второй мировой? – поинтересовался Успенский.
Профессор отправил в рот кусок черного хлеба с лежавшей поверх него половинкой 
маринованного огурца и шпротой. Прожевал.
– Я считаю, что Мировая война была одна, а не две. Началась она в тысяча 
девятьсот четырнадцатом году, а закончилась в тысяча девятьсот сорок пятом. А 
внутри этих циклов были и войны, и перемирия. Столетняя война ведь тоже не сто 
лет подряд длилась, а с перерывами. И вот что интересно. Перед тем как это 
началось, все политические силы вдруг, как по заказу, резко принялись 
раскачивать лодку.
– Вы имеете в виду элиту?
– А что такое элита? – с жаром воскликнул профессор. – Если разобраться, это 
понятие прямо противоположно таким понятиям, как эволюция или естественный 
отбор.
– Почему? – не поняла Василиса.
– Ну, посудите сами. Сорняки – результат естественного отбора, а элитные сорта 
пшеницы требуют кропотливого труда по их выведению. То же касается, скажем, и 
пород собак или скота. Беспородные выживают и пробиваются сами, а элитные без 
заботы и опеки недели не протянут. А теперь обратимся к политической элите. Кто 
ее выводит и для чего? По каким параметрам? И, самое главное, почему любая 
политическая элита, в конце концов, вырождается в стадо зажравшихся скотов, 
оторванных от реальной жизни и выполняющих функцию, прямо противоположную 
первоначальной своей задаче – укреплять и сплачивать общество? Напротив, эта 
публика начинает жрать, как свиньи перед забоем. Они гребут под себя все, до 
чего могут дотянуться. Они меняют под себя законы и в итоге совершенно теряют 
голову. А в качестве выхода из тупика, куда загнали страну, как правило, 
выбирают войну. Ведь она все спишет. В нормальном обществе этого не происходит, 
потому что элита находится под строгим контролем народа. Там же, где народ 
представляет собой стадо одурманенных рабов, последствия бывают 
катастрофическими. И первыми в группе риска всегда оказываются правители. 
Тайные и, безусловно, темные закулисные силы сначала помогают им прийти к 
власти, потом помогают сохранить власть. И незаметно, искушая всевластием и 
бессмысленной роскошью, доводят до безумия. А в самый неподходящий момент 
предают и начинают поддерживать другую, более удобную для себя силу. Судите 
сами. С чего началась Первая мировая?
– С провокации, – ответил Успенский. – С убийства эрцгерцога Фердинанда.
– Именно с провокации! – поддержал его профессор. – Сколько до него было убито 
венценосных особ, и что? А тут пожалуйте – ультиматум и война. Да еще какая! И 
как результат – развал четырех империй, приход к власти большевиков. И в это же 
самое время побежденная Германия подвергается неслыханному разграблению и 
национальному унижению. Выбор у немцев простой – нацисты или коммунисты. Они 
выбирают нацизм. Эту жуткую химеру имперской цели и популистских, революционных 
средств ее осуществления. Противоестественный сплав крайне правых идей и крайне 
левых методов.
Василиса так и сидела с недопитым стаканчиком. Ей было не до водки.
– Вы считаете, что и большевиками, и Гитлером двигали какие-то темные силы? – 
спросила она.
Профессор усмехнулся:
– С большевиками все гораздо сложнее, тут просто не ответишь. А Гитлер точно 
все время находился под плотным контролем темных сил. Все эти «Аненербе», игры 
с мистикой, тайные рыцарские ордена и маги. И не надо забывать, что за спиной 
всей этой готической мистики маячит тень Туманного Альбиона.
– И тут «англичанка нагадила»? – припомнил астролог расхожий некогда термин.
Профессор усмехнулся:
– А как же без этого? Был в Англии в конце девятнадцатого – в начале двадцатого 
века тайный орден под названием «Золотая заря».
– И чем он занимался? – заинтересовалась Василиса.
– Магией, алхимией, астральными путешествиями. Из наиболее известных членов 
ордена я могу назвать вам писателей Брэма Стокера и нобелевского лауреата 
Уильяма Йетса. Их другом и сподвижником был знаменитый оккультист и сатанист 
Алистер Кроули. Но на самом деле орден боролся за власть над миром. Его 
руководители искали для этого бешеную собаку, которую можно натравить на своих 
соперников.
– И самым подходящим кандидатом на эту роль оказался, конечно, Гитлер?
– Да, именно так. Принято считать, что в тридцатые годы двадцатого века орден 
«Золотая заря» вроде бы распался. Но на самом деле он перешел на нелегальное 
положение и оказался под контролем английской разведки МИ-6.
– А как насчет «нашего ответа Чемберлену»? Я имею в виду «Атон», – возразил 
Успенский. – Тоже ведь мистическая организация.
Василиса бросила быстрый взгляд на профессора, но тот и глазом не моргнул.
– «Атон» назывался тайной школой. Но никакой мистики в его деятельности 
замечено не было. По крайней мере, вслух это не декларировалось. Марксистское 
учение не позволяло говорить о магии. Здесь, в Советском Союзе, «Атон» 
возглавлял итальянец Бартини. Его главной работой было конструирование и 
создание самолетов. Его учениками считались Королев и Туполев. Также членами 
сообщества были писатели, причем самого разного толка – от сатириков и 
реалистов до романтиков и фантастов. От признанных классиков до начинающих и 
никому не известных графоманов. Но истинные цели организации остались неясны и 
по сей день. Но, повторяю, в отличие от «Аненербе» или «Золотой зари», 
руководители «Атона» не декларировали никакой мистической программы. На словах. 
На деле же все обстояло далеко не так однозначно.
Профессор выпил и продолжал:
– Так вот, при изучении документов «Аненербе», «Атона», «Золотой зари» и других 
тайных организаций мне не раз приходилось встречать такой знак – кольцо змея, 
кусающего себя за хвост. Только в центре кольца помещалась свастика, глаз в 
треугольнике или другой символ. И вот в результате их деятельности мир оказался 
на краю пропасти.
– Но все-таки что-то помешало миру рухнуть в эту пропасть?
Николай Христофорович кивнул.
– Помешала спешка. Кукловоды из «Золотой зари» поторопились подтолкнуть Гитлера 
к нападению на Советский Союз, чтобы спасти гибнувшую Британию. А к такой войне 
Гитлер не был не готов.
Василиса удивилась:
– Разве это он не был готов? Нам все время рассказывали, что Советский Союз не 
успел подготовиться к войне. Еще бы пару лет.
Тут профессор разразился прямо-таки гомерическим хохотом.
– А кто вам сказал, что мы были не готовы к войне? Возможно, в тридцать седьмом,
 при Тухачевском, так и было. Но к сорок первому году Красная армия по 
количеству и качеству вооружения превосходила не только Германию и ее 
сателлитов, но и будущих своих союзников. Правда, у нас почти до самого начала 
войны споры шли о том, какие танки строить – с одной башней или с несколькими. 
И автоматическое оружие долго не внедряли только потому, что боялись – солдаты 
зря патроны расходовать будут. А вот немцы зря времени не теряли. После прихода 
Гитлера к власти Германия с дьявольской скоростью стала наращивать свою военную 
мощь, а заодно и агрессивный аппетит. Когда в тысяча девятьсот тридцать 
четвертом немцы попытались совершить первый аншлюс Австрии, Муссолини двинул к 
австрийской границе всего–навсего четыре дивизии, и Гитлер его испугался. 
Слабоват он еще был. А когда через год, в тридцать пятом, Гитлер ввел три 
немецких батальона на демилитаризованный левый берег Рейна, тогда французы 
легко могли бы его раздавить. Но они этого не сделали. В тридцать восьмом году 
Англия и Франция имели возможность легко приструнить фюрера, но предпочли 
отдать ему Чехословакию. В тридцать девятом, если бы Советский Союз вступил в 
войну вместе с Англией и Францией, немцы не продержались бы и месяца. Но к 
сорок первому году на Германию работала промышленность всей континентальной 
Европы. Она превратилась в мощное государство, способное успешно воевать на два 
фронта. Но, если бы война началась не в сорок первом, а еще позже, скажем, в 
тысяча девятьсот сорок третьем году, у немцев, очень вероятно, на вооружении 
были бы реактивная авиация, ракеты, атомная бомба и, возможно, летающие тарелки.
 И это точно был бы конец света.
Тогда Андрей задал вопрос, который беспокоил его больше всего:
– А от кого зависело начало войны? Только ли от Гитлера?
– Нет. Гитлер лишь пытался завладеть инициативой. Но он постоянно находился в 
цейтноте, ему хронически не хватало времени. По этой причине он и отправил в 
Англию Гесса, который, даже став вторым человеком в партии после Гитлера, 
продолжал оставаться его личным секретарем. Тайну его миссии англичане обещают 
раскрыть только после две тысячи семнадцатого года. Но и Гесс не помог. А с его 
потерей Гитлер инициативу утратил окончательно. Дальше он совершал только 
вынужденные ходы. Говоря шахматным языком, «играл черными». При этом ему 
приходилось полагаться на советы самых разных людей. Это были соратники, такие 
как Гиммлер или Геббельс. Были и астрологи, но их Гитлер не любил, поскольку их 
прогнозы далеко не всегда совпадали с его замыслами. Он держал их в своей свите 
по ведомству Гиммлера. Таким был рано и таинственно погибший Эрих Ян Гануссен, 
затем Карл Крафт, который сначала убедил Гитлера в грядущей победе, а потом 
оказался в опале и кончил жизнь в концлагере. Наибольшего успеха добился 
добился Карл Виллигут. Он не только занимался астрологией, но и был одним из 
теоретиков, идеологов и ведущих сотрудников пресловутой организации «Аненербе».
Кто-то из этих соратников убедил Гитлера, что тот смертельно болен. Поэтому 
Гитлер и начал войну в сорок первом, а не позднее. Кто? К сорок первому году 
Гануссена давно уже не было в живых. Виллигут перебрался в Австрию, а Крафт 
погорел гораздо позже, когда заявил, что союзники высадятся на Балканах, а не в 
Нормандии.
Была в окружении Гитлера еще одна интересная персона – русская актриса Ольга 
Чехова. Считается, что она была советской разведчицей. Гитлер очень внимательно 
прислушивался к ее словам. Кто-то из этих людей подтолкнул Гитлера к нападению 
на Советский Союз именно в сорок первом году.
– А по вашему мнению – кто?
Профессор замялся, словно думая – отвечать или нет.
– В итоге я пришел к выводу, что это была Ольга Чехова. Работая в наших архивах,
 я нашел интересные материалы. Например, доклад начальника разведуправления 
Гендина, который лично курировал агента Чайку – таков был ее псевдоним.
– Я слышал историю о том, как Гиммлер попытался ее арестовать, но оказалось, 
что она в этот момент пьет кофе с Гитлером, – вспомнил Успенский. – Это правда?
Профессор кивнул.
– Было такое дело. Ее несколько раз спасала от провала только личная дружба с 
Гитлером. И задание ей было дано именно такое – оттянуть начало войны Германии 
с Советским Союзом до сорок третьего года. Эта ключевая цифра – сорок третий 
год – не давала мне покоя. Выходило, что она не справилась с заданием. Но в 
другом документе, датированном сорок пятым годом, за выполнение этого самого 
задания ее решено было наградить орденом Ленина и Звездой Героя Советского 
Союза.
– Вы смогли найти ответ на эту загадку?
– Нет. Когда до разгадки оставался буквально один шаг, в наш институт пришли 
люди из «Офис–банка». И тут на их печати я снова увидел кольцо змея, кусающего 
собственный хвост. Только теперь без свастики. Моему институтскому приятелю, 
который был тогда директором института, предложили место заместителя 
управляющего банком. Остальных просто вышвырнули на улицу. Помните анекдот про 
Красную Шапочку? Пришла она к бабушке, а дверь открывает волк и говорит: «Твоя 
бабушка здесь больше не живет. Теперь тут офис».
– Вот тебе, бабушка, и «Офис–банк», – вполголоса заметила Василиса.
А профессор уже заканчивал свою историю:
– Я долго болтался без работы, потом не выдержал и сорвался в запой. А когда 
увидел, как от этого страдают жена и дети, то сбежал. И оказался здесь. Здесь 
мой последний рубеж, и я буду защищать его до последней возможности.
Он налил всем водки.
– Давайте выпьем за победу обреченных. Не чокаясь, как на поминках.
Они выпили. Потом надели просохшие куртки и стали собираться. Профессор тоже 
поднялся.
– Пойдемте, я вас провожу. Так мне спокойнее будет. К тому же, после обеда 
моцион полезен.
Когда они вышли на улицу, дождь уже прекратился. Профессор проводил их до 
бетонного забора свалки. Выкатившийся из ворот огромный мусоровоз затормозил в 
ответ на едва заметный взмах руки старика. Видимо, староста пользовался здесь 
непререкаемым авторитетом.
– Саня, ты сейчас в Москву? – спросил он водителя, когда тот высунулся из окна.
– Никак нет, Николай Христофорыч, в гараж еду.
– Ну, тогда хоть до трассы ребят захвати. А там они что-нибудь поймают.
Они простились. В кабине мусоровоза системы «Мерседес» было тепло и просторно. 
Василиса пожалела, что на нем нельзя доехать до дома. Но, увы, вырулив на шоссе,
 водитель высадил их и повернул в противоположную от Москвы сторону. Оставалось 
ловить такси или попутку.
Машину долго ловить не пришлось. Легковушка лихо затормозила рядом с ними.
Андрей наклонился к приоткрытому окну.
– До Москвы подбросите?
И онемел. За рулем сидел тот же таксист, который привез их сюда.
Успенский пропустил вперед Василису. Она ждала, что водитель испугается. 
Впрочем, он мог и не знать, что они видели, как он разговаривал с Бекерманом. 
Во всяком случае, вел он себя так, как будто ужасно рад новой встрече. И 
молотил языком, не переставая.
– Блин! Вот это встреча! Каким ветром вас сюда надуло? Я за вас беспокоился – 
добрались или нет. А вы только ушли, тут и мужик подъехал. Тоже на кладбище 
дорогу искал. На «Мерседесе». Тачка, правда, битая была, но вам-то не один хрен,
 на чем ехать. Там езды десять минут от силы.
Под его болтовню они задремали и проснулись только при въезде в столицу. И 
снова ночевать решили у Андрея. Не успели они раздеться, как ожил мобильник 
Василисы. Звонил Лелик.
– Привет, старуха! А ты что не приехала? – как ни в чем не бывало 
поинтересовался он.
У Василисы даже дух захватило от такой его наглости.
– Я не приехала, потому что один паразит сообщил мне неправильное время. Ты, 
случайно, не знаешь, почему он это сделал?
Лелик невразумительно замычал.
– Что мычишь? Телись! – предложила Василиса.
– Ну, понимаешь, старуха, наша редколлегия решила договориться с наследником 
рабовладыни, чтобы выкупить у него журнал. Ну, а тебя решили бортануть.
Он помолчал. Потом оживился.
– Слушай, старуха, вас там, на кладбище, двое мордоворотов искали. Жуткие 
уголовные рожи. У меня создалось впечатление, что они делали это с недобрыми 
намерениями. Они вас не нашли?
Она оставила его вопрос без ответа. И сама спросила:
– А как наследник? Договорились с ним?
– Почти.
Несмотря на неоднократные попытки, врать Лелик так и не научился.
– Нормальный мужик, – мямлил он. – На «Мерседесе» ездит…
Василиса отключила телефон. Из всех желаний ею сейчас владело только одно – 
уснуть и видеть сны.
* * *
В ночь перед премьерой режиссер Артур Покровский не ложился спать. Он сидел в 
своем темном кабинете перед включенной настольной лампой и тупо вчитывался в 
статьи договора, предложенного Бекерманом. Он ничего не понимал.
Получалось, что он, Покровский, получал в долгосрочную аренду помещение 
кинотеатра с символической оплатой в одну условную единицу за год. Со своей 
стороны режиссер Покровский обязался внести в текст пьесы следующие правки. 
Ниже приводился перечень правок. Разумеется, про обещанные связи и влияние ни 
слова упомянуто не было. Такие вещи всегда остаются между строк.
Нет, конечно, если бы Бекерману и тем, кто стоял за ним, понадобилось бы 
вписать в текст договора какие-то формальные, первые пришедшие на ум пункты, то 
правка классического текста – идея не хуже любой другой. В такой ситуации и 
Святое Писание подредактировать дозволительно, не то что Булгакова. Так что 
поначалу у Покровского ни вопросов, ни сомнений не возникло. Но чем глубже он 
вникал в текст правок, тем тревожнее ему становилось.
Вроде бы ничего серьезного, изменения не касались ни фабулы, ни мизансцен, 
только реплик персонажей. И то незначительно. Но от этих незначительных 
изменений вдруг неожиданно радикально менялся не только смысл сказанного, но и 
всего происходящего на сцене. И чем дольше он думал над этим, тем страшнее ему 
становилось.
На миг он подумал – а что будет, если он не станет исполнять эти пункты 
договора. Заглянул в конец. Никаких санкций за нарушение прописано не было. 
Такая небрежность к деталям испугала его сильнее угроз. Те, кто стоял за 
Бекерманом, наверняка не были наивными лопухами, которых можно безбоязненно и 
безнаказанно водить за нос.
Покровский посмотрел на часы. Наступало утро, а ни к какому определенному 
решению он пока так и не пришел. Наконец, он встал с кресла и перевернул его. 
Снизу к сиденью скотчем был приклеен толстый пакет. Режиссер отодрал его и 
вернул кресло в первоначальное положение. Теперь он знал, что ему делать.




Глава 8.
Тайна прошлого


За утренним кофе Василиса и Андрей попытались подвести итоги своей деятельности.
 Итоги получались неутешительными.
– Мы провели большую работу, выяснили, что гитлеровская Германия не успела 
подготовиться к уничтожению мира в тысяча девятьсот сорок третьем году, и 
разоблачили тайные замыслы «Офис–банка», – отметила Василиса. – Но ни на 
миллиметр не приблизились к раскрытию убийства Ады. И даже на похороны не 
попали. Результат – нулевой.
Успенский не согласился:
– Почему же нулевой? Мы остались живы, что само по себе уже неплохо. У нас есть 
подозреваемые, у нас есть мотив, у нас есть ниточки, за которые можно потянуть.
Василиса удивилась:
– Может быть, я чего-то не знаю? Или знаю, но не понимаю.
– А ты помнишь катрен, который я записал в ночь смерти Ады? – спросил Успенский.

И зачитал на память:


Знанием смерть привлечешь.
Малое зло руки большому развяжет.
В Чаше разгадку найдешь.
Хвост Скорпиона решенье подскажет.


Астролог помолчал, вспоминая детали и подробности.
– Сначала я ничего не мог понять, – сказал он.
Василиса развела руками.
– А я и теперь ничего не могу понять.
Успенский глянул на нее с тожеством превосходства.
– А по–моему, все ясно. Или почти все. «Знанием смерть привлечешь» – мотив 
убийства. Ада знала что-то такое, за что ее убили. А теперь гоняются за нами. 
Скорее всего, заказчики убийства – наши друзья–офиты. Их гнездо, вне всякого 
сомнения, находится в «Офис–банке».
– С этим я согласна, – признала Василиса. – А как насчет малого и большого зла?
– Думаю, «малое зло» – это смерть Ады.
– Смерть – малое зло?
– Не возмущайся. Безусловно, это трагедия. Но за этим серьезным преступлением 
может скрываться еще более чудовищное, что получило в катрене определение 
«большого зла».
Василиса вынуждена была согласиться. Но спросила:
– А что означает «разгадка в Чаше»?
– Пока не знаю. Я вижу здесь прямую связь со своими видениями, – высказал 
предположение Андрей. – Возможно, это означает Чашу Грааля – сердце, то есть 
настройку не сознания, а подсознания, интуиции. Во время такой настройки я 
видел, как в той же комнате, где умерла Ада, при очень похожих обстоятельствах 
умерла другая женщина, Евгения Ежова. Жена сталинского наркома. Давай-ка 
посмотрим даты.
Он сел к компьютеру.
– Вот, обрати внимание. Умерла в одном варианте девятнадцатого, в другом – 
двадцать первого ноября. По Зодиаку Скорпион заканчивается двадцать второго 
ноября. Вот тебе и хвост Скорпиона.
Василиса заглянула в экран.
– Смотри, здесь написано, что она умерла в санатории Воровского в Ногинском 
районе Московской области. Значит, к Аде это не имеет отношения.
Успенский нахмурился, защелкал клавишами. Спустя несколько минут его лоб 
разгладился, а взгляд прояснился.
– Понятно. Интернет – это же как забор. Не всему верь, что написано. Я и думаю, 
какой санаторий для высшего руководства Советского Союза могли построить среди 
торфяных разработок? Автор статьи определенно перепутал санаторий имени 
Воровского, который расположен на территории нынешней Москвы, и одноименный 
поселок из Ногинского района. Кстати, поселок этот получил свое название только 
в тысяча девятьсот сороковом году. Спустя два года после смерти жены наркома. 
Что скажешь?
Василиса сделала страшные глаза и замогильным голосом сообщила:
– Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных разработок! 
Значит, будем искать в кабинете Ады. Я чувствую, что мы на правильном пути. 
Предлагаю вернуться к началу твоего катрена и прояснить пункт о «знании». Что 
могла знать Ада?
– Проберемся в кабинет и все там перероем! – поддержал ее Андрей. – Будем 
искать все, что может представлять интерес.
– Но там уже и без нас все перерыли, – напомнила Василиса.
Но Андрей только многозначительно улыбнулся в ответ.
– Надо знать, где искать. Ищи, как хлеб ищут, и найдешь.
Выйдя на улицу, Василиса вдруг резко остановилась.
– Моего «Пыжика» угнали!
Но тут же облегченно хлопнула себя по лбу.
– Господи, какая дура! Я же оставила его вчера возле редакции.
Успенский успокоил ее:
– Не переживай. Сегодня за извозчика буду я. К тому же твой «Пыжик» уже 
примелькался, слишком приметный.
Они направились на стоянку позади дома. Здесь пылился старенький – 
пятнадцатилетний – темно–синий «Сааб 9000», которым Андрей пользовался нечасто 
по причине большого расхода топлива.
Василису после привычного «Пыжика» поразил размер салона. Не машина – автобус. 
Сиденье по удобству соперничало с ее любимым домашним креслом.
– Слушай, здесь комфортнее, чем в «Мерседесе», – призналась журналистка.
Андрей слегка поморщился. Но только совсем немного.
– Подвеска жестковата. И маневренность недостаточная, для разворота много места 
требуется. Зато скорость – реактивная. Ведь главная продукция фирмы «Сааб» не 
автомобили, а истребители. А, если учитывать возраст и цену данного аппарата, 
то ему вообще нет равных.
До театра доехали быстро. Перед зданием царила невероятная суматоха. Андрей 
зарулил на стоянку и остановился, но двигатель не выключал.
– Чего мы ждем? – спросила Василиса.
– Пока турбина остынет. Иначе масло пришкварится, – пояснил астролог. – А я не 
так богат, чтобы каждый год менять двигатель.
Василиса вылезла из машины и внимательно огляделась.
– Как думаешь, с чем связано это оживление?
Андрей наконец выключил зажигание.
– Полагаю, дело идет к премьере. Нам это на руку. Легче будет пробраться в 
кабинет твоей подруги.
С видом заговорщиков они прокрались к особняку. Машины прокурора нигде видно не 
было. Опасливо озираясь, сыщики–любители проникли в особняк. Здесь было тихо. 
Все ушли в театр. Василиса и Андрей по скрипучим ступенькам поднялись на второй 
этаж. Дверь в кабинет Ады была наскоро починена, заперта и опечатана.
– Как войдем? – Успенский вопросительно взглянул на напарницу.
Вместо ответа она прошла к окну в конце коридора и провела рукой под 
подоконником. Потом с торжеством продемонстрировала Андрею ключ.
– Ада мне как-то рассказала про этот тайник на всякий случай. – Она подошла к 
двери, вставила ключ в замочную скважину и тяжело вздохнула. – Теперь, Петрович,
 точно нас посадит.
– Победителей не садят, – скаламбурил Успенский.
– Почему? Можно и посадить. Было бы желание, – раздалось у них за спиной.
Сыщики обернулись. Позади них стояли прокурор–криминалист Филатов и следователь 
Доронин. Филатов улыбался.
– Что, товарищи, влипли?
Василиса с Андреем постарались изобразить на лице раскаяние. Прокурор со 
следователем недолго любовались их гримасами. Наконец Филатов вздохнул.
– Нет, друзья, я вижу, что вас можно остановить только одним способом: прямым 
попаданием трехдюймового снаряда. Ну что, Игорек, убьем их или постараемся 
использовать в мирных целях?
Доронин пожал плечами.
– Алексей Петрович, нам же все равно понадобятся понятые. Давайте лучше их 
пригласим.
Прокурор сделал вид, что колеблется. Потом кивнул с видом императора, дарующего 
подданным конституцию.
– Ладно, пусть заходят.
Василиса не заставила себя просить дважды. Она повернула ключ. Замок щелкнул и 
открылся. Все вошли в кабинет.
Андрей внимательно посмотрел на прокурора–криминалиста.
– Я знаю, где тайник.
Филатов кивнул.
– Я тоже.
– Сам сообразил?
Но тот лишь сокрушенно покачал головой.
– Если бы! Звонок неизвестного доброжелателя. Анонимный стук.
– И ты поверил?
– Он сказал, где найти ключи госпожи Винтер. Те, которые отобрали у Василисы в 
подвале. Ключи нашлись, они висели на гвоздике в туалете, как и передал 
звонивший. Поэтому из туалета я сразу сюда. Скажи честно, это не ты мне звонил?
Успенский развел руками.
– За кого ты меня принимаешь? Я бы прислал поздравительную телеграмму. И потом, 
я сам на себя не стучу.
Филатов разочарованно вздохнул и обратился к Василисе:
– Ты не помнишь, какие именно ключи были на той связке?
Та напрягла память.
– Во–первых, от кабинета, потом от машины, от квартиры, конечно. Слушай, у меня 
брелок от них остался.
Она принялась рыться в карманах, но Филатов остановил ее.
– Не ищи, не стоит. Лучше попытайся вспомнить, каких-нибудь ключиков от дачи 
или от другой квартиры не было?
Успенский прищурился.
– Думаешь, то, что ищем и мы, и преступники, находится там?
– Возможно, мы сейчас все найдем.
Андрей внимательно следил за Филатовым. Похоже, тот знал, что ищет. И, главное, 
действительно знал, где искать. Поэтому астролог решил опередить его. Он 
решительно прошел к старинному чипенддейловскому креслу и остановился возле 
него.
– Петрович, я ведь знаю, почему ты во время прошлого обыска ничего не нашел.
Филатов подозрительно прищурился.
– Ну-ка, предскажи, пророк.
– Потому что ты сидел на уликах. Ву–а-ля! – Андрей перевернул кресло и жестом 
фокусника указал на нижнюю поверхность сиденья. – Все остальное в кабинете твои 
ребята перевернули и перелопатили самым тщательным образом.
Успенский сунул руку под обивку кресла. Теперь и его лицо приняло 
разочарованное выражение.
– Пусто. Постойте нет, тут что-то есть.
Он медленно извлек из тайника один–единственный лист бумаги.
Василиса, Филатов и следователь склонились над его находкой.
– Это же страница рукописи. И похоже, что этот листок был тут не один.
– А где остальные?
– Кто-то спер, – глубокомысленно заметил следователь Доронин.
– Что спер, это понятно, – несколько раздраженно заметил прокурор–криминалист.
 – Но вот кто? Я не фамилию спрашиваю, я имею в виду – был ли это убийца? 
Скорее всего, так оно и было.
Филатов надел очки, заглянул в листок и прочитал вслух:
– «В вечер той страшной субботы, четырнадцатого июня тысяча девятьсот сорок 
третьего года, когда потухшее солнце упало за Садовую, а на Патриарших Прудах 
кровь несчастного Антона Антоновича смешалась с постным маслом на камушке, 
писательский ресторан «Шалаш Грибоедова» был полным–полон».
– Обрати внимание – снова сорок третий год! – воскликнула Василиса.
Филатов бросил на нее вопросительный взгляд поверх очков.
– Ты о чем?
– Она хочет сказать, что это рукопись первого варианта «Мастера и Маргариты», – 
пояснил Успенский.
Прокурор и следователь переглянулись.
– Это же музейная редкость! За такое очень просто могли убить.
– Вот вам и мотив.
Прокурор–криминалист снисходительно посмотрел на астролога.
– Видишь ли, Палыч, мировой заговор – это, конечно, интересно. Но мой личный 
опыт говорит другое. Преступления совершаются по причине ревности, зависти, 
жадности. И если за этим и стоит банк, то с единственной целью: завладеть 
помещением. Все остальное – абстрактная беллетристика. Игорь, приобщи к делу.
Он протянул листок Доронину, и тот убрал его в отдельную пластиковую папку. А в 
качестве скрепки использовал авторучку.
Василисе показалось, что Андрей чем-то серьезно озабочен. Во всяком случае, 
выглядел он слегка рассеянным. Как бы прислушивался к своим мыслям.
– У тебя что, опять видение начинается? – тихо спросила она его.
Прокурор со следователем ни на что не обращали внимания, поглощенные 
обсуждением находки и возможными последствиями.
Успенский повернулся к ним спиной и показал Василисе еще одну находку, о 
которой предпочел умолчать.
– Вот, смотри, что там еще было.
Это был монокль на шнурке. Похожий на тот, который украшал портрет Булгакова в 
кабинете режиссера Покровского. Или тот же самый? Ответ не заставил себя ждать. 
По коридору застучали шаги, и в распахнувшуюся дверь кабинета влетел Артур 
Эдуардович собственной персоной. В коридоре осталась гудеть пчелиным роем его 
свита.
– Ты здесь?! – с порога заорал он на Василису. – Я так и знал! Где тебя носит? 
Ты не забыла, что сегодня у нас премьера?
Прокурор–криминалист осадил его пыл:
– Покиньте место преступления.
– Да как вы смеете! – заорал на него Покровский.
Андрей влез между ними, прерывая процесс в зародыше. Он решил позволить себе 
небольшой блеф.
– Не подскажете, куда подевался монокль с портрета Булгакова в вашем 
кабинете? – как ни в чем не бывало спросил он режиссера.
И не ошибся. Покровский растерянно покрутил головой, потом зачем-то похлопал 
себя по верхнему карману пиджака и раздраженно ответил:
– Не знаю, где он. Потерялся, или украли. У меня не кабинет, а проходной двор.
– Да кому он нужен? – усмехнулся Филатов.
– Прекратите инсинуации! – потребовал гений. – Этот монокль когда-то 
принадлежал самому Михаилу Афанасьевичу Булгакову.
Василиса вздохнула.
– Брось, Артур, если тебя послушать, то даже твоей туалетной бумагой 
пользовался кто-то из великих. А монокль ты наверняка купил на барахолке.
Покровский от возмущения так растерялся, что утратил дар речи. За него ответил 
астролог:
– Не думаю, что ты права, Васька. По крайней мере, с калошей он не наврал.
Покровский развернулся и небрежно бросил через плечо:
– Актеров попрошу пройти в гримерную, остальным советую очистить помещение.
Теперь настала очередь Филатова замереть с полуоткрытым ртом. Следователь 
Доронин с трудом сдерживал приступы гомерического лошадиного хохота.
Успенский проводил Василису до дверей в коридор, по которому бодрой рысью 
удалялся режиссер со своими приближенными.
– Вот видишь, – шепнул на прощанье Василисе астролог. – Если бы я показал 
монокль Алексею, он бы сейчас нашего гения упек в кутузку. И плевать ему на 
спектакль и на то, что президент или премьер приедет. Он же Скорохват. Да, но 
как же я пойду на премьеру без галстука?
Василиса усмехнулась и подошла к большому шкафу в углу кабинета. Открыв его, 
она покопалась в обширных внутренностях и достала новый, в яркой упаковке 
галстук.
– Вот, Адка собиралась Артурчику на премьеру подарить. Перебьется. Бери, не 
стесняйся, это «Бриони», он семьсот баксов стоит.
Андрей повязал галстук и чмокнул дебютантку в щеку.
– Вот спасибо. Ладно, иди играй. Посмотрим, что дальше будет. Ни пуха ни пера!
Он проводил Василису тревожным взглядом. Ему было неспокойно.
После того как Василиса ушла следом за Покровским, прокурор с мстительной 
ухмылкой повернулся к Андрею.
– Ну вот, преступление века раскрыто. Или я не Скорохват. Я ему покажу 
посторонних. Я ему очищу помещение!
Но Успенский совсем не разделял его уверенности.
– Петрович, будь осторожен. Такого зверя надо бить наповал. Нокаутом. По очкам 
ты у него не выиграешь. Связи у него и в самом деле – круче некуда.
Но Филатов уже закусил удила.
– Это мы еще посмотрим, что у кого круче. Я, знаешь ли, тоже не мальчик. И у 
меня кое–какие мыслишки имеются. Рассказывать не буду, чтобы не сглазить.
Он забрал у Доронина папку с листом рукописи и сунул ее астрологу.
Тот взял, но раскрывать не стал, просто сунул ее подмышку.
– Позже погляжу. Сейчас некогда. Пойдем в зал посмотрим, сориентируемся на 
местности. Без тебя меня одного могут не пропустить. Неспокойно мне что-то.
Они направились по переходу в здание театра. Следователь Доронин последовал за 
ними. Впрочем, недалеко.
– Алексей Петрович, – обратился он к прокурору–криминалисту, – какие у вас 
планы насчет меня?
Филатов остановился.
– Да, собственно, ничего конкретного. А что?
– Мне же проверку банка надо заканчивать, – тоскливо напомнил он.
Прокурор кивнул.
– Да, конечно. Хотя постой! Ты выставил «наружку» за той парой громил? Их уже 
брать пора, по ним давно тюрьма плачет.
Следователь замялся.
– Тут что-то странное. Я все оформил как полагается, но тут оперативникам 
позвонил кто-то из Генеральной прокуратуры и наблюдение отменил. Вы понимаете, 
в чем тут дело? Мне ничего толком не объяснили.
Филатов нахмурился.
– Есть у меня кое–какие соображения. Но сначала надо проверить. Ладно, иди 
работай. Если понадобишься, я позвоню.
Доронин направился в бухгалтерию, а Филатов и Андрей продолжили путь по 
переходу. В театре стояло жуткое столпотворение. Причем охраны было больше, чем 
артистов, обслуживающего персонала и зрителей, вместе взятых.
Проверять документы начали на дальних подходах. Если бы не прокурорское 
удостоверение Филатова, Успенскому не удалось бы проникнуть дальше входной 
двери. Но даже оно не стало полноценным пропуском. Охранники долго 
перезванивались со своим начальством, потом откуда-то из театральных недр 
явился плотный крепыш в черном костюме. Он представился старшим менеджером по 
безопасности.
Поглядев на физиономию крепыша, Успенский подивился тому, что тот сумел 
выговорить слово «менеджер» с первого раза. Цепким взглядом глазок–пуговок 
старший менеджер следил за каждым шагом вверенных его попечению подозрительных 
типов. Вели себя они довольно странно, особенно тот, что предъявил 
удостоверение прокурора.
Филатов, памятуя о покушении, устроенном на Василису, сам внимательно осмотрел, 
обстучал и чуть ли не обнюхал все декорации, осветительные штанги и, особенно, 
балкон. Все предметы как будто держались крепко и падать не собирались.
По сцене зацокали каблуки. Андрей почувствовал, что кто-то стоит у него за 
спиной и смотрит ему в затылок. Он оглянулся, ожидая увидеть Василису, но это 
была не она.
– Вы меня помните?
Узнать в рыжей ведьме Гелле рыжую актрису, то ли Марину, то ли Маргариту, было 
непросто. Она мило улыбнулась, ошарашив Успенского. К ее воркованию по телефону 
он вроде бы привык. Но вот так, увидеть ее лицо, не искаженное злобой, было для 
него неожиданностью.
– Как насчет моего гороскопа? – нежно спросила она.
Успенский придал своему лицу максимально строгое выражение.
– Он еще не готов. Тем более вам нужен парный прогноз, ваш и вашего бойфренда.
– Он мой жених, а не какой-то бойфренд. Мы скоро поженимся, – обиженно перебила 
его актриса. – Вот, мы с ним сфотографировались перед дворцом бракосочетания.
И она с торжеством продемонстрировала Андрею фотографию, где запечатлелась в 
обнимку со своим женихом. Впрочем, личность суженого она закрыла ладонью.
– Тем более, – учтиво улыбнулся астролог. – Так как вас все-таки зовут? 
Маргарита или Марина? Это тоже важно для правильного составления гороскопа.
– Вообще-то меня назвали Марией. Неподходящее имя, правда? Деревенское какое-то.
 Поэтому я сначала назвалась Мариной, а потом Маргаритой. Для меня это не 
просто имя, а символ. Теперь понимаете, почему мне так важно было сыграть 
именно эту роль?
Успенский задумался.
– Но почему вы считаете имя Мария неподходящим? Я бы назвал его сакральным.
– Ма–а-ашка!!! – прогремел под сводами зала рев Покровского. – Где тебя носит?!
– Ой, убегаю! – испуганно пропищала актриса и умчалась за кулисы.
Андрей пристально посмотрел ей вслед.
– Как считаешь, это не он? – спросил он прокурора.
– Кто, жених? – удивился тот. – Почем я знаю? Она же не мне, а тебе фотку 
показывала.
Астролог развел руками.
– Я тоже не разглядел, она его морду рукой закрыла. Так что это вполне может 
быть и наш маэстро.
Филатов оценивающе оглядел фигуру режиссера.
– Вряд ли, конечно, хотя чем шут не шутит. Пойдем-ка у него пару билетиков 
выпросим.
Но, услышав их просьбу, Покровский только руками замахал.
– О чем вы говорите? Билетов давно нет. И обе ложи под завязку набиты, и 
правительственная, и директорская. Могу выдать контрамарки без места. Сядете на 
свободные.
– Нет, каков наглец! – возмущался Филатов. – Ну, он у меня еще попляшет. Со 
всеми своими связями.
– Давай лучше отойдем в сторону, присядем в углу, – предложил Успенский.
Собственно, в ожидании начала спектакля делать было нечего. Идти в буфет с его 
немыслимыми ценами не хотелось. Оставалось поработать с обретенным документом.
– Смотри, чтобы у меня кошелек не сперли, – предупредил друга Андрей.
Он сел поудобнее, достал папку, снял ручку Доронина, которая скрепляла ее 
замком, и достал листок. И привычно отключился.




Вагон пригородного поезда. 1938 год


Поезд отправился с Балтийского вокзала, который москвичи, по старой памяти, 
продолжали называть Виндавским. В вагоне было холодно, из прокуренного тамбура 
тянуло табачным дымом.
Булгаков ехал в подмосковный санаторий к Женечке Гладун, Евгении Ежовой. 
Скамейка была жесткой. На коленях он держал перевязанный шпагатом сверток. В 
кармане пальто лежала большая упаковка ампул люминала.
Он чувствовал себя преступником. Еще точнее – убийцей. А возможно, и того хуже. 
То, что он собирался сделать, исключало прощение как в земной жизни, так и в 
загробной.
Народу в вагоне было немного. Основной наплыв пассажиров, ехавших с работы из 
Москвы, уже схлынул. Хлопнула дверь, и из тамбура в вагон прошел высокий, 
хорошо одетый и совершенно лысый пожилой человек. Несмотря на то что почти все 
места были свободны, он остановился возле Булгакова.
– Вы позволите?
– Пожалуйста.
Лысый незнакомец уселся напротив писателя. Некоторое время оба молчали, 
разглядывая проплывающие в темноте огоньки домов и фонарей. Потом лысый сказал:
– Москва карош. Русски ошень карош. Лублу.
Писатель посмотрел на него с некоторым интересом.
– Вы, наверно, иностранец? Инженер?
Сосед замахал головой, как лошадь в цирке.
– О, йес, да! Я инженер. То есть нет, не инженер. Магистр. Магистр Хариман. Я 
приехать из САСШ и не очень хорошо говорить по–русски. А вы, случайно, не 
писатель?
Булгаков признался:
– Писатель. Случайно.
Иностранец указал пальцем на перевязанный шпагатом пакет.
– А это у вас позвольте, я угадаю не рукопись?
– Рукопись.
Магистр обрадовался, неизвестно почему.
– О, я знаю многих советских писателей. Максима Горького знал. Алексея Толстого.
 Я сейчас к нему еду, на дачу, в Иваньково. Он просил подыскать ему другую. Я 
хочу предложить ему свою, в Барвихе, мне она больше не нужна. Она досталась мне 
после смерти товарищ Ленина.
Булгаков прикрыл глаза.
– Знаете, мистер.
– Харриман, Ахриман, Астарот, Воланд. Называйте как хотите, – подсказал 
иностранец.
– Да, спасибо. – Писатель был слегка обескуражен. – Я тоже жил в Барвихе. 
Хорошее место, только от Москвы далековато. У Толстого дача гораздо ближе. Я у 
него бывал, только давно. Покровское–Стрешнево, Подъелки – там очень хорошие 
места.
Услышав «спасибо», иностранец почему-то пришел в неописуемое раздражение. Черты 
его лица исказились, изменилось даже произношение. И тон стал сварливым.
– Места? – переспросил он. – Были хорошие, да все вышли. Это из-за канала 
«Москва – Волга». Он совсем рядом проходит. Мало того что строили – шумели. Так 
теперь взяли моду расстреливать строителей–саботажников прямо за деревней. Сами 
понимаете, он же писатель, классик, ему покой нужен. Он, быть может, поспать 
захотел или по нужде собрался, а тут, пожалте, стрельба. Ну, кому это 
понравится?
Вопреки заявлению гражданина Северо–Американских Соединенных Штатов, по–русски 
он говорил прекрасно. Даже не говорил – чесал. Но Булгаков не успел ему об этом 
сказать.
– Ну и что? – нахально уставился на него иностранец, словно прочитал его мысли.
 – Подумаешь, невидаль – по–русски говорю. Любой тунеядец, бренчащий на 
балалайке в пивной «Стоп–сигнал», на это способен. И никого это не удивляет. А 
мне почему-то нельзя. Я тебе еще не то скажу, добрый человек. Береги свою 
рукопись, не потеряй. И запомни, если вздумаешь хитрить, долго не проживешь. 
Это я тебе гарантирую. Год, максимум – полтора. Подымайся, тебе пора.
– Станция «Подмосковная»! – объявил кондуктор.
Писатель встал со скамейки и направился к выходу из вагона. Двигался он странно,
 будто загипнотизированный. Он чувствовал, что идет к погибели.




«Театр Света Варьете». Наши дни


Открыв глаза, Успенский обнаружил, что остался один. Сидел он в кресле все в 
том же углу, в самом конце зрительного зала, который постепенно наполнялся 
людьми. Филатов куда-то исчез. Астролог постепенно приходил в себя, подавленный 
последним видением. Если принять увиденное на веру, выходило, что 
Мастер–Булгаков пал, как и Мастер, герой его романа. Он совместил гений и 
злодейство.
Зал наполнился, и довольно странно. Ложи, партер и первые ряды амфитеатра были 
упакованы довольно плотно. Но в задних рядах среди зрителей зияли изрядные 
бреши. Успенский в своем дальнем углу вообще находился в одиночестве. Из этого 
можно было сделать вывод, что публика собралась не столько чтобы людей 
посмотреть, сколько себя показать.
Так называемая правительственная ложа была полным–полна, но, кто именно из 
руководства страны решил посетить представление, Успенскому видно не было. Но, 
если судить по обилию охраны, это были персоны довольно высокого уровня.
Пока Андрей приходил в себя, прозвенел звонок, свет стал гаснуть, и действо 
началось. Вопреки его ожиданиям, музыка оказалась весьма недурна. Никакого 
авангарда, скорее, попса. К тому же, где-то уже слышанная. Василиса осеняла 
сцену своим присутствием с высоты своего балкона. Она прятала лицо в букете 
желтых цветов. Ее ария подавалась как озвученные мысли. Открывала ли она рот 
или нет – никто не видел. Да это было и неважно.
Центр сцены занимала все та же пресловутая усеченная пирамида. То ли египетское 
чудо света, то ли Дельфийский зиккурат, то ли стилизованный мавзолей. При 
желании конструкцию можно было бы принять за космический корабль пришельцев из 
фильма «Звездные врата» или автоматизированную фабрику рыбных консервов 
будущего. Во всяком случае, стена пирамиды была украшена изображением рыбы.
Людей с тачками видно не было, и про замесы никто не упоминал. Вероятно, 
режиссер учел замечание Успенского насчет Катаева и успел внести изменения в 
уже готовый спектакль. Впрочем, происходящее на сцене было настолько 
хаотическим и бессмысленным, что могло без потерь вынести любые изменения. Все 
равно понять ничего было нельзя.
Господин Покровский определенно принадлежал к той плеяде режиссеров, кому 
плевать на первоисточник. На драматурга, писателя, композитора. Он признавал и 
боготворил только одного творца – себя самого. Вырванные из контекста куски 
пьес, романов и рассказов, музыкальные фрагменты опер, симфоний и просто 
куплеты песен создавали основу мюзикла–мистерии. Главное здесь было не текст 
актеров и не их пластика, не мизансцены и не музыка, а самовыражение режиссера.
И на зрителей ему тоже было наплевать. В том смысле, какие эмоции он у них 
вызывает – интерес или раздражение. Лишь бы в кассу. При постановке он был 
одержим одним желанием: стряхнуть пыль со старых дураков, писавших когда-то 
тексты и музыку. Они были не причем, это был только его спектакль!
То ли из-за плохой аппаратуры, то ли из-за скверной акустики текст временами 
сливался в неразличимое бормотание или рев, в зависимости от сцены. Да это было 
и неважно. Воздействие, как понял Успенский, шло не на сознание зрителей, а 
непосредственно на подсознание. Иначе, чем можно было бы объяснить невероятный 
успех подобной белиберды? Больше всего звуки напоминали заклинания или 
колдовские наговоры. Шабаш на сцене сопровождался мельканием яркого света и 
непроницаемой темноты.
Для полного удовольствия не хватало температурных колебаний – от леденящего 
мороза до обжигающей жары – и вони, перемежающейся райским благоуханием.
Под трамвайные звонки с переливами на вершине пирамиды воздвигли некую помесь 
креста и трона. На него воссел актер, играющий роль Иешуа.
Собравшаяся под пирамидой массовка, изображавшая иудеев, зашумела.
– Хотите ли вы, чтобы я выдал вам Вар–раввана? – спросил тот, кто играл Понтия 
Пилата.
– Да – да – нет – да! – запели актеры на бессмертный мотив Эндрю Ллойда Уэббера.

Андрей искренне пожалел Василису, которой приходилось торчать на балконе уже 
второй час кряду, снимая постепенно излишки одежды. Как и обещал Покровский, 
раздеваться совсем ей не пришлось. Правда, появление ее в белой простыне не 
вызвало у Андрея ассоциаций ни с подвенечным платьем, ни с погребальными 
пеленами. Больше всего это напоминало баню.
Наблюдение за спектаклем утомляло не только умственно, но и физически. Он уже 
собрался выходить, когда происходящее на сцене привлекло его внимание.
– Элои! Элои! Ламма савахфани? – произнес актер, игравший Иешуа, и перевел для 
тех, кто не говорил по–арамейски: – Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня 
оставил?
Успенский насторожился и остался на месте.
– Отче! – продолжал актер–Иешуа. – В руки Твои предаю дух Мой.
И, сказав это, испустил дух.
Толпа зашумела.
– Совершилось!
Успенский сидел и соображал. В романе Булгакова, насколько он помнил, последнее 
слово Иешуа было: «Игемон». Там он обращался не к Богу–Отцу, а к Понтию Пилату. 
Ай да Покровский, ай да сукин свин! Одним махом исправил текст и тем самым 
ниспроверг силы зла. Как муху, их прихлопнул! Но, судя по всему, режиссеру 
теперь следовало ждать ответного удара темной силы. Вот только с какой стороны?
Окончание спектакля зал встретил долгими и продолжительными аплодисментами. 
Успенский знал, что пользоваться мобильником во время спектакля – очень дурной 
тон. Поэтому только теперь смог позвонить Филатову.
– Ты где? – спросил он, когда прокурор взял трубку.
– Так, – замялся тот. – Извини, пришлось тебя одного оставить. Дельце одно 
подвернулось. Это у тебя лафа – зажмурился и все увидел. А мне по старинке – 
мозоли на руках и ногах набивать. И на мозгах.
Успенский недоверчиво усмехнулся:
– Может, ты и дело раскрыл?
Ответ друга удивил.
– А как же? Раскрыл, – похвалился тот. – Я ведь Скорохват. Сейчас обыск делать 
собираюсь, а тут ты звонишь.
– Ну, не буду мешать. – Успенский отключил связь.
Он знал, что после спектакля назначен банкет и Василиса наверняка будет на него 
приглашена. Он набрал ее номер.
– Поздравляю с дебютом! – сказал он, когда она взяла трубку. – Когда твоя 
редколлегия выгонит тебя из журнала, можешь рассчитывать на пайку хлеба от 
Мельпомены.
– Спасибо! Спасибо, что в минуту радости напомнил о проблемах, – сдержанно 
поблагодарила Василиса. – Придется, чтобы залить горе, отправиться на банкет. 
Меня очень настойчиво приглашают.
– Желаю оттянуться на все сто.
Успенский вдруг разозлился на самого себя. Что он, ревнует, что ли, в самом-то 
деле? Да и бояться за Василису не стоило. В таком собрании безопасность 
организована на самом высоком уровне. Тогда что же не давало ему покоя?
Он еще раз перезвонил Филатову.
– Ты еще обыск не закончил? Где спецназовцы, которых ты обещал приставить к 
Василисе?
Прокурор–криминалист был занят не на шутку, поэтому коротко бросил:
– Там они, в зале. И вообще мне некогда. Я позвоню начальнику охраны, чтобы 
тебя пропустили в банкетный зал в качестве обслуживающего персонала. Сам 
разбирайся.
Тем временем суровые крепкие парни в плохо сидящих дорогих костюмах постепенно 
освобождали помещение от посторонних. Андрея выгонять не стали, только 
проверили документы. Значит, Филатов успел предупредить охрану.
Впрочем, до ВИП–персон его не допустили. Для них был организован фуршет. 
Большой мраморный зал бывшего буфета разделила цепочка все тех же крепышей, 
среди которых Андрей обнаружил и двоих охранников Василисы.
Сама журналистка успела переодеться – сменить служебную простыню на 
партикулярное платье – и теперь мелькала в гуще знатных гостей. Он еще раз 
попытался разглядеть, кто именно из высших руководителей почтил премьеру своим 
присутствием, но тщетно. От Андрея их скрывали детали интерьера и слоняющаяся с 
тарелками и рюмками публика.
Он решил, что наступило время немного расслабиться. Для челяди тоже был 
организован буфет, но уже не халявный, а за деньги. Андрей вспомнил, что давно 
не ел и испытывает чудовищный голод.
«Вот она, непостижимая сила искусства, – подумал он, – кого-то тошнит, а у меня,
 наоборот, аппетит разыгрался.
И заоблачные цены уже не казались ему такими пугающими, как раньше. Он 
решительно двинулся к стойке, как вдруг услышал за спиной до боли знакомый 
гнусавый голос.
– Нет, эту суку оставьте мне, я сам отрежу ее собачью голову!
Андрей осторожно, чтобы не делать резких движений, обернулся. Оба беса были 
здесь. Носорог–Колобок аккуратно разливал шампанское в построенные шеренгой 
фужеры, Длинный держал большой мельхиоровый поднос, уставленный фужерами. 
Колобок–Носорог сунул в свободную руку Длинного фужер, но на поднос ставить не 
стал.
– Этот понесешь отдельно, не перепутай. Поставишь в последний момент так, чтобы 
она взяла именно его.
И оба направились в сторону фуршета.
Успенский ринулся к охранникам. В отличие от него пара бесов беспрепятственно 
миновала линию оцепления.
– Кто эти люди? – указал он на пару
Один из охранников всмотрелся в их бейджики.
– Обслуга спонсора.
– А кто у нас спонсор?
– Ну, этот. Бекерман, что ли – неуверенно ответил боец.
– Их надо задержать. Обоих. Особенно того длинного, с подносом!
– Не, мужик, это не нашего ума дело. Говори с начальством. Нам полагается 
вмешиваться только в случае крайней необходимости. Если кто с оружием или 
гранатой. А у него шампанское.
Андрей начал терять терпение. Длинный с подносом миновал оцепление и двинулся к 
группе гостей, среди которых находилась и Василиса. Астролог занервничал.
– А где ваш начальник?
– Там где-то, – махнул охранник в сторону клубящихся персон.
– Ну, так пропусти меня к нему.
– Не положено. Свяжитесь по телефону.
– Знаешь, что с положенными делают? – вспомнил Успенский старую армейскую 
присказку. – Их имеют во все дырки! Вы для чего тут торчите, как пионеры на 
линейке? Для охраны или для мебели?
Но на охранника и это не произвело никакого впечатления. Он лишь нахально 
ухмыльнулся и смерил астролога презрительным взглядом.
– Вали отсюда, пока я из тебя пионера–героя не сделал, – посоветовал он.
Успенский выругался и достал трубку мобильника.
– Какой номер у вашего начальника?
Но связи не было.
– Зря стараешься, – снизошел до объяснения все тот же охранник. – Тут в зале 
сейчас включена система блокировки сигналов.
– А как же тогда с ним связаться?
Охранник равнодушно пожал плечами.
Длинный, прихрамывая на подстреленную ногу, уже приближался к группе гостей, 
среди которых находилась Василиса. Следом за ним в привычной манере крался его 
сообщник. Андрей надеялся, что Василиса увидит злодеев и сумеет вовремя 
среагировать.
Но тут под сводами зала прогремели торжественные фанфары, и в дверях появились 
главные действующие лица. Под руку с рыжей ведьмой Геллой–Маргаритой вышагивал 
режиссер. Его аристократическое лицо покрывала мертвенная бледность.
Толпа разразилась рукоплесканиями. Возможно, в зале находился президент, 
возможно, сам премьер–министр. Может быть, даже Председатель Всемирной Палаты 
Мер и Весов. Но сейчас публикой повелевал он, император, триумфатор. Простой 
русский режиссер Артур Эдуардович Покровский.
Музыка и аплодисменты стихли. Начиналась торжественная часть. В углу на 
невысоком подиуме, чтобы всем было видно, расчистили место и установили 
микрофон. К микрофону вышел лощеный тип, лицо которого успело изрядно надоесть 
всем, кто хоть раз включал телевизор.
– Я хочу предоставить слово виновнику торжества, – торжественно провозгласил он.

Покровский сделал неуверенный шаг вперед, улыбнулся уголками губ и скромно 
поклонился. Выждав паузу, чтобы восторженная публика еще раз могла выразить 
свое восхищение бурными аплодисментами, режиссер начал свою речь. Успенский 
знал, что по солнечному знаку Покровский – Рыбы. То есть человек, способный 
приспосабливаться к самым разным условиям. Но чтобы настолько.
Для начала оратор выразил горячую признательность руководству страны в целом и 
каждому в отдельности. Никого не забыл. Потом перешел к столпам веры. Видимо, в 
ранжире его ценностей святые уступали власть имущим, поскольку не обладали 
административным ресурсом. Но, в целом, обо всех о них он отзывался тепло, как 
о близких людях и старших товарищах. Многих даже хвалил.
Затем ловким маневром докладчик сменил тему и с пафосом обрушился на врагов. 
Своих врагов, врагов власти и врагов веры. По его словам, выходило так, что это 
одни и те же люди, за которыми стоят одни и те же деструктивные силы. Для них 
он не пожалел крепких выражений, включая непечатные.
В заключение режиссер поблагодарил публику и потребовал от зрителей самой 
нелицеприятной критики. От профессиональных критиков он почему-то ничего 
подобного требовать не стал. Видимо, по опыту знал, что и так напишут. 
Последние слова триумфатора потонули в новом шквале аплодисментов. Обилие яств 
и напитков этому определенно способствовало.
Лощеный тип снова приблизился к микрофону, прокашлялся и начал вальяжно:
– Я хотел бы от имени.
Но тут его отодвинул неизвестно откуда вынырнувший прокурор–криминалист Филатов.

– Извините, господа, но я тоже хотел бы от имени Генеральной прокуратуры 
поздравить господина режиссера с успехом и задать ему несколько вопросов. Под 
протокол. – Он повернулся к Покровскому. – Предупреждаю, что все сказанное вами 
может облегчит вашу участь, а может и усугубить. Вы имеете право чистосердечно 
сознаться в содеянном. Я закончил, благодарю за внимание. Пройдемте, гражданин.
В наступившей гробовой тишине прокурор–криминалист вывел незадачливого 
триумфатора из зала.
«А вот и возмездие темных сил за искажение канонического текста, – подумал 
Андрей, – но кто бы мог подумать, что в качестве их орудия выступит старик 
Петрович».
– Он соображает, на кого грабли поднял? – поинтересовался ближний к Успенскому 
охранник. – Кого он посадить собрался?
Его сосед скептически покачал головой.
– Было бы за что, а посадить недолго. Причем любого. Сейчас, сам знаешь, какой 
закон: воруй, но не попадайся. А попался – получи по полной.
– Да ты что? У него такие друзья.
– Какие? То-то и оно! Они же его первыми и потопят. С потрохами сдадут.
Тем временем пара бесов подкралась сзади к Василисе. Андрей увидел, как Длинный 
устанавливает на край подноса «заряженный» бокал.
Василиса, не оборачиваясь и не глядя, автоматически взяла фужер. Ждать дольше 
было нельзя. Андрей затейливо выругался и рванулся вперед. Но на его пути 
несокрушимой стеной выросли охранники.
Андрей действовал автоматически. Первого охранника он потянул на себя. Когда 
тот инстинктивно подался назад, астролог толкнул его на другого, который 
устремился на помощь коллеге. Толчок шел с применением внутренней энергии и с 
использованием сложения масс, своей и противника.
Успенский давно освоил этот толчок. Таким он мог бы свалить и некрупного слона. 
Говорят, такие мелкие животные прежде водились на просторах Северной Африки, в 
окрестностях Карфагена. И тогда же исчезли по причине нерационального 
использования местным военно–промышленным комплексом.
Охранники уступали в массе даже самому маленькому слонику. Две кегли, суммарной 
массой в добрых четверть центнера, завалились, сшибая по дороге все, до чего 
смогли дотянуться. Успенский просочился в образовавшуюся брешь и устремился к 
Василисе.
Носорога, как самого опасного, с точки зрения астролога, он сбил ударом в 
основание черепа. Это не так травматично, как удар по затылку, хотя и более 
рискованно. Можно сломать позвоночник. Впрочем, жизнь Носорога интересовала 
сейчас Андрея меньше всего. Длинного он вырубил мощным ударом по почке. И тоже 
без особых угрызений совести. Потом выбил из руки Василисы бокал с отравой и 
опрокинул поднос на голову упавшему противнику.
Он подхватил журналистку под руку:
– Уходим!
И прежде чем она сумела сообразить, что происходит, потащил ее к выходу. Среди 
всеобщей неразберихи и сумятицы, вызванной арестом режиссера Покровского, их 
уход остался незамеченным. Впрочем, не для всех. Оставшаяся в одиночестве, за 
беглецами пристально наблюдала Мария, она же Марина, она же Маргарита. 
Оправившиеся от нападения бесы буквально через минуту бросились в погоню.
На улице было пусто, зрители успели разойтись. Беглецы сели в машину, Андрей 
включил зажигание. Непрогретый двигатель «Сааба» затарахтел и выпустил облако 
черного дыма. Под этот пулеметный треск машина рванулась с места и вылетела со 
стоянки.
В зеркало заднего вида Успенский увидел, как преследователи садятся в разбитый 
«Мерседес». Он выскочил на трассу, развернулся и понесся в направлении области. 
«Мерседес» не отставал.
– Что будем делать? – встревоженно спросила Василиса.
– Сейчас оторвемся, – успокоил ее астролог. – Дорога чистая, машин мало.
В этом им повезло, но и преследователи не отставали. Несмотря на убитый вид, 
«Мерседес» демонстрировал чудеса мощности. Впрочем, Успенский только 
посмеивался, бросая взгляд в зеркало заднего вида. Тут впереди них обозначился 
значительный участок пространства, совершенно свободного от машин.
– Смотри, – сказал Андрей Василисе. – Сейчас ты поймешь, что такое истребитель.
Он придавил педаль газа. И тут «Сааб» на деле доказал, что не зря называется 
детищем шведского авиапрома. Куда делся «Мерседес», Василиса так и не поняла. 
Когда она обернулась и посмотрела назад, машина с преследователями исчезла, 
затерялась где-то вдали.
– Я иногда дразню так «Мерседесы» и «БМВ», – похвастался Успенский и вздохнул.
 – Вот только бензин в такой момент улетает ведрами.
Василиса наконец смогла перевести дух. И вернуться к насущным заботам.
– Слушай, а за что Петрович Артурчика арестовал? – спросила она.
Андрей пожал плечами.
– Значит, что-то нашел. Он же Скорохват. Когда я ему звонил, он как раз 
проводил обыск. Тут и гадать нечего, у кого он искал и что нашел.
– У Артура? Рукопись? – предположила журналистка.
– Угу.
– А что за скандал ты устроил в буфете? Я так и не поняла.
– Ерунда. – Астролог махнул рукой. – Мне показалось, что наши друзья собираются 
тебя отравить. Я им немного помешал.
Он замолчал, вписывая «Сааб» в сложный поворот.
– А что там делала эта ведьма Гелла? – снова спросила Василиса. – Все-таки 
получается, что женихом Геллы был Артур.
Андрей сбросил скорость и притормозил. Фортуна кончилась, впереди, на сколько 
хватало глаз, краснели огоньки стоп–сигналов.
– Пробка, – констатировал он. – Я еще не смотрел данные этого жениха. Некогда 
было. Если вернемся домой живыми, обязательно проверю. У меня есть, с чем 
сравнить. Я ведь составлял гороскоп и Покровскому, и Бекерману. А сейчас будем 
прятаться.
Он вырулил в небольшой проулок и поставил «Сааб» между маленьким магазинчиком 
«Инструменты и сантехника» и газетным киоском. Василиса хотела тут же выскочить,
 но он остановил ее.
– Подожди, я не могу сразу уйти. Надо покрутить турбину. Вдруг эта тачка нам 
еще понадобится? А они вот–вот появятся. По–моему, они подсадили нам жучка на 
машину, поэтому найдут нас. Рано или поздно.
– Тогда я тоже останусь, – твердо заявила она.
Но астролог отрицательно покачал головой.
– Нет. Мне одному будет проще скрыться. Ты должна идти по переулку и никуда не 
сворачивать. Иди быстро, чтобы уйти как можно дальше. Я найду тебя по 
мобильнику. И вот, возьми это. – Он протянул ей перехваченную авторучкой 
следователя папку с листком рукописи.
– Не сворачивать? – переспросила Василиса. – А если они меня догонят?
Успенский усмехнулся:
– Постараюсь этого не допустить. Такси не бери, частниками не пользуйся. 
Увидишь автобус, садись на любой, лишь бы он шел до метро. Но и там не 
расслабляйся, к краю платформы не подходи и сделай несколько пересадок. Поняла?
Увидев, что она колеблется, он закончил тоном, не допускающим возражения:
– Иди. Чем дальше ты уйдешь, тем спокойнее мне будет.
Василиса подчинилась, хотя и без внутреннего колебания. Наконец приняв решение, 
она вышла из машины и быстро зашагала по узкой улице.
Успенский покрутил турбину на холостом ходу, потом он выключил зажигание. 
Оставалось ждать появления преследователей. А в том, что они появятся, он не 
сомневался. Посидев немного, он покинул салон, запер дверь и отошел в тень, к 
боковой стене магазинчика.
Астролог не ошибся. Не успел он отойти от машины, как, скрипя тормозами, с 
дороги съехал знакомый разбитый «Мерседес». Он затормозил неподалеку от «Сааба»,
 и из него, как черти из табакерки, повыскакивали двое мерзавцев.
– Ушли! – яростно выругался Длинный. – Давай ему все стекла побьем. И колеса 
порежем.
Успенский расстроился. Запчасти к машине всегда были его больным местом. Но 
Носорог тут же охладил энтузиазм сообщника:
– А если они вернутся? Нет, пусть думают, что мы их не нашли.
– Разделимся или вместе пойдем? – спросил Длинный.
– Как получится, – буркнул Носорог. – Получи ствол.
И протянул сообщникам предмет, в котором Андрей издалека безошибочно распознал 
пистолет.
– Опять газовик переделанный! – разочарованно проворчал Длинный.
– А тебе что, «кольт» сорок пятый нужен? Обойдешься, – отрезал Носорог.
У Андрея и вовсе испортилось настроение. Если в ближнем бою он мог рассчитывать 
на успех, то на дальней дистанции проигрывал по всем параметрам. И многолетние 
занятия единоборствами здесь были без пользы.
Впрочем когда-то он увлекался нин–дзюцу и нин–до, искусством ночных лазутчиков 
и диверсантов. Не всерьез, но сюрикены – металлические звездочки – метать 
насобачился довольно ловко.
Он обошел вокруг магазинчика и скользнул внутрь. Нужный товар, тонкие фрезы 
диаметром пять–семь сантиметров, лежали на прилавке. Он взял три штуки. На 
большее денег не хватило.
Андрей покинул магазин так же незаметно, как и вошел. Возвращаясь на прежнее 
место, он боялся, что пара уже снялась и пустилась в погоню. Но те все еще 
переругивались, никак не могли поровну поделить патроны. Длинный уныло гнусавил,
 что напарник его обделил.
Совсем стемнело. Успенского в его тени совершенно не было видно. Он решил 
экономить боеприпасы. К тому же, паршивая интеллигентская рефлексия не 
позволяла действовать решительно. Поэтому для начала он пустил пробный шар. 
Подобрал с земли крышку от консервной банки и пустил пропеллером в сторону 
бесов. Судя по болезненному восклицанию, гостинец достался кому-то из бандитов.
– Что это? Кто? Откуда?!
В ответ прогремело сразу три или четыре выстрела. Стреляли, правда, не в 
Успенского, его просто не разглядели, а так, во все стороны.
– Не хватало еще, чтобы они в глаз кому-нибудь попали, – забеспокоился астролог.

Правда, народу в этот поздний час в округе видно не было. И тем не менее 
следовало вести себя осторожнее. В смысле, бесов не злить, а по возможности 
обезвреживать.
Поэтому следующий бросок он совершил прицельно. И боеприпас применил боевой – 
купленную в магазине фрезу. Снаряд попал в цель. Длинный взвыл и разразился 
потоком площадной брани. Острая заточенная фреза вонзилась ему в руку с 
пистолетом. Заорал он так, будто ему эту руку отхватили по плечо. А заодно и 
ногу. Послышался оглушительный шлепок, и крик оборвался. Видимо, Носорог 
выписал сообщнику наркоз.
Длинный замолчал. Похоже, он успел заметить, откуда прилетел снаряд, и 
выстрелил, да так метко, что, даже не целясь, едва не попал Андрею в голову. 
Пуля просвистела у него над самым ухом. Он понял, что пришла пора действовать. 
И побежал. Причем с таким расчетом, чтобы попасть в поле зрения бандитов. 
Направление для бегства он выбрал противоположное тому, в котором скрылась 
Василиса.
– Вон он! Вон он побежал! – заорал Длинный и выстрелил еще два раза.
Но без результата. При переделке из ствола газового пистолета удаляется 
перегородка, которая и не дает проходить пуле. Ствол у такого пистолета лишен 
нарезов, и пуля летит, кувыркаясь. На дистанции в три–пять метров это заметной 
роли не играет. Но на большом расстоянии совершить прицельный выстрел из такого 
оружия невозможно. Разве что случайно.
Андрей пересек неширокий пустырь, перескочил кирпичный забор, огораживающий 
помойку, и устремился в глубь двора. Для своего возраста он проделал это 
достаточно легко.
Позади он слышал крики и шум погони. Положение у него было трудное. И убежать 
нельзя – надо, чтобы преследователи его видели. Но и дать им возможность 
приблизиться было бы самоубийством.
«Только бы ногу не сломать», – думал на бегу астролог.
Но опасность подстерегла его совсем с другой стороны. Андрею приходилось часто 
менять направления бега, чтобы между ним и стрелками все время находились 
какие-нибудь препятствия. Он настолько увлекся этим занятием, что поздно 
обнаружил западню. Обогнув отдельно стоящий флигель дома, он с ужасом обнаружил,
 что оказался в центре двора–колодца. Единственный выход находился там же, где 
и вход. Другого не было.
* * *
Андрей остановился и огляделся. Судя по свету в окнах, выходивших во 
двор–колодец, первые два этажа были нежилыми. В верхних свет горел, жители 
пришли с работы, кое-кто уже ложился спать. Успенский лихорадочно прокручивал в 
голове варианты действий.
Двери подъездов закрыты на кодовые замки. Ломиться бесполезно, 
экспериментировать с подбором цифр нет времени. Если сейчас заорать, народ, 
наверно, подойдет к окнам и станет наблюдать. Возможно, найдутся и такие, кто 
вызовет милицию. Не исключено даже, что милиция приедет. Потом труп Андрея 
обведут мелом, составят протокол и возбудят уголовное дело. Будет очень смешно, 
если вести дело поручат прокурору–криминалисту Филатову.
Со стороны входа во двор послышался топот. Успенский укрылся за стволом 
толстого дерева и, как только из-за угла показался силуэт первого из 
преследователей, метнул зубчатый металлический диск. Судя по ругани, он опять 
попал, и опять в Длинного. Носорогу сегодня определенно везло. В ответ на 
меткий бросок снова прогремели выстрелы, неприцельные, а потому бесполезные.
Испугавшись, преследователи убрались обратно за угол дома. Успенский метнулся к 
ближней стене. Вывеска над дверью сообщала, что здесь расположен военкомат. 
Окна первого этажа были забраны крепкими решетками. Наверно, они предохраняли 
помещение от наплыва призывников.
Андрей ухватился за прутья решетки и полез наверх. Сейчас как нельзя более 
кстати оказалась его спортивная подготовка. С решетки он обезьяной перебрался 
на водосточную трубу и по ней поднялся до второго этажа. Здесь решеток не было. 
Со вздохом сожаления Андрей ударил ногой в стекло.
«Уничтожение государственного имущества и нанесение ущерба военной мощи страны,
 – отметил он про себя. – Если поймают, мало не дадут».
Снизу снова загремели выстрелы, пули ударили рядом. Успенского забросало 
кирпичной крошкой, со звоном осыпалось соседнее оконное стекло. Но он уже был 
внутри. Судя по стеллажам, это была картотека или что-то подобное. Ударом ноги 
он открыл дверь в коридор. Если бесы полезут за ним, их здесь и повяжут. На них 
же все и спишут. Он пробежал вдоль коридора, проверяя двери по другой его 
стороне. Открылась третья по счету – она вела в туалет.
Здесь даже окно разбивать не понадобилось. Андрей просто отпер шпингалет и 
распахнул окно. Оно вело на улицу. Под окном шел неширокий, скорее, 
декоративный карниз. По нему он сумел преодолеть несколько метров до 
проходившей рядом пожарной лестницы. Она спускалась не до самой земли. Но, 
когда он повис на нижней перекладине, до земли оставалось каких-нибудь два с 
небольшим метра.
Андрей спрыгнул. И тут же почувствовал резкую боль в правой ноге. Она попала на 
большой камень. В первую секунду он света белого не взвидел. Перелом? Вывих?
Он сел на асфальт и ощупал ступню и голень. Голеностопный сустав вроде бы цел, 
и кости на месте. Скорее всего, он получил сильное растяжение связок. Шелковый 
галстук от «Бриони» как нельзя лучше подошел для тугой давящей повязки. 
Перетянув ногу, он заковылял вдоль улицы. Шансы на спасение резко упали, но все 
же оставались значительно выше нуля.
Выбравшись к дороге, Успенский остолбенел. Навстречу ему по противоположной 
стороне улицы шла Василиса. Вот теперь шансы на спасение зашкалили за нуль.
Хромая, он рванулся ей наперерез.
– Что ты тут делаешь?
Она вздохнула.
– Я села на автобус. Но оказалось, что он шел не к метро, а от него. Проехала 
пару остановок и вылезла. Обратного прождала минут двадцать. Не дождалась. 
Посмотрела – интервалы в час пик составляют сорок минут. Значит, в это время – 
часа полтора. Пошла обратно. И вот встретила тебя. А что с твоей ногой?
– Ерунда, бандитская пуля. Бежим!
– Тебе же больно!
– Если нас догонят, будет гораздо больнее. И обиднее.
В этот момент из-за дома на другой стороне улицы выбежали преследователи. У них 
хватило ума не лезть за Успенским в разбитое окно. Но, переполошив дом 
выстрелами, они вынуждены были некоторое время отсиживаться в бревенчатой 
избушке посреди детской площадки. Пол избушки был испачкан дерьмом, в которое 
бандиты угодили и руками, и коленями.
– Бежим туда! – Андрей указал на пятиэтажку с темными выбитыми окнами.
Здание явно было подготовлено к сносу.
– А если там бомжи? – с испугом спросила Василиса.
– Надеешься, что они снова нам помогут? – отозвался Успенский, вспомнив о 
недавних опасных приключениях между кладбищем и помойкой.
Преследователи приблизились. Совсем не таясь, они громко и злобно 
переругивались между собой.
– Тихо ты! – бубнил Длинный. – Говорю тебе, тут они. Я видел, как они в подъезд 
забегали. Не веришь?
– Верю, верю, – басил Носорог. – Только держись подальше, вонь от тебя больно 
жуткая.
Василиса и Андрей тоже переговаривались шепотом.
– Что будем делать? – спросила журналистка. – Может, сдадимся на почетных 
условиях?
Успенский почесал кончик носа.
– Вряд ли у них есть указание брать нас живыми. Ты сможешь спрыгнуть со второго 
этажа?
Она хмыкнула.
– Спрыгнуть? Легко. Но бросить тебя – никогда. Мой девиз: «Мы друга не бросим в 
бидэ».
– Ну и дура, – расстроился Успенский.
Но Василиса не обиделась.
– А если ты умный, ответь: почему они за нами гоняются?
Астролог удивился:
– Тебе только сейчас пришел в голову этот вопрос? Я им задаюсь уже не первый 
день.
– Нет, ты не понял. Повторяю для тугодумов: почему они продолжают за нами 
гоняться? Раньше мы думали, что преступники ищут то, из-за чего убили Аду. 
Теперь мы знаем, что это рукопись. Но Филатов ее уже нашел. Тогда почему они от 
нас не отстают?
Успенский задумался.
– Может быть, они об этом еще не знают?
– Или ищут что-то совсем другое. Знать бы – что?
Тут их беседа прервалась. Ругань и шаги послышались совсем близко. Успенский 
наклонился и подобрал с пола обрезок водопроводной трубы. Протянул Василисе.
– Бей Длинного, я постараюсь вырубить Носорога.
Он поставил ее за дверным выступом, чтобы она случайно не попала под шальную 
пулю. А сам затаился напротив выбитой двери, изготовив для броска последний 
метательный снаряд.
Бесы закончили осматривать соседнюю квартиру. Они топтались в коридоре. Вот 
массивная туша Носорога закрыла свет с улицы. Успенский занес руку с зубчатым 
диском.
– Граждане бандиты, вы окружены! – раздался вдруг снизу громоподобный бас. – 
Выходи по одному и бросай оружие на снег! Сначала горбатый!
– Что за хрень? – Носорог выругался и покатился колобком вниз по ступенькам.
Но в ответ ударил выстрел.
– Я сказал – горбатый! – снова прогремел бас.
Бесы снова затопали наверх, на второй этаж, откуда горохом посыпались в темный 
проем окна. Снизу послышался приглушенный визг. Не иначе, Носорог придавил 
своей тушей напарника. Определенно, этот день тому лучше было бы провести дома, 
в постели.
Василиса и Успенский непонимающе переглянулись.
– Не расслабляйся, – шепотом предостерег подругу Успенский.
В коридоре снова послышались шаги. Показалась тень.
– Живой кто есть? – спросила тень знакомым голосом следователя Доронина.
– Игорь? – изумилась Василиса. Как вы здесь оказались?
Следователь пожал плечами.
– Стреляли.
– Но как ты нас нашел? – Успенский тоже не скрывал удивления.
– А я вас и не искал, просто шел за вашими преследователями, – признался 
Доронин. – Вы меня домой не подбросите?
– Нет проблем, – отозвался астролог. – Только помоги до машины доковылять.
Кряхтя и стеная на каждом шагу, теперь он мог себе позволить такую слабость, 
Андрей с помощью товарищей стал спускаться по засыпанной хламом лестнице.
Вопреки его опасениям, бесов и след простыл.




Глава 9.
Похищенная

Поскольку травмированная правая нога астролога не позволяла ему полноценно 
работать педалями газа и тормоза, за руль села Василиса. Успенский спросил 
следователя:
– Тебя отвезти домой?
Но тот отрицательно покачал головой.
– Нет, в контору. Надо проверку «Офис–банка» заканчивать.
– Ты был при обыске, который устроил Филатов? – спросил его Андрей.
Доронин кивнул.
– Да. Во время спектакля мы с Алексеем Петровичем обшарили кабинет режиссера и 
нашли украденную рукопись без одного листа. Филатов уверен, что Аду Винтер убил 
ее бывший муж Артур Покровский, чтобы похитить у нее рукопись булгаковского 
романа.
Успенский скептически прищурился.
Но эта версия не объясняет, кто тогда совершил покушение на Василису во время 
репетиции и почему за нами гоняются двое отморозков?
Следователь ответил неуверенно:
– Алексей Петрович считает, что эти преступления никак не связаны между собой. 
На вас, – он повернулся к Василисе, – могла устроить покушение из-за ревности 
эта рыжая ведьма Гелла. А отморозки были наняты Бекерманом, чтобы отомстить вам.
 – Он снова обратился к Успенскому.
Андрей не согласился:
– Многовато совпадений, как любит повторять наш Петрович. К тому же, Бекерман 
хочет с меня деньги получить. Тогда зачем ему нас убивать? Нет, тут что-то не 
клеится.
– Даже не что-то, а все, – поправила его Василиса.
Андрей решил прямо спросить Игоря:
– Ты сам-то что думаешь?
Тот помолчал, потом ответил с видимой неохотой:
– Я уверен, что за убийством Ады Винтер и охотой за вами стоят люди из 
«Офис–банка». Но Алексей Петрович называет это мировым заговором и начисто 
отметает. Даже в виде гипотезы. К тому же, он прямо-таки закусил удила, так как 
ему очень хочется посадить режиссера. А связи Покровского для него как шпоры. 
Он же боец по натуре. Но в данном случае, боюсь, интуиция сыграла с шефом 
плохую шутку. И, чем дальше он зайдет, тем печальнее для него будут последствия.
 Я очень уважаю Алексея Петровича, он для меня главный учитель. Но, как 
говорится, истина дороже. У меня имеется собственная версия этого преступления. 
Вы не обидитесь, если я пока вам ее не раскрою? Это не от недоверия, просто 
кое-что мне еще самому неясно. А кое-что требует серьезных доказательств. 
Надеюсь, скоро я их получу. Спасибо, я приехал.
Он вылез из машины, а Василиса с Андреем отправились домой.
Василиса время от времени с тревогой поглядывала на Андрея. Тот мрачнел с 
каждой минутой все больше и больше. Она по прошлому печальному опыту помнила, 
что такие его состояния заканчивались для него срывом в запой.
– Андрюша, что с тобой? – спросила она.
– Так, ничего. Все отлично.
Андрюшей его называла только жена.
– А все-таки? Иногда ты становишься странным и непонятным.
– Я астролог.
– Но превращаться в рефлексирующего идиота вовсе не обязательно. Чего тебе не 
хватает? Почему ты не можешь жить как нормальные люди? Найди себе бабу, в конце 
концов! Не подумай, что я набиваюсь. Если бы ты даже клюнул на эту рыжую стерву,
 я была бы только рада.
– У нее жених имеется, – буркнул Андрей.
Это замечание почему-то ужасно разозлило Василису. Возможно, она ожидала, что 
он скажет что-нибудь вроде: «Не нужна она мне». Трудно понять женщину, даже 
если она умная.
Василиса нажала на тормоз и встала к бордюру. Если бы ее взгляд мог испепелять, 
из Успенского получилось бы хорошо прожаренное барбекю.
– Иногда мне кажется, что из банального рефлексирующего идиота ты превратился в 
маньяка с кучей непонятных комплексов и фобий. И главная из них – женобоязнь. А 
из женщин больше всех ты боишься меня. Пока, астролог. Береги ногу!
И вышла из машины.
Андрей высунулся следом. Но идти, а особенно, бежать, чтобы догнать ее, он не 
смог. Малейшее движение ноги отдавалось резкой болью.
– Постой! Ты куда? – крикнул он.
– Домой, – ответила она, не оборачиваясь. – К себе домой. Я там не была уже сто 
лет. Надо пыль протереть и рыбок покормить. Думаю, ничего страшного со мной там 
не случится.
– Но как же ты будешь добираться?
– Возьму такси.
– Но у тебя же нет никаких рыбок, – крикнул он напоследок.
Но она его уже не слышала. Или сделала вид, что не слышит.
* * *
Андрей кое-как доехал до дома, благо ему оставалось только зарулить во двор. 
Пустая и бессмысленная ссора с самым близким человеком – Василисой – 
окончательно отравила его существование.
Василиса и без того была постоянным укором его идиотизму, тут она не ошибалась. 
В конце концов, чтобы женщина была счастлива, с ней надо жить, а не только 
сотрудничать. Тем более, что она сама к этому стремилась. И это было самое 
малое, что он мог и обязан был ей дать.
И, в конце концов, он и сам не мог понять, чем объяснялось такое его отношение 
к ней. За что или за кого он боялся? За нее? Пожалуй. За себя? Ни фига. За свой 
дар? А нужен он ему? И для чего вообще может послужить такое умение?
Чего он добился своим дилетантским расследованием? Установил, что великий 
русский писатель Булгаков запросто мог убить человека? Точнее, женщину. Гений и 
злодейство – братья близнецы. Мы говорим «гений» – подразумеваем «злодейство». 
Кто сказал, что это вещи несовместные? Пушкин? Он как раз в этом сильно 
сомневался. И был прав. Ибо за каждым, ну, почти за каждым гением тянется шлейф 
если не убитых им людей, то искалеченных судеб и опрокинутых мозгов.
Из последнего «мультика» он запомнил, что Михаил Афанасьевич Булгаков, далее 
именуемый Мастером, ехал к женщине, которую потом нашли мертвой. Он вез ей 
наркотики, от передозировки которых она, скорее всего, и умерла. Кроме того, он 
вез рукопись книги, проникнутой сатанинским духом, воспевающей дьявола Воланда. 
И по дороге персонально получил от прародителя зла и врага рода человеческого 
последнее напутствие, хотя и сделанное в не совсем обычной форме.
Из этого события вытекает, что астральный близнец Мастера, режиссер Покровский, 
который отличается от оригинала в худшую сторону, тоже, скорее всего, является 
убийцей. Как бы ни хотелось молодому следователю Доронину и самому Успенскому 
доказать иное. В конце концов, Петровича не зря прозвали Скорохватом. У него 
имеются специальные знания, у него опыт, у него интуиция. Ему и карты в руки, и 
мешок сухарей от товарища Ленина.
Ему вдруг показалось, что он запутался. Что он не в силах помочь ни другим, ни 
самому себе. Он снова вспомнил слова брата о том, что звезды не лгут, но нужно 
научиться правильно понимать их язык. А что, если он, Андрей, этому так и не 
научился? Просто долгое время он обольщался иллюзией того, что разбирается в 
астрологии. А на самом деле он такой же специалист, как Тимаковский. Сапожник.
Так, может, заняться чем-нибудь другим, где брак не так опасен? С его знаниями 
в области медицины и восточных особенностей он может работать специалистом 
«Ань–мо» или «Туи–на». Восточный массаж, мануальная терапия. Девочек в 
помощницы набрать, сауну открыть.
Он тяжело вздохнул и полез в закрома. В то время, когда друзья взялись 
вытаскивать его из запоя, во всех укромных уголках квартиры он делал заначки. 
Где бутылку спрячет. А где и две. Некоторые из этих заначек он, неожиданно для 
себя, находил в самых неожиданных местах. Но не сейчас. То ли плохо искал, то 
ли все выбрал. Нужно было идти в магазин.
Он успел надеть один ботинок, когда заверещал мобильник.
Звонил следователь Доронин.
– Не разбудил? Я действительно нашел доказательство невиновности режиссера 
Покровского. Оказалось, что рукопись ему подбросила эта рыжая актриса, 
исполнявшая роль Геллы. Марина или Маргарита, никак не выясню, как ее 
по–настоящему зовут.
– По–настоящему ее зовут Мария, – ответил Успенский.
– Спасибо за информацию, – поблагодарил его следователь и продолжил: – Она 
связана с кем-то из «Офис–банка», получала от него деньги. Я нашел ее расписки. 
Двое отморозков, которые за вами охотились, действовали по ее указанию.
– Я это подозревал. Ее задержали? – спросил Успенский.
– Нет, – расстроено вздохнул следователь. – Она скрылась, ее сообщники тоже. 
Сейчас их всех ищут. Они очень опасны, к тому же, им теперь нечего терять. 
Василиса с вами?
– Нет, – буркнул Успенский. – Она поехала домой.
– Ее надо предупредить.
– Обязательно. Я сейчас сам к ней съезжу, – ответил астролог.
– А как же ваша нога?
– У меня другая есть, как-нибудь доберусь.
Положив трубку, Андрей проковылял к холодильнику, достал упаковку ампул 
хлористого этила и вскрыл одну. В воздухе запахло эфиром. Из ампулы ударила 
струя обжигающе холодного газа. Он тщательно проморозил больной сустав, потом 
туго обмотал щиколотку эластичным бинтом. Попробовал опереться на правую ногу. 
Терпимо.
Одевшись, он вышел из квартиры и заковылял к лифту.
* * *
Василиса доехала на такси до здания редакции. Оставленный здесь «Пыжик» 
терпеливо ждал ее. Пересев в свою машину, она сразу почувствовала себя 
увереннее. Домой по ночным улицам она доехала быстро. Оставила машину возле 
подъезда и поднялась к себе.
Войдя в квартиру, она почувствовала, что соскучилась. Она разделась, прошлась 
по комнатам и отправилась в кухню варить кофе. Привычное занятие окончательно 
успокоило ее. Теперь ей стало стыдно за свою недавнюю вспышку. В конце концов, 
если Андрей и изменится когда-нибудь в лучшую сторону, то уж никак не в 
результате таких ее выходок. Она искренне жалела, что сорвалась.
Позвонить Андрею? Может быть, сам догадается?
Она все еще предавалась самокопанию, когда раздался звонок в дверь.
Приехал?
Она открыла дверь. И замерла. На пороге стояла рыжая Гелла.
– Можно войти?
Говорят, вампир не может проникнуть в дом без приглашения. Так это или нет, 
проверить трудно. Во всяком случае, Василиса в ответ на просьбу незваной гостьи 
растерянно кивнула.
– Да, конечно.
Та шагнула в квартиру. Василиса невольно сделала шаг назад.
– Заходите! – крикнула Гелла.
Следом за ней перед дверью выросли знакомые Василисе физиономии: Носорог и 
Длинный. Через секунду бесы вломились в прихожую.
* * *
Успенский доехал до дома Василисы далеко не так быстро, как ему хотелось. Все 
же замороженная нога побаливала, да и двигалась плохо. Хорошо хоть машин на 
улицах было мало.
Возле подъезда журналистки он сразу заметил ее машину. Значит, приехала и не 
уезжала. Он быстро, насколько позволяла нога, прошел в подъезд. Казалось, лифт 
никогда не придет. Так же долго он поднимался на этаж Василисы. И здесь его 
ждало первое потрясение. Дверь в ее квартиру была приоткрыта. Андрей осторожно 
приблизился. Он открыл дверь пошире и прислушался. Но изнутри не доносилось ни 
единого звука.
Он вошел, остановился и снова прислушался. Тишина. Астролог осмотрелся. С 
первого взгляда было ясно, что в квартире боролись, а потом что-то искали. 
Василисы в квартире не было.
Успенский опустился на стул и принялся звонить в милицию.
* * *
Когда прокурор–криминалист Филатов пришел рано утром на работу, возле своего 
кабинета он обнаружил дремавшего на сдвинутых стульях Успенского. Он осторожно 
потряс астролога за плечо.
– Хватит спать, пошли чаю попьем. Как тебя дежурный пропустил?
Тот протер глаза, зевнул.
– А дежурный что, не человек? Он тоже гороскопами интересуется. К тому же, он 
знает, что я твой друг. Беда у нас, Петрович. Василису похитили.
Филатов нахмурился.
– В милицию заявил?
– Конечно. Толку-то.
– От меня теперь тоже толку мало, – вздохнул Филатов. – От дела меня отстранили,
 не сегодня завтра и вовсе на пенсию выгонят. Со всеми вопросами обращайся 
теперь к молодому Доронину.
Успенский не смог скрыть удивления:
– Неужели подсидел?
Прокурор–криминалист махнул рукой.
– Да где там? Я сам, старый дурак, подставился. Действительно, закусил удила. 
Понесло. Старею, нервы никуда стали. И что мне дался этот дирижер.
– Режиссер.
– Ну да. Какая, хрен, разница? А насчет подсидел, есть такое дело. Только тут 
не молодой постарался, а старый. Имеется у меня один дружок–благодетель. В 
Генеральной прокуратуре служит. Давно за мной следит, слюни пускает, злобу 
копит. С института еще. И вроде бы это я ему завидовать должен, так нет. Все 
наоборот. Спит и видит, сука, как бы меня утопить. А на Игоря я не обижаюсь. Не 
его, так другого бы назначили. Он, по крайней мере, не подлец. С ним работать 
можно.
Он открыл дверь в кабинет и пропустил Успенского. Тот вошел и сел на стул для 
посетителей.
Андрей потер ладонями лицо.
– Доронин излагал тебе свою версию убийства?
Филатов занялся неотложным делом – включил чайник и достал из стола жестянку с 
чаем.
– Про «Офис–банк»? Говорил. Все равно я не верю в эти теории заговоров, – 
проворчал он. – Ни в заговор масонов, ни в заговор банкиров. По–моему, 
преступление – всегда конкретная инициатива конкретного лица. Как ты называешь 
– беса. Человека, инфицированного вирусом зла.
Успенский пожал плечами.
– Одно другому не мешает. В классической трактовке зло не имеет силы. Но оно 
способно искусить человека и превратить его в беса. Здесь тот самый случай. И я 
сейчас ищу такого беса. Им, кстати, может оказаться и режиссер Покровский. Или 
кто-то другой.
Лицо прокурора–криминалиста исказилось, словно от зубной боли.
– А поточнее сказать нельзя?
– Сейчас нельзя. У меня целый ворох неразобранных данных накопился. Надо 
космограммы составить, поработать с ними. А тут Василису. Значит, ты помочь 
ничем не можешь?
Чайник щелкнул и прокурор стал наливать кипяток в кружку.
– Я так не говорил. Как только ты уйдешь, я свяжусь с оперативниками, которые 
занимаются ее розыском, и посмотрю, чем могу помочь.
– А мне что делать?
– Чай не будешь? Тогда поезжай домой и жди. Пока, я так понимаю, у нас нет 
никакой информации. Возможно, у тебя она появится раньше. С тобой могут 
связаться похитители или сама Василиса. А насчет похитителей какие-нибудь 
соображения у тебя имеются?
Андрей только отрицательно покачал головой. И, прихрамывая, вышел.
* * *
Вернувшись к себе, Андрей поставил свой «Сааб» на стоянку и отправился домой. 
Но перед этим заглянул в магазин на первом этаже и прихватил две бутылки 
«Белого аиста». Потом подумал и взял третью, чтобы два раза не ходить.
Надо отметить, что период длительного пьянства, случившийся в его жизни после 
гибели близких, прошел без последствий. Алкоголь не вызвал привыкания и 
физической зависимости. Но легче от этого ему не становилось. Потому что в этом 
случае он попадал в не менее сильную психическую зависимость – от собственной 
депрессии. Это было сродни детскому капризу или затянутой вялой истерике. Но 
тут он ничего не мог с собой поделать. И, что хуже всего, сейчас с ним не было 
рядом друзей, способных вытащить его из той пропасти, в которую он собирался 
сигануть.
«Да, вот такое я дерьмо!» – похоже, это сейчас было его девизом и определяло 
все дальнейшее поведение. Впору записку на дверь повесить: «Ушел в запой, 
вернусь не скоро. Прошу не беспокоить».
Он налил коньяк в граненый стакан. Полный, с линзой. Подумал, не закусить ли. 
Но передумал. Незачем кайф ломать, закуска, как известно, градус крадет.
Сейчас он готов был простить Василисе все ее справедливые и даже несправедливые 
выпады в свой адрес. Если бы она сейчас была рядом, он бы перестал ломаться, 
копаться и заниматься прочей ерундой, а взял бы и.
Но ее рядом не было. Он взял полный стакан и поднес ко рту. В голове зашумело 
от отвращения и презрения к самому себе. То ли еще будет?
«Меня понесло», – мысленно сказал он сам себе в оправдание и тем закрыл тему 
самоуничижения.
От коньяка исходил резкий, не совсем коньячный запах. Но это его не волновало.
– За то, чтобы Васька нашлась. Или хотя бы позвонила.
И.
Телефонный звонок прозвучал резко и требовательно. Он поставил стакан и схватил 
трубку мобильника, потом понял, что звонит домашний аппарат, потянулся к нему. 
От неловкого неосторожного движения стакан с коньяком опрокинулся. Жидкость 
растеклась по столу, наполняя кухню сивушным ароматом. Ему было не до этого.
– Алло!
Из трубки послышался женский голос.
– Андрей?
– Василиса?
– Андрей? Это я, Мария.
Он не понял.
– Мария? Какая Мария? Маргарита, Гелла?
Женщина в трубке рассмеялась.
– Андрей, это я, Маша. Я звоню из Парижа. Ты что, меня забыл? Миша просил 
передать тебе привет. И еще он просил напомнить тебе о том, что эпоха Водолея 
началась. Действуй!
Андрей сел.
Господи! Мария из Парижа! Как долго он ждал ее звонка! И вот она позвонила. И 
как не вовремя. О чем они говорили, он не смог бы пересказать и через пять 
минут. Слова моментально вылетели у него из памяти. Но этот разговор перевернул 
его, поставил с головы на ноги и заставил взглянуть на себя по–другому. Как на 
хнычущего избалованного идиота, которому к чаю подали вчерашние пирожные. Из 
чего он сделал вывод, что жизнь не удалась.
После разговора он некоторое время сидел с трубкой в руках, слушая короткие 
гудки. Потом решительно поднялся и собрал тряпкой со стола пролитый коньяк. 
Бутылку заткнул пробкой и убрал с глаз долой, в холодильник. До худших времен.
– Работать! – сказал он себе и двинулся в кабинет. – Тряпка! Придурок! Как он 
мог подумать, только на секунду допустить, что Михаил Афанасьевич Булгаков, 
Мастер, продался или поддался темным силам? Нет, этого быть не могло. И он 
должен это доказать.
Он уселся за компьютер. Для начала ввел данные, оставленные Геллой. Сейчас у 
него язык не поворачивался, даже в мыслях, называть ведьму Маргаритой, Мариной 
или Марией. Эти имена, принадлежавшие замечательным женщинам, были для него 
священны. А вот имя булгаковской нежити подходило ей как нельзя более удачно.
Глядя на дисплей, он буквально ощущал, как в результате чужой злобы и 
несправедливости, а также собственного легкомыслия накапливалась в ее жизни 
черная карма, как изменялся путь. И предначертанная ей изначально светлая тропа 
Арты в Близнецах и Одиннадцатом Доме сменилась черным путем Друджа 
(находившегося вблизи Марса в Козероге) – демонического существа женского пола, 
сотворенного Ахриманом на погибель миру и его праведности.
Ее жребий определялся расположением двух небесных пар. Изначально это были Луна 
и Уран, связанные благоприятным аспектом Пятого и Седьмого Дома, обещавшие 
удачное замужество и творческую реализацию. Вторая пара планет выглядела еще 
более заманчиво: Солнце, как Владыка Гороскопа, вместе с Нептуном в Пятом Доме 
предполагали романтическую, неземную любовь и дальние странствия.
Астролог нашел в жизни Геллы ту самую точку, он называл ее «черной миной», 
когда она поддалась искушению и заключила союз с силами тьмы. Такая мина 
взрывалась много позднее, но от этого не становилась менее губительной.
Черная карма перевесила и изменила направление движения. Казалось бы, сами по 
себе изменения оказались невелики, но теперь ее судьбой владели недобрые 
сочетания планет. Нонагон Луны и Нептуна предвещал предательство, опьянение и 
самообман. А Марс в дурном аспекте к Урану – и того хуже – убийство или тяжелую 
болезнь. Сейчас Гелла представляла собой большую опасность. Причем как для 
других, так и для себя самой.
Затем астролог, не читая, отсканировал данные ее так называемого жениха. За 
этим последовали многочисленные записи, сделанные в буфете во время репетиции, 
когда к нему на прием выстроился едва ли не весь актерский, административный и 
обслуживающий состав театра. В целях экономии времени он отбирал только мужчин. 
Полной уверенности не было, но он надеялся, что жених окажется кем-то из них.
Пока программа переваривала заложенную в нее информацию, он вернулся к 
гороскопу Геллы. Ему стало даже немного жаль рыжую красавицу. Если бы он раньше 
составил ее гороскоп, то, возможно, смог бы предупредить об опасности. Хотя, с 
другой стороны, вряд ли она бы его послушала. Искушение – страшная сила. Мало 
кому удавалось этой силе противостоять.
А сам-то он лучше, что ли? В конце концов, он астролог, а не экстрасенс. И 
вместо того чтобы галлюцинировать, «мультики» про Булгакова смотреть, надо было 
работать, гороскопы составлять.
От укоров совести его отвлек телефонный звонок. Неужели Василиса? Но, схватив 
трубку, испытал сильнейшее разочарование. Звонил Бекерман. Андрей внутренне 
напрягся. Что это – звонок похитителя? Голос у того был подозрительно довольный.

– А, господин астролог, как ваше здоровье? Не жалуетесь? Чудесно! А я вот решил 
вас порадовать. Нет, гороскоп ваш мне больше не нужен. У меня ведь настоящий 
астролог имеется, Тимаковский. Он правильные советы дает, и даже лучше, чем вы. 
Но я больше не обижаюсь. К счастью, ту сделку века я все-таки провернул.
И он самодовольно захихикал.
– Да, – вздохнул Бекерман. – Не получилось у нас с вами плодотворного 
сотрудничества. Без обид, ничего личного. Я ведь из-за вас чуть не лишился 
огромной прибыли. К тому же, тачку новую угробил. Вы бы видели, во что ее эти 
двое уродов превратили.
Если Бекерман и имел отношение к похищению Василисы, то никак это не проявлял. 
Поэтому Успенский не стал вступать с ним в бесполезную дискуссию и напоминать, 
что эти «двое уродов» на «Мерседесе», предоставленном им третьим уродом, самим 
Бекерманом, едва не убили их с Василисой. Он ограничился тем, что отключил 
связь. Сейчас ему предстояло решать куда более серьезные задачи.
Он открыл космограмму, составленную для человека, которого Гелла называла 
женихом. Он успел только понять, что это не режиссер Покровский. Впрочем, он и 
сам об этом догадывался по многим причинам. И только собрался погрузиться в 
изучение следующих кандидатов, как новый звонок заставил броситься к трубке.
– Алло?!
И снова это была не Василиса. Но от приятного баритона абонента у астролога 
похолодело внутри. Он слышал этот голос, когда они с Василисой ехали на такси к 
кладбищу.
– Мир тебе, добрый человек, – поприветствовал его голос. – Я слышал о твоем 
несчастье.
«Гудмен»! – щелкнуло в мозгу Андрея.
– И зачем звонишь? Выразить сочувствие? – задал он вопрос самым спокойным тоном,
 что далось ему нелегко.
– Помочь хочу, – ответил баритон. – Вам ведь предлагали кое-что вернуть, но вы…
Успенскому надоела эта бесконечная песня. Пора было внести в вопрос полную 
ясность.
– Послушай, – сказал он довольно резко, – если бы ты не строил из себя придурка,
 а просто объяснил, что именно ты ищешь, то, возможно, давно бы это получил. У 
меня нет времени разгадывать твои ребусы.
Собеседник помолчал. Вероятно, прикидывал – говорит ли Успенский правду или 
просто морочит голову и тянет время, чтобы засечь номер. Наконец решился.
– По моим сведениям, Ада перед смертью оставила некоторый документ. Он 
компрометирует меня и тех, кто стоит за мной. Полагаю, информация находится на 
флешке. Ты должен найти ее и оставить в указанном месте. И давай без глупостей, 
а то всем будет плохо. А я люблю счастливые концы. Торопись, у тебя мало 
времени.
– А ты не боишься, что я ознакомлюсь с этим документом и скопирую его? – 
спросил Успенский.
Собеседник ответил коротким смешком:
– Что ж, тебе разрешается удовлетворить свое любопытство. Думаю, ты и сам обо 
всем догадался, так что ничего нового не узнаешь. А скопировать документ не 
сможешь, он защищен от копирования. Так что не теряй времени. Я перезвоню через 
час.
Андрей выругался. Что делать? Позвонить Филатову или Доронину? И что он им 
скажет? Нет, следовало сначала найти документ, потом ознакомиться с ним. А там 
видно будет. Только где его искать?
Он закрыл глаза и постарался восстановить в памяти тот день, когда сразу после 
смерти Ады он и Василиса приехали в ее кабинет. Неизвестный тогда оглушил Игоря 
Доронина, а Василиса что-то говорила о ключах. Потом эти ключи у нее вырвали в 
подвале, и от связки остался только брелок.
Сейчас этот брелок валялся на письменном столе прямо перед Андреем. Он 
изображал человечка в бочке. Андрей знал, что, если нажать человечку на голову, 
он выскочит из своей бочки. И продемонстрирует вскочивший – на пружинке – 
преогромный половой член. Только сейчас внимание астролога привлек не человечек 
и не бочка, а нижняя часть брелка, его основание. Массивное, литое.
Успенский взял со стола забавную безделушку и взвесил на руке. Основание было 
массивное, но определенно не литое. Он попробовал открутить нижнюю его часть, и 
она поддалась. Флешка находилась там.
Секунду он сидел неподвижно, не веря своему счастью. Потом вставил флешку в 
разъем компьютера. Это был звуковой файл. Женский голос обращался к Василисе.
– Привет, Васька. Если ты это слушаешь, значит, меня уже нет в живых.
В оставленном Адой Винтер послании было много личного, адресованного подруге. 
Но была и информация, проливающая свет на происходящие события. Как и 
предполагали Успенский и следователь Доронин, некий представитель «Офис–банка» 
сделал Аде предложение, от которого она не могла отказаться ни при каком случае.

Она должна была употребить все свое влияние на бывшего мужа, режиссера 
Покровского. С какой целью, в предложении не говорилось. Но можно было 
догадаться, что цель эта как-то связана с близостью режиссера к высшему 
руководству страны. То есть Ада брала на себя обязательство выполнить любое 
требование заказчика. За это ей предлагалось без суда получить в собственность 
все здание особняка, а также открыть неограниченный кредит в «Офис–банке».
В случае несогласия или нарушения договора ее ждала смерть. Представитель банка 
сообщил ей об этом без обиняков, с прямотой делового человека. Это было 
заманчивое предложение, предложение, от которого нельзя отказаться. Но она 
отказалась. И умерла.
Андрей едва успел дослушать файл, как снова зазвонил телефон.
– Это ты, добрый человек? – спросил все тот же приятный мужской голос. – Ну и 
как успехи?
– Я нашел, – коротко ответил астролог.
– И ознакомился?
– Да. Действительно, ничего нового. Я все это знал и раньше.
Успенский лихорадочно просчитывал в уме варианты дальнейшего поведения и не мог 
принять решения. Главное сейчас было выиграть время. Поэтому он спросил:
– Где мы сможем совершить обмен? Пока я не увижу Василису, флешки ты не 
получишь.
Настроение у собеседника сразу испортилось, хотя и не сильно.
– Ну вот, опять послушай, добрый человек, условия здесь диктую я. Если ты 
непременно хочешь получить аванс, я могу прислать тебе руку, ногу или голову 
твоей подруги. Нет, голову – это слишком, лучше полголовы. А остальное потом. 
Что замолчал? Уже не хочешь? Тогда слушай мои условия. Ты отвезешь флешку туда, 
куда я тебе скажу. Как только я смогу убедиться, что это не обман, я ее отпущу. 
Согласен?
– Да, – неохотно буркнул Успенский.
– Тогда записывай адрес.
Через полчаса Андрей положил флешку в сейфовую ячейку и закрыл ее. Это был его 
выбор, и он его сделал. В конце концов, окажись послание Ады в руках Филатова 
или Доронина, будь оно опубликовано в средствах массовой информации, оно могло 
бы немного осложнить жизнь «Офис–банку». Не более. Лицензию у него за это не 
отберут.
Возможно, сильные мира сего, на всякий случай, откажут режиссеру Покровскому от 
дома и переведут его в касту нерукопожатных. Но такой цели Андрей перед собой 
не ставил. Обидеть художника легко. Только зачем это нужно?
Он уже собрался уходить, как вдруг сообразил, что Гудмен не спросил у него шифр 
ячейки, только ее номер назвал. Повинуясь неясной догадке, Успенский вернулся к 
дверце и набрал шифр. Она открылась с легким щелчком. Внутри было пусто.
Астролог почесал затылок. Вот тебе, бабушка, и тайна вкладов!
Он вернулся в машину и стал ждать звонка.
* * *
По крыше машины барабанил мелкий дождь. Андрей не заметил, как задремал, – 
сказалась бессонная ночь. Разбудил его очередной звонок. Звонил Филатов.
– Всех на уши поставил, – доложил он. – Ищут нашу Василису.
Успенский подумал – не рассказать ли ему про рискованный обмен. Решил, что не 
стоит. И тут, как оно всегда бывает, когда он уже не ждал, позвонила Василиса.
– Андрей?!
– Васька?! Ты где? Тебя отпустили?
– Отпустили? – Она была удивлена. – Нет, что ты. Просто меня закрыли в какой-то 
подсобке, а Носорог оставил здесь свою куртку. В куртке мобильник.
– Носорог? – переспросил Успенский. – Значит, тебя похитили эти уроды?
– Да, ими командует Гелла. Серьезная барышня, почему-то на Игоря Доронина зуб 
имеет. Обещала ему голову отрезать.
– Где ты? – перебил ее астролог.
– Меня везли с мешком на голове, но я все равно догадалась. Я же все-таки 
журналист. Меня держат в подвале под особняком «Офис–банка». Тут какие-то трубы.
 Не то для бассейна, не то для насоса. Но наверху я ничего похожего на бассейн 
не заметила.
«Водолечебница!» – вспомнил Андрей одно из своих видений.
– Там раньше водолечебница была, – сказал он. – А сейчас верни мобильник и сиди 
как ни в чем не бывало. Я еду!
И, забыв о больной ноге, утопил в пол педаль газа. По дороге он позвонил 
Филатову и Доронину. Прокурор ответил, что уже едет, а Игорь оказался вне зоны 
действия сети. Астролог решил, что свяжется с ним позже.
Филатов не подкачал. Когда его «Сааб» затормозил перед особняком, прокурорская 
«Волга» уже стояла перед воротами. Увидев Андрея, прокурор вылез из машины.
– Как тут? Ничего подозрительного не заметил? – спросил Успенский.
– Вроде тихо, – пожал плечами Филатов. – Ты знаешь, куда идти?
Андрей кивнул. Он постарался вспомнить расположение «Водолечебницы». Как он и 
ожидал, теперь эта часть помещения принадлежала банку. Навстречу им вышел 
охранник. Прокурор сунул ему свое удостоверение.
– Проводи нас в подвал, – распорядился он тоном, не допускающим возражений.
Тот нехотя подчинился. Успенский прикинул, где должны были проходить 
водопроводные и канализационные трубы бывшей водолечебницы.
– Нам туда, – указал он в дальний конец подвала.
И, обернувшись к прокурору, тихо добавил:
– Петрович, ты ствол захватил? Тогда приготовь. Может понадобиться.
Охранник шел сзади и тихо матерился. Он работал тут не первый год.
– Кого ищем? – спросил он. – Не труп?
– Какой еще труп? Типун тебе на язык! – заорали на него шепотом оба 
сопровождающих.
– Так это, – охотно пояснил охранник, – только что в Аллее висельников 
Маргарита, которая привидение, снова плакала, на помощь звала. Сам слышал. А 
это верняк – к покойнику.
Успенский покачал головой. Только привидений сейчас не хватало! Он двинулся по 
тесному и узкому коридору. Под его потолком проходили толстые трубы, свисали 
вентили.
– Голову береги! – предупредил прокурор. – Ох, мать твою!..
Об один из вентилей он как раз треснулся макушкой. Впереди коридор расширялся, 
потолок уходил вверх, а трубы причудливо переплетались. Когда-то здесь была 
насосная. В углу под потолком парило что-то белое, очертаниями напоминающее 
человеческое тело.
– Во, гляди, привидение! А я что говорил? – неизвестно чему обрадовался 
охранник.
Андрей, не обращая внимания на острую боль в ноге, рванулся вперед. Туда, где в 
темноте белел неясный силуэт. Он остановился от него в двух шагах, чувствуя, 
что больше не может сделать ни шагу.
Тело женщины висело в петле, заброшенной на трубу. Филатов тоже замер, неловко 
ткнувшись в спину астролога.
Разумнее всех оказался охранник.
– Хуле замерли? Может, она еще жива! – рявкнул он, подскочил к повешенной и 
подхватил ее под ноги.
Тело женщины повернулось на веревке, и Андрей с прокурором смогли увидеть ее 
лицо. Это была Гелла.
– А говорили – какой труп! – обиженно заметил охранник. – Вызывайте ментов.
Успенский, не отрываясь, смотрел на повешенную. Тело ее хоть и вытянулось, но 
выглядело мятым, словно из него выпустили воздух.
Филатов наморщил лоб.
– Ты что уставился?
Астролог поежился.
– Не могу избавиться от ощущения, что перед нами сброшенная змеиная кожа.
Прокурор все еще недоуменно покачал головой.
– А где же тогда сама змея?
– Она уползла – пожал плечами Успенский.
И наклонился. На грязном полу валялась фотография. Та самая, которую 
Гелла–Маргарита не захотела показать ему. Та, на которой он была снята со своим 
женихом. Но теперь половина снимка, на которой был изображен жених, была 
оторвана. От него осталась только рука, которой тот обнимал свою улыбающуюся 
невесту.
Андрей внимательно рассмотрел снимок и нахмурился.
Наверх из подвала Успенский с Филатовым поднимались как в тумане. В холле им 
встретилась женщина в черном рабочем халате и замызганной, когда-то белой 
кроличьей шапке. Обоих поразил взгляд ее водянисто–белесых глаз. Андрей узнал 
уборщицу, которая звала его, когда умерла Ада. Странная, однако, была эта 
уборщица.
Пройдя мимо нее, прокурор зябко подернул плечами.
– Знаешь, я тут на днях по телевизору про Блаватскую передачу смотрел. Ты про 
нее что-нибудь слыхал?
– Ясное дело, – отозвался Успенский. – Создательница Теософического общества. 
Оккультист, спиритуалист. Некоторые ее философом считают, некоторые идеологом 
сатанизма. А некоторые просто ведьмой. И что?
– В передаче сказали, что у нее глаза были очень светлые, водянисто–белесые. И 
взгляд очень холодный. Говорили – как у Горгоны. Я тогда не понял – как это. А 
сейчас вот у этой уборщицы увидал – точно такой взгляд. Что скажешь, Палыч?
Андрей задумался. Такой взгляд он точно видел в одном из своих видений – смерти 
Евгении Гладун–Ежовой.
– Блаватская? – переспросил он. – А знаешь, Петрович, ведь Блаватская умерла 
ровно за неделю до рождения Булгакова. И прожила она ровно шестьдесят лет. То 
есть оба родились в год Белого Кота. Или, иначе, Белого Кролика. Кстати, 
наступающий год тоже его.
– У этой ведьмы–уборщицы на голове малахай не из белого кролика? Может, опять 
переселение душ? – насторожился прокурор.
Андрей отрицательно покачал головой.
– Нет, тут совсем другое. Блаватская могла, выражаясь современным языком, 
инфицировать Булгакова своими гностическими идеями. К тому же, последнюю 
избранницу Булгакова, его музу, которую он изобразил в образе Маргариты, звали 
точно так же, как и Блаватскую – Еленой. А умерла Блаватская в Лондоне, городе 
магов, мистиков и масонов. Городе сатанинских тайн и закулисных интриг.
– А по–русски нельзя объяснить? – проворчал прокурор. – Попроще.
– Ну, если говорить совсем просто, она могла заразить его черной сатанинской 
энергией. В народе это называлось «передать ведьмовскую силу». А вот тебе и 
кот!
Из-под ног прокурора с диким мявом шарахнулся белый кот. Филатов выругался, 
нервно дернул плечом и оглянулся, но никакой уборщицы позади них уже не было.
* * *
Когда они вышли из особняка, их ждало следующее потрясение. На капоте 
прокурорской «Волги» сидел Игорь Доронин и курил. Рядом в накинутом на плечи 
плаще следователя стояла Василиса. Андрей бросился к ней, крепко обхватил и так 
застыл надолго. За его спиной радостно сопел Филатов.
Доронин слез с капота. Он чувствовал себя немного неловко.
– Как? – только и мог спросить его Успенский.
Тот развел руками.
– Случайно. Она потом сама расскажет. А мне, извини, некогда. Проверку банка 
заканчивать надо.
Филатов отвел следователя в сторону и начал что-то тихо ему говорить. По тому, 
как буквально на глазах мрачнело лицо следователя, Успенский прочитал его 
мысли: «Только трупа повесившейся ведьмы мне и не хватало».
Прокурор оставил служебную «Волгу» Доронину, а сам сел за руль «Сааба». Андрей 
помог Василисе забраться на заднее сиденье и сел сам.
– Поехали ко мне, – предложил он.
С ним никто не стал спорить. Василиса молчала. Андрей крепко сжал ее пальцы. 
Оба без слов понимали друг друга.
– Расскажешь? – наконец спросил он.
– Только погромче, мне тоже интересно, – попросил Филатов.
– Да нечего мне рассказывать! – воскликнула освобожденная пленница. – После 
того как я тебе позвонила, за мной сразу пришли. Носорог и с ним Длинный. Они 
были чем-то сильно испуганы. Мне снова нахлобучили мешок на голову, связали 
руки и потащили из подвала наружу.
– Может быть, их испугала Гелла, которая в этот момент повесилась в соседнем 
коридоре? – предположил Филатов.
– Или ее повесили, – заметил астролог. – Что скажешь, Петрович?
– Тачка у тебя классная. Продавать надумаешь, мне скажи.
– А по поводу трупа?
Прокурор усмехнулся.
– Ты меня об этом спрашиваешь? Какой же ты после этого астролог? Вась, мы тебя 
перебили. Расскажи, что дальше было.
Василиса продолжила:
– Мы поднялись из подвала, потом я почувствовала свежий воздух. Меня завели в 
какие-то кусты и оставили на скамейке. Я стала звать на помощь.
Филатов переглянулся с Андреем.
– Так вот чей крик слышал охранник.
Василиса не поняла:
– Вы о чем?
– Местный охранник принял тебя за привидение какой-то Маргариты, – пояснил 
Успенский.
– Я слышала эту легенду от Ады во время нашей последней встречи, – вспомнила 
журналистка. – Так вот, видимо, мои крики услышал не только ваш суеверный 
охранник, но и следователь Доронин. К счастью, он оказался лишен предрассудков 
и пришел мне на помощь. Иначе я успела бы замерзнуть. Когда Игорь сорвал с меня 
пыльный вонючий мешок, оказалось, что я сижу в так называемой Аллее виселиц.
– Вот–вот, крики доносились оттуда. Еще охранник сказал, что привидение плакало,
 – заявил прокурор.
Василиса с презрением хохотнула.
– Щ–щ-щас–с-с! Не дождетесь! Инсинуации, как любит говорить Артурчик.
– Кончай базар, закрываем дискуссию, – сказал Успенский. – Приехали.
Машина въехала во двор его дома.
* * *
Поднявшись в квартиру астролога, все трое разбрелись по ней кто куда. Василиса 
после пережитых ужасов отправилась в ванную смывать с себя грязь и пыль. 
Прокурор–криминалист прошел в кухню и включил чайник. Андрей сел за компьютер.
Увидев, чем он занимается, Филатов скривил лицо в презрительной гримасе.
– Слушай, Палыч, хватит тебе своей лженаукой заниматься, убийцу искать надо!
Успенский не смог удержаться, чтобы не подколоть друга:
– А ты-то что суетишься? Тебя же отстранили. Или надеешься реабилитироваться?
В кармане Филатова весело запиликала мелодия песни «Наша служба и опасна и 
трудна». Он достал трубку мобильника. Выслушав, поморщился.
– Это как раз по делу Ады Винтер, – пояснил он. – Судмедэксперт звонит, 
спрашивает, что с сердцем делать. Ему контейнер освобождать нужно. Тело-то 
похоронили поди? И органы никому не нужны.
Успенский встрепенулся.
– Сердце? А оно разве не сгорело во время пожара?
Филатов пожал плечами.
– Выходит не сгорело.
– Тогда передай своему эксперту, чтобы ничего не трогал. Мы едем!
– Куда?
– Едем делать экспертизу. Куда же еще?
Прокурор–криминалист насупился и проворчал:
– Ты не забыл, что я отстранен? Теперь дело об убийстве Ады Винтер ведет Игорь 
Доронин, – напомнил он.
– А где он сейчас?
– У него все как по часам. После того как Василису освободил, он вернулся в 
«Офис–банк» проверку заканчивать. Просил сегодня его больше не кантовать.
Успенский строго посмотрел на Филатова.
– Тебя отстранили от дела, но из прокуроров, надеюсь, не выгнали? Тогда заводи 
машину. Едем.
– А Василиса?
– Пусть отмывается.
Прокурору снова пришлось сесть за руль. По дороге Успенский рассматривал 
распечатки гороскопов Геллы–Маргариты, ее так называемого жениха и свои записки,
 которые захватил с собой. Филатов бросал на друга косые взгляды. Он ничего не 
понимал и чувствовал себя болваном Ватсоном в компании Шерлока Холмса.
Наконец не без зависти он поинтересовался:
– А что, господин астролог, может быть, ты и убийцу вычислил по своим космо как 
их?
– Космограммам, – подсказал Успенский. – Да, конечно. Убийца – тот, кого Гелла 
называла своим женихом. Та–а-ак а кто у нас жених?
Он заглянул в распечатку гороскопов и продолжил разговаривать сам с собой:
– А жених у нас Водолей. Водолей – это знак воздуха. Понимаешь, Петрович? В 
моем катрене была ошибка. Водолей олицетворяет знание, интеллект. Поэтому не 
«знанием смерть привлечешь», а «воздухом». «Воздухом смерть привлечешь!»
Он снова бросил взгляд в распечатку гороскопов.
– Убийство Ады произошло так, в полнолуние. А в полнолуние обостряется 
чувствительность и интуиция. И еще мы видим зловещее влияние звезды Антарес. То 
есть заходящего «Сердца Скорпиона». Вылезай, приехали. Нас ждут доказательства.
Полусгоревшее здание экспертизы уже начали ремонтировать. Андрей и Филатов 
прошли в лабораторию. К счастью, эта часть помещения совсем не пострадала от 
огня.
Судмедэксперт ждал их. Он уже приготовил все необходимое для проведения 
экспертизы.
– Сердце изъяли с перикардом? – спросил у него Успенский.
– Разумеется
– Тогда давайте, для начала проверим на эмболию.
Судмедэксперт заполнил полость перикарда водой и сделал прокол в стенке правого 
желудочка. В воде весело забегали воздушные пузырьки.
– Ты понял? – спросил астролог Филатова.
– Нет, – честно признался тот. Вообще-то похоже на то, как автомобильную камеру 
на прокол проверяют.
Судмедэксперт не удержался и фыркнул:
– Ну ты, Петрович, и нашел сравнение!
– Но в принципе верно, – поддержал друга Андрей. – В сердце был воздух, и 
сейчас он вышел. Ада Винтер скончалась в результате воздушной эмболии. Ну что, 
Скорохват, вот мы и раскрыли убийство. И, заметь, при помощи лженауки 
астрологии. Надо брать жениха.
Филатов посмотрел на него как баран на новые ворота.
– Так кто же все-таки у нас жених? Ты же не сказал.
Успенский загадочно улыбнулся.
– Разве не сказал? А ты сам еще не понял? И какой же ты после этого Скорохват? 
Ладно, едем к Доронину, по дороге я тебе все объясню.
И направился к дверям. Все еще ничего не понимающий прокурор–криминалист пожал 
плечами и последовал за ним.



Глава 10.
Ловушка для паука

В машине Успенский сказал:
– Надо связаться со следователем Дорониным.
– Зачем?
– Как зачем? Будем брать убийцу.
Прокурор–криминалист бросил на астролога недоверчивый взгляд.
– А почему я об этом узнаю последним и вроде бы как случайно?
– Позвони ему и скажи, что мы сейчас подъедем, – вместо ответа попросил Андрей.
 – Обсудим детали.
Филатов надулся, как Ильич на царскую семью, но ничего не сказал. Мокрая дорога 
и усилившийся дождь требовали внимания. Успенский прикрыл глаза. Сунув руку в 
карман, он коснулся чего-то гладкого и холодного. Только тут он вспомнил про 
свою находку – монокль Покровского, якобы принадлежавший когда-то Булгакову. 
Почему бы не испытать его сейчас? Все равно заняться больше нечем.
Он сжал монокль в кулаке. Но ставшего уже привычным ощущения тяжести в затылке 
не почувствовал. Он разжал кулак и потер стеклышко пальцами. С тем же 
результатом. Неужели он утратил свой дар? А может, никакого дара у него и не 
было? Так, одни пустые галлюцинации? Во всяком случае, сейчас он ощутил 
облегчение.
И задремал. Скорее, даже заснул. И увидел странный сон. Он стоял перед дверью с 
надписью: «Ремонт стекла и фарфора. Реставрация антиквариата». Потом мимо него 
в дверь прошел, собственной персоной, режиссер Покровский. Андрей незримой 
тенью проследовал за ним в мастерскую. Внутри все было как полагается в таком 
заведении. Массивные резные шкафы и стулья, напольные и настенные часы, тарелки,
 фужеры и чашки на полках. Бронзовые канделябры и скульптуры.
У окна за столом красного дерева сидел лысый тип и с помощью бормашины удалял 
следы современной отливки с серебряной рыбки, которой предстояло в недалеком 
будущем стать вновь обретенной работой Фаберже.
– Привет, Аркаша, – поприветствовал его режиссер. – У меня к тебе дело.
Антиквар поднял на него ленивые поросячьи глазки.
– Чего тебе?
Покровский извлек из бумажника фотографию. Через его плечо Успенский увидел на 
ней портрет Булгакова с моноклем в правом глазу.
– А что тут антикварного? – не понял Аркаша.
– Мне нужен такой же монокль. Только поинтереснее, со шнурком. У Булгакова он 
слишком простой.
Аркаша ухмыльнулся.
– Так тебе шашечки или ехать? В смысле – как у Булгакова или поинтереснее? 
Ладно, что-нибудь придумаю. А что я буду с этого иметь?
– Мне тут привезли обалденное средство для роста волос, – похвастался 
Покровский. – Завтра тебе его подвезу. Иди покупай расческу и фен.
И похлопал Антиквара по лысине.
Андрей почувствовал, что его тоже кто-то хлопает, правда, не по голове, а по 
плечу. Он открыл глаза.
– Приехали, – сказал прокурор–криминалист. – Тебя что, опять видение посетило?
– Нет, просто задремал. Ну, если приехали, то пошли к твоему новому начальнику, 
Игорьку. Только сразу движок не выключай, а то запорешь. Покури пока.
И снова откинулся на сиденье. Но продолжения так и не увидел.
* * *
В кабинете, принадлежавшем когда-то Аде Винтер, Филатов и Андрей нашли 
следователя в обществе режиссера Покровского. После ночи, проведенной в камере, 
куда его упрятал Филатов, гений выглядел помятым и растрепанным. Впрочем, 
сейчас он прямо-таки лучился светом и радостью, как звезда спектрального класса 
белый карлик.
Весь этот поток положительно заряженной энергии Покровский изливал на своего 
освободителя, следователя Доронина. Режиссер со следователем только что не 
лобызались.
– Я буду тебя ждать, капитан, – настаивал Артур Эдуардович. – Если не придешь, 
обижусь. Я тебя с такими людьми познакомлю, завтра майором станешь. А через год 
прокурором. Генеральным.
– Боже, как он добр! – не смог удержаться от сарказма Филатов. – Ты, Игорь, 
когда к нему в гости придешь, палец в заднице держи. В целях безопасности на 
производстве.
Покровский подскочил на месте и уставился на него с плохо скрываемой 
враждебностью.
– Какого хрена? Вы тут зачем? Серьезные люди уверяли меня, что вас выгнали 
взашей.
Филатов скромно улыбнулся.
– Сигнал сверху донизу долго идет. На все нужно время.
Андрей продемонстрировал режиссеру монокль, болтающийся на шнурке.
– Это ваше?
Тот сделал удивленное лицо.
– Откуда он у вас?
– Нашел на месте преступления. Это ведь ваша вещица, и я знаю, как она туда 
попала.
Лицо режиссера исказила судорога презрения.
– Не стройте из себя ясновидца, господин астролог.
– А я и не строю. Просто хотел вам сказать, что калоша у вас действительно 
настоящая, от Михаила Афанасьевича. А вот монокль.
– Что монокль? Он тоже принадлежал Булгакову, – развязно протянул Покровский.
Андрей удивился:
– Серьезно? Этой стекляшке от силы три года. Не верите? Тогда давайте спросим 
Аркашу.
Покровский залился пунцовой краской. Кто бы мог подумать, что он может 
краснеть? Его голос предательски задрожал.
– Что? Какого еще Аркашу? Знать не знаю никакого Аркаши!
– Из антикварной мастерской, – любезно уточнил Успенский.
Он никак не ждал, что попадание будет столь точным. Вот тебе и «просто 
задремал».
Покровский так и не нашел, что ответить. Он вскочил и направился к выходу. На 
прощанье отвесил поклон Доронину.
– А тебе, Игорь, я очень признателен. Лично. Буду рад тебя видеть. Заглядывай 
ко мне в субботу. Как договорились. А сейчас меня ждет мой друг Бекерман. Я, 
знаете ли, очень ценю своих друзей. Я вообще ничего не забываю, ни хорошего, ни 
плохого. Имейте это в виду!
Конец фразы, произнесенный угрожающим тоном, был адресован Филатову.
– Я могу идти? – теперь тон режиссера превратился в любезно–издевательский.
– Не смею задерживать, – столь же любезно ответил Прокурор–криминалист. – Но 
хочу предупредить, что впереди вас ждет большое разочарование.
Покровский, так и найдя, что сказать, чуть ли не бегом выбежал из кабинета. 
Успенского так и подмывало спросить его – чем вызван интерес к нему 
«Офис–банка», но он промолчал. Астролог подозревал, что тот и сам не знает 
ответа на этот вопрос.
На улице режиссер остановился и задумался. Насчет «друга Бекермана» он, конечно,
 загнул. Никаким другом Борюсик ему не был. А кем же тогда был? Покровский 
задумался об этом только сейчас, после этого разговора. Компаньоном? Тоже нет. 
Ответ напрашивался во всей своей простоте. Борюсик был искусителем. Мелким 
бесом, который помахивает перед носом Покровского морковкой. Или кусочком сыра? 
Тем самым, бесплатным, который бывает только в мышеловке.
Когда-то в молодости Покровский услышал от одного мудрого человека, что работа 
может быть только двух типов – либо административной, либо творческой. То есть 
человек либо создает, либо распределяет созданное другими. И никак иначе. И 
совмещать эти два вида деятельности невозможно. Или – или.
Тут он поймал себя на страшной мысли. А не превратился ли он, считавший себя не 
просто творцом, а творцом великим, в обычного прихлебателя при властной 
кормушке? Получалось так, что почти превратился. Оставалось сделать последний 
шаг. И к этому шагу его подталкивал не кто иной, как Борис Абрамович Бекерман.
Повинуясь охватившему его вдруг благородному порыву, зная, что, возможно, через 
минуту пожалеет о сделанном, Покровский поспешно выхватил из кармана мобильник 
и набрал номер бизнесмена.
– Алло, Борюсик? – спросил он. – Слушай, дорогой, иди-ка ты к дьяволу! И 
хозяевам своим передай направление.
Убрав мобильник в карман, режиссер неожиданно почувствовал величайшее 
облегчение, словно сбросил с плеч тяжелую гнетущую ношу. Так хорошо он не 
чувствовал себя уже много лет.
* * *
Когда режиссер ушел, следователь Доронин сообщил коллегам сенсационную новость:
– Рабочие, которые ремонтируют кабинет Бекермана, случайно наткнулись на 
потайную дверь между тем кабинетом и этим. И ей недавно пользовались.
Филатов напрягся, его глаза сузились.
– Кто-нибудь еще об этом знает? Я имею в виду Бекермана или Покровского.
Доронин покачал головой.
– Нет. То есть они не знают, что дверь обнаружена.
Прокурор наморщил лоб. Это означало, что он думает.
– Значит, никакой запертой комнаты не было? – проговорил он. – Убийца вошел, 
сделал свое черное дело и вышел.
Доронин прошелся по кабинету.
– Алексей Петрович, вы знаете, я вас не подсиживал и на ваше место не рвался. И 
не мешал вам реализовывать вашу версию с Покровским.
– Я в курсе, – буркнул Филатов. – Я тебе, Палыч, уже говорил, что это дело рук 
моего злейшего друга из Генеральной прокуратуры.
Следователь кивнул и продолжил:
– Ну, вот. Версию с Покровским мы оттоптали до конца. Теперь я прошу вас 
поработать над моей версией. Я считаю убийцей Ады Винтер ее второго мужа, 
Бориса Абрамовича Бекермана. Пока она была жива, вы знаете, он вообще скрывался.
 Зато сразу после ее смерти вылез на первый план. И заинтересованность 
«Офис–банка» нельзя сбрасывать со счетов. Им нужно все помещение, а не половина.

Тут задал вопрос и Успенский:
– Тогда как ты объяснишь историю с похищением Василисы? Получается, Гелла была 
подругой и сообщницей Бекермана, а не Покровского, как нам казалось?
– Думаю, Бекерман негласно использовал Геллу в своих интересах. А она давала 
задание своим помощникам–сообщникам. Убив ее, он обрубил все ниточки, которые 
связывали его с исполнителями.
Андрей посмотрел на следователя с интересом.
– Так вы считаете, что и Аду Винтер убил кто-то из них?
– Не–е-ет! – торжественно протянул Доронин. – Это Бекерман сделал сам, я уверен.
 Они мясники, грубая сила. А убийство Ады и Геллы – работа тонкая, ювелирная. 
Такое никому поручать нельзя.
Успенский махнул рукой.
– Я в принципе с тобой согласен. Но что толку-то? Доказать все равно ничего 
невозможно. За Бекерманом стоят люди из «Офис–банка». Они обеспечат ему лучших 
адвокатов. Так что брать его надо с поличным. Либо никак.
Следователь нервным движением пригладил светлые волосы и неуверенно посмотрел 
на прокурора.
– Алексей Петрович, могу я предложить свой вариант.
Филатов усмехнулся.
– Ты начальник, тебе и карты в рукаве. Банкуй. Что не так?
– План авантюрный, я это заранее говорю.
– Излагай, не дразни.
– Ну, хорошо. – Доронин решился. – Надо устроить Бекерману ловушку.
Он извлек из кармана пиджака металлическую коробочку и открыл ее. Внутри лежал 
шприц.
– Вот, – сказал он, – орудие преступления.
– Тот самый?
– Нет, просто такой же. Но Бекерман об этом не знает. Если сказать ему, что мы 
нашли улику – шприц – с отпечатками пальцев убийцы, как он поступит?
Филатов фыркнул:
– Если он никого не убивал, то никак. А если он и в самом деле убийца, то 
попытается шприц украсть. Тут его можно будет взять с поличным.
Андрей, похоже, заинтересовался предложением следователя всерьез.
– Мысль интересная. Надо попробовать. И как можно быстрее.
Доронин поморщился.
– Только давайте завтра утром. Я сегодня уже никакой. Заканчивал проверку банка 
и совершенно вымотался. Алексей Петрович, что скажете?
– Завтра и провернем.
Доронин задумался.
– Только вот как нам известить об этом Бекермана?
Филатов рассмеялся.
– Думай, капитан, майором будешь!
– Сообщи по секрету своему новому другу Покровскому, – посоветовал Успенский. – 
Тот наверняка туже проболтается об этом своему другу Бекерману.
– Или придет сам, – добавил Филатов.
Астролог с Дорониным переглянулись. Нет, прокурор был не из тех, кто легко 
сдается. С этим они и расстались. Доронин поехал домой отсыпаться, а Филатов с 
Успенским отправились домой к астрологу, где их давно заждалась Василиса.
* * *
Господин Бекерман поначалу собирался обрушить на голову режиссера громы и 
молнии. Тот не только не выполнил условия договора, но и сделал с текстом пьесы 
что-то такое, что вызвало бешеную ярость хозяев «Офис–банка».
Но сейчас, выслушав сообщение Покровского, он впал в глубочайшее уныние. Ну 
почему он не слушал мамочку? Она же всегда говорила, что не следует связываться 
с нехорошими людьми. Или он не почувствовал сразу, какая вонь исходит от парней 
из «Офис–банка»? Теперь, конечно, «отыгрывать взад» было поздно. Или еще не 
поздно?
Нет, конечно, он никогда не станет уподобляться Покровскому. Звонить по 
телефону, говорить людям гадости – это не его стиль. То есть другим людям в 
другой ситуации можно и позвонить, и сказать. Но не этим и не сейчас.
«Нет, мы пойдем другим путем, старым и проверенным, – решил про себя бизнесмен.
 – Черное, белое не берите, да и нет не говорите».
Он просто заляжет на дно. Пусть разбираются без него. Может, в конце концов, 
человек заболеть? Лучше быть пять минут трусом, чем всю жизнь покойником. В 
конце концов, ему не привыкать прятаться.
И тут снова раздалась мелодия мобильника. Бекерман даже вздрогнул. На дисплее 
высветился знакомый номер. С обладателем этого номера Борис Абрамович хотел бы 
сейчас общаться меньше, чем с кем бы то ни было. Но, вопреки своему желанию, 
ответил:
– Слушаю.
* * *
Когда Андрей с прокурором вернулись, Василиса забросала их вопросами. Но 
Филатов довольно смутно представлял себе суть происходящего, а астролог вообще 
не стал ничего рассказывать, скинул обувь и, не раздеваясь, завалился на диван, 
сказав только:
– Через час разбудите.
И отрубился. И увидел сон.
Эту сцену он уже видел, когда взялся за железные прутья ограды парка. Тогда все 
и началось. Но сейчас он видел события несколько по–другому.
В комнате санатория имени Воровского, в той самой комнате, где много лет спустя 
Ада Винтер устроит свой рабочий кабинет, ненастным осенним вечером сидели двое. 
Исполняющий обязанности начальника разведуправления Красной армии, член 
военного совета Наркомата обороны СССР Семен Григорьевич Гендин был близок к 
отчаянию.
Год назад его друг и соратник Яков Саулович Агранов, 1–й заместитель наркома 
внутренних дел, комиссар государственной безопасности 1–го ранга, был сначала 
понижен, потом отстранен от работы, исключен из партии и арестован.
И вокруг их покровителя, наркома внутренних дел, сталинского сокола Николая 
Ивановича Ежова творилось что-то непонятное. Гендин знал, что сегодня на 
политбюро должны были обсуждать донос на наркома, поданный начальником 
заштатного областного управления НКВД. Это могло означать только одно – конец.
«Неужели эта сволочь, Хариманн, не соврал, когда говорил: «Я убиваю тех, кто 
мне не нужен»? Значит, все они выполнили свою миссию и теперь обречены?»
Сидевшая напротив него Женечка Гладун, она же Евгения Ежова, словно прочитала 
его мысли.
– Миссия исполнена, – произнесла она каким-то потусторонним голосом. – Рукопись 
отправлена, механизм взведен. «Чайка» взлетела.
Но Семен Григорьевич не мог успокоиться.
– А если Мастер что-то напутал в тексте или нарочно изменил?
Женщина затянулась длинной папиросой и выпустила тонкую струйку дыма.
– Мастер знает, чем рискует, – сказала она. – Если условия договора нарушены, 
он умрет. Через год, может быть, немного позднее. Ты не знаешь, как там мой 
тенор?
Так она иногда называла своего мужа. Ответ был неутешительным:
– Твой тенор еще поет, но, думаю, его дни сочтены. Да и за нас с тобой я 
дохлого таракана не дам.
Злобная усмешка исказила ее черты.
– Пусть только попробуют меня тронуть, я тогда все расскажу, – пообещала она. – 
Никому мало не покажется. Не обижайся, Сеня, но и тебе достанется.
И она зашлась в приступе безумного смеха. Гендин сидел напротив и думал. 
Наконец, он принял решение и поднялся. Он вытянул из кармана и протянул ей 
коробочку с ампулами.
– Вот, прими, успокойся.
Увидев ее, та сразу перестала смеяться. Взгляд сделался подозрительным.
– Откуда это?
– Мастер привез.
– Не врешь? А вдруг ты хочешь меня убить? Может быть, там яд?
На лице чекиста не дрогнул ни один мускул. Он сделал вид, что убирает коробочку 
в карман.
– Ну, если не хочешь.
– Оставь! Приготовь шприц.
Он пожал плечами и присел к ее постели. Достал шприц из стерилизатора и набрал 
в него лекарство. На самом деле вместо привезенного Булгаковым люминала он 
наполнил шприц концентрированным раствором морфия. Потом дождался, когда она 
укололась, и вышел. А перед тем как выйти, сказал на прощанье:
– Закрой за мной дверь.
Он постоял, прислушиваясь, пока не убедился, что она заперла дверь изнутри. 
Потом спустился вниз и вышел на улицу. На первом этаже за дверью водолечебницы 
шумел хор обличителей.
Гендин сел в машину, но далеко не уехал. Возле чугунолитейного завода Войкова 
он вылез, бросил шоферу коротко: «Жди». И вернулся назад пешком. Он медленно 
брел под дождем через парк санатория. Длинный ряд странных скрюченных лип, 
прозванный в народе Аллеей виселиц, уходил в сторону. Но именно оттуда вдруг 
отчетливо раздался женский крик: «Помогите!»
Он выругался. Остановился и прислушался. Но крик больше не повторился. 
Почему-то он подумал, что кричать должна Евгения. Постояв с пять минут и 
окончательно промерзнув под мелким пронизывающим дождем, он вернулся к машине.
– Поехали обратно, – распорядился он.
В вестибюле санатория он увидел Мастера. Странно, того не должно было здесь 
быть. Его присутствие осложняло дело, которое он наметил.
Гендин обменялся с писателем взглядами, потом строго обратился к дежурной 
медсестре:
– Почему в санатории злостно нарушается режим?
Та вскочила с места и уставилась на него немигающими водянисто–белесыми глазами.

– Так этот гражданин к Евгении Соломоновне, а там пленарное заседание.
Но начальника разведуправления Красной армии ни Булгаков, ни пленарное 
заседание не интересовали.
– Почему у вас больные ночью по парку гуляют?! – рявкнул он. – Я только что 
видел в парке Евгению Соломоновну.
Дежурная снова упала на стул. Лицо ее запылало, как переходящее красное знамя.
– Быть не может, – пролепетала она. – Евгения Соломоновна у себя в нумере. Вот 
и товарищ к ней пришел, а я не пускаю.
Гендин свел брови на переносице.
– А кого же я видел там, в парке? Мне показалось, что она звала на помощь. 
Ладно, сейчас во всем разберемся.
Дежурная медсестра хотела еще что-то добавить, но главный разведчик страны лишь 
небрежно щелкнул пальцами – за мной! И стал подниматься по истошно скрипящим 
ступенькам деревянной лестницы на второй этаж. Дежурная послушно затрусила 
следом мелкой слоновой рысью.
Булгаков присел на подоконник. Он полез в карман за папиросами, но рука 
нащупала упаковку люминала, которую он так и не передал Ежовой.
Гендин поднялся на второй этаж и подошел к двери, за которой находилась нужная 
комната.
– Евгения Соломоновна, откройте!
Из комнаты не доносилось ни звука. Он постучал еще, потом навалился на дверь 
плечом. Но не тут-то было, она была сделана на совесть. Тогда он ударил в дверь 
тяжелым сапогом. Та вылетела с оглушительным грохотом. На шум ему было плевать. 
Он играл ва–банк, терять было нечего.
Женечка лежала на постели. Рыжие волосы разметаны, как корона. Или, скорее, как 
змеиная прическа Горгоны Медузы. Он склонился и пощупал пульс. Она была жива.
Сзади пыхтела дежурная. Ее следовало немедленно удалить из комнаты.
– Врача, скорее! – крикнул он.
Она подхватила.
– Ой, врача! Врача скорее!
Ее причитания и тяжелые шаги удалялись по коридору, потом по лестнице.
На тумбочке рядом с постелью лежал шприц. Пустой. Он взял его, отвел поршень до 
отказа и вкатил в вену лежавшей на постели женщины полный шприц воздуха. Она 
дернулась, открыла глаза, с укором посмотрела на него и затихла. Он взглянул ей 
в лицо и вздрогнул. Конечно. Несмотря на годы, ее лицо не утратило ни красоты, 
ни свежести. Даже сейчас она выглядела как живая. На ум невольно приходило 
сравнение с вампиром.
В дверном проеме возник Мастер. Гендин поднял на него покрасневшие от 
напряжения глаза.
– Я не врач, – проговорил он, – но мне кажется, что она мертва.
Булгаков наклонился над телом.
– Я врач. И она действительно мертва.
И последнее, что увидел в своем сне Успенский, была строчка из акта о вскрытии 
тела: «Труп женщины, 34 лет, среднего роста, правильного телосложения, хорошего 
питания. Смерть наступила в результате отравления люминалом». Тем люминалом, 
который писатель так ей и не передал.
Ровно через час Успенский проснулся без посторонней помощи свежий и отдохнувший 
и собрал друзей в кухне. Ему было, что им сообщить.
* * *
Той же ночью в кабинете, где умерла Ада Винтер и где когда-то погибла жена 
наркома Ежова, послышался тихий скрип. На пол темной комнаты упала узкая 
полоска света. Это открылась дверь, соединявшая эту комнату с соседней. Дверь 
раскрылась пошире и в проем осторожно проник Борис Абрамович Бекерман, 
собственной персоной. Двигался он вяло, словно через силу. Он прошел в кабинет, 
потом боязливо оглянулся назад, туда, откуда пришел.
Там, в открытой двери, освещенный со спины, застыл силуэт человека. Судя по 
растерянности господина Бекермана, этот человек производил на него парализующее 
впечатление. Бекерман подошел к столу, на котором лежала металлическая 
коробочка. Дрожащими руками он раскрыл коробочку и достал из нее шприц. И снова 
оглянулся на черный силуэт за спиной. Неожиданно тот рванулся вперед, прямо на 
господина Бекермана. Негромко охнув, бизнесмен бес чувств рухнул на пол. Сверху 
на него упал черный силуэт. И грязно выругался.
Тем временем в освещенном проеме двери вырос силуэт другого человека. Это от 
его мощного пинка влетел в кабинет его предшественник, который навел столько 
страха на господина Бекермана. Человек шагнул в кабинет и прикрыл за собой 
дверь. В кабинете вспыхнул яркий свет. Дверь исчезла, ее место теперь занимало 
большое зеркало.
– Эх, Игорек, – сказал Успенский, ибо это он отвесил следователю сокрушительный 
удар ногой в область ягодиц. – Ну, зачем ты так?
Тот мигом развернулся и направил на астролога пистолет, который и раньше сжимал 
в руках. Теперь стало понятно, почему господин Бекерман вел себя столь странно. 
Под дулом пистолета многие теряют привычную сноровку и впадают в оцепенение.
В кабинете они были не одни. Прокурор–криминалист мыском ботинка, по 
футбольному, выбил оружие из руки следователя. И тут же на поверженного 
преступника навалились два дюжих омоновца, приставленных охранять Василису. Они 
подняли его, встряхнули и усадили на стул. Потом убедились, что у него нет 
другого оружия, отпустили и помогли подняться всхлипывающему господину 
Бекерману.
И тут Доронин воспользовался моментом. Пока никто его не держал, он рванулся к 
зеркалу, за которым скрывалась потайная дверь. Стул, на который его усадили, 
послужил ему орудием. Со звоном зеркало рассыпалось крупными и мелкими 
осколками. Доронин скользнул в дверь и захлопнул ее за собой буквально перед 
носом преследователей.
– Скорее в коридор! – крикнул прокурор. – Там вход в кабинет Бекермана!
Омоновцы бросились туда. Астролог с неодобрением посмотрел на осколки.
– Зря он зеркало разбил. Это к покойнику.
И заклинил ручку потайной двери ножкой брошенного следователем стула. Теперь 
тот не смог бы снова воспользоваться потайной дверью.
Из коридора доносились громоподобные звуки. Омоновцы высаживали дверь в кабинет 
Бориса Абрамовича. Чтобы справиться с преградой, им понадобилось минуты две. 
Когда, уступая напору, дверь с грохотом распахнулась, глазам вошедших 
представилась печальная картина.
Доронин лежал на полу, раскинув ноги и руки. Рядом с ним валялся пустой шприц, 
игла которого все еще торчала из шеи следователя.
– Врача! «Скорую!» – вскричал Филатов.
Но Успенский только покачал головой.
– Ему уже не поможешь.
Он прошелся по карманам погибшего и обнаружил то, что искал. Флешку с 
предсмертным посланием Ады. Василиса наблюдала всю эту сцену из угла. Она была 
подавлена. Впрочем, куда сильнее происшествие потрясло Бекермана. Тот выглядел 
просто убитым. Успенский хотел было отвесить ему подзатыльник, но удержался. 
Жалко дурака стало.
– Набил бы я тебе рыло, да Заратустра не позволяет! – сообщил астролог. – 
Кстати, вот и очередной удар. Я же советовал тебе посидеть дома. Имей в виду, 
этот удар не последний. Главный тебя ждет впереди. Сегодня или завтра. 
Претензии можешь предъявить своему другу Тимаковскому.
Бекерман совершенно расклеился.
– Доронин меня обманул сказал, что я срочно должен приехать в банк. Я даже не 
знал зачем. А когда я пришел, он сказал, что я не оправдал доверия темных сил и 
за это буду наказан. Бред какой-то! Потом достал пистолет и велел идти в дверь. 
Я и не знал, что там какая-то дверь имеется. И вот.
Губы его затряслись, он зарыдал, будучи не в силах произнести ни слова.
Филатов рассматривал распростертое на полу кабинета тело следователя Доронина.
– Да, капитан, никогда ты не будешь майором.
Он наклонился над телом и еще раз внимательно осмотрел место укола.
– Странно, – задумчиво проговорил он.
– Что именно?
– В такое место колоть самого себя неудобно. – Прокурор ткнул себе в шею 
пальцем, для чего ему потребовалось неестественным образом вывернуть руку.
– На себе не показывай.
Андрей неожиданно развернулся и поспешно вышел в коридор. Он вернулся в кабинет 
Ады. Прокурор последовал за ним с непонимающим видом. Войдя в кабинет Ады, 
астролог снова остановился перед потайной дверью. Стул валялся на полу.
– Плохо дверь закрыл, – покачал головой Успенский. – Вот она и уползла.
– Уползла? Так ты думаешь, что это снова та змея? Получается, что это не он сам 
себя, а она его уколола? – нахмурился Филатов.
Успенский с силой потер лоб.
– Снова классическое убийство в запертой комнате. Запишем в загадки или внесем 
ясность? Дай-ка я его пощупаю, может, что и увижу.
Он наклонился и протянул руку к шприцу.
– Что? – взвился на дыбы прокурор–криминалист и силой оттащил друга от опасного 
артефакта. – Какие еще загадки? Самоубийство это! Понял? Или ты в таком громком 
деле хочешь на меня висяк пристроить? Так что забудь про змей, про ведьм и 
прочую нечисть. Са–мо–у-бий–ство! – раздельно произнес он по слогам.
Успенский задумался. Нет, в самом деле, чего ему еще надо? Зло наказано. 
Главный исполнитель – вот он – лежит, раскинув руки и ноги. Очередная 
сброшенная за ненадобностью змеиная кожа. Или отброшенный в минуту опасности 
хвост ящерицы. Можно, конечно, искать неизвестную женщину–змею, убившую, вне 
всякого сомнения, своего сообщника. Можно даже ее найти. Но что это даст? 
Просто в своих поисках он поднимется еще на одну ступеньку. Но за ней будет 
другая. Конечно, когда-нибудь это придется сделать, но только не сейчас. Сейчас 
он слишком устал.
– Нам всем пора отдохнуть.
Сказал Андрей и пошел к выходу.



Глава 11.
Петля Ахримана

Филатов хотел, как всегда, отвезти друзей к Успенскому, но, неожиданно, 
Василиса запротестовала:
– Едем ко мне. А то у меня дома все пылью заросло. И цветы полить надо.
Конечно, она сильно преувеличивала. Цветов она не держала, а пыль – это такая 
субстанция, которая любит общение. Даже в космосе она кучкуется вокруг звезд и 
планет, а не в пустом межзвездном пространстве. Поэтому там, где человек ее 
постоянно убирает, она тут же, на радость ему, появляется. А где нет никого, 
там и пыли почти не бывает.
Войдя в квартиру журналистки, Филатов по достоинству оценил суровую спартанскую 
обстановку. Велотренажера под ворохом навешенной на него одежды он не разглядел,
 но все же вскользь заметил.
– Квартира настоящей женщины.
– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Андрей.
– Настоящая женщина должна срубить дерево, разрушить дом и воспитать дочь 
настоящей женщиной, – пояснил прокурор.
Успенский согласился.
– Дочери не имеется, воспитывать некого, а остальное совпадает.
Между тем Филатов с видом заговорщика извлек из своей прокурорской папки 
объемистый пакет.
– Что это? – с подозрением спросил Успенский.
Он знал друга как любителя устраивать сюрпризы. И не ошибся.
– Рукопись Булгакова. – Прокурор–криминалист плюхнул пакет на стол. – У тебя 
пара часов на все. Успеешь справиться?
– За глаза хватит! – загорелся астролог. – У Васьки сканер мощный, автомат. 
Даже скоропись разбирает. Сейчас мигом все обработает.
Он быстро распечатал упаковку и заложил стопку пожелтевших листов в гнездо 
прибора.
– Бумага старая. Не сожжет? – забеспокоился Филатов.
– Рукописи не горят, – обнадежил его Андрей.
– Идите на кухню, хватит сплетничать! – донесся до них голос хозяйки.
Когда они пришли, она сообщила:
– У меня портвейн имеется. Настоящий, португальский, красный. Восемьдесят 
седьмого года.
– Хорошо бы пива, – отозвался прокурор. – Но мне еще работать. Это вам, 
лоботрясам, можно.
Андрей почесал кончик носа.
– Какого, говоришь, года? Восемьдесят седьмого? – переспросил он. – Ну, не знаю,
 мне «Агдам» как-то привычнее. Кстати, дамы портвейна не пьют. Только херес. 
Так что предлагаю ограничиться кофием.
От кофе прокурор также отказался и пил чай. Василиса сварила кофе в медной 
турке и разлила в чашки себе и Андрею. Щелкнула кнопкой пульта телевизора.
На экране Чак Норрис в роли крутого следователя точными сокрушительными ударами 
калечил банду отпетых негодяев.
– Вот, учитесь, как надо бороться со злом, а вы все только ковыряетесь, – 
злорадно проворчал прокурор.
– Конечно, – согласился Успенский. – А ты в курсе, что Чак Норрис родился 
десятого марта тысяча девятьсот сорокового года?
Василиса недоверчиво уставилась на астролога.
– Не хочешь ли ты сказать, что и он преемник миссии Булгакова?
Тот пожал плечами.
– Кто знает? Пути добра неисповедимы, и каждый служит ему как умеет. Пути зла 
иногда тоже. И следователи бывают разные как в кино, так и в жизни.
Они пили кофе, Филатов задумчиво прихлебывал свой чай.
– Это ты про Доронина? Я до сих пор не понимаю, как он мог.
– Он слишком долго всматривался в пропасть и не заметил, что пропасть 
всматривается в него, – сказала вдруг Василиса. – И не выдержал.
– Да, так часто бывает, – согласился прокурор. – Охотник не замечает тот момент,
 когда сам становится добычей. Доронин расследовал махинации людей из 
«Офис–банка», но сам попался им на крючок. И стал их орудием. И усердно служил 
до тех самых пор, пока не совершил роковую ошибку.
Андрей кивнул.
– Да, те, на кого он работал, не прощают ошибок. Они обещают самые 
фантастические перспективы, но при первой неудаче устраняют виновного, как 
неисправный механизм, и заменяют новым. Кстати, исправный механизм они тоже 
устраняют после того, как он становится не нужен. Думаю, пару бесов искать не 
имеет смысла. Скорее всего, они уже где-нибудь на дне карьера или под асфальтом.
 Поэтому он и запаниковал.
Василиса залпом допила свой кофе.
– А как бы он действовал, если бы ты его не разоблачил?
– Тут все ясно. Убил бы Бекермана уколом воздуха в вену, инсценировав еще одно 
самоубийство. Или же Доронин мог застрелить его якобы при попытке украсть шприц.
 И сунул бы ему в карман флешку с предсмертным посланием Ады. Не зря же он ее с 
собой таскал. А потом бы выяснилось, что Бекерман подслушал через стенку наш 
разговор и решил опередить. Вот вам и полная картина. Бекермана подставляли с 
самого начала. Никто не собирался долго держать его на месте управляющего. И 
если на Доронина у офитов были далеко идущие планы, то Бекерман служил для них 
разменной пешкой.
Филатов налил себе еще чаю.
– Значит, интрига против Покровского тоже была частью игры?
Успенский кивнул.
– Конечно. На первом этапе нужно было подставить Покровского. Гелла по заданию 
Доронина подбросила режиссеру украденную рукопись. Думаю, у них имелись и 
другие улики. Но они не понадобились. Здесь ты, Петрович, здорово преуспел. 
Половину работы за них сделал. Второй этап тоже прошел блестяще. Доронин 
разоблачает свою же сообщницу и переводит стрелки на Бекермана.
– Но почему он думал, что она его не выдаст? – спросила Василиса.
– А он так и не думал. Сначала она не знала, кто ее топит, а когда узнала, 
пришла в ярость. Ты же сама слышала, как она грозила оторвать ему голову. Но он 
ее опередил.
– А что насчет послания Ады? – снова спросила Василиса. – Ведь из-за него нас 
чуть не убили, из-за него меня похитили. А потом, как ты говоришь, хотели 
подбросить обратно?
– Они боялись, что она оставит более серьезные улики, – продолжал астролог. – К 
тому же, я уверен, послание наверняка сокращено и отредактировано. А быть может,
 и вовсе сфальсифицировано. Здесь же важно не содержание, а упаковка – флешка, 
которую я передал твоим похитителям.
– Не понял? О чем идет речь, что и кому ты передал? – встрепенулся прокурор.
– Потом объясню, – успокоил его Андрей. – Итак, переходим к третьему этапу. 
Зачем кому-то понадобилось делать следователя Доронина лучшим другом режиссера 
Покровского? Тут тоже несложно разобраться, хотя и нет полной ясности. 
«Офис–банк» – даже не верхушка айсберга. Это маленькое пятнышко на его верхушке.
 Силы, которые за ним стоят, все время пытаются, грубо говоря, устроить конец 
света. Такая у них программа максимум.
– И для этого Игорь режиссера обхаживал и меня топил? – в голосе Филатова 
сквозило недоверие.
Успенский утвердительно кивнул.
– Именно так. Большой путь начинается с маленького шага. Подставляя Покровского,
 а потом освобождая его, Доронин убивал двух зайцев. Во–первых, он входил к 
нему в доверие, а во–вторых, убрал со своего пути тебя, Петрович. Покровский же 
был интересен ему и его боссам как сосед и друг Президента, который ввел бы 
Доронина в круг высшей государственной элиты. Собственно, мы же с вами 
присутствовали при начале этой великой дружбы.
– Ты это серьезно? – теперь не поверила и Василиса.
Андрей усмехнулся.
– А ты можешь назвать другой способ, который в наших сегодняшних условиях может 
поднять человека на самый верхний социальный уровень? Сегодня правят бал личные 
охранники, личные секретари, личные сантехники и парикмахеры. Массажисты опять 
же. Ну и друзья, друзья их друзей и так далее.
Подумав, она вынуждена была согласиться. Но не до конца.
– Хорошо, – сказала она. – Допустим, вошел Доронин с помощью Покровского в 
ближнее окружение. А дальше?
– Вот здесь можно только предполагать, – признался Успенский. Первый, и самый 
безобидный вариант, шкурный – следователь Доронин хотел сделать 
головокружительную карьеру. Второй вариант маловероятный, но возможный – 
следователь Доронин собирался войти в доверие к Президенту и убить его. И 
третий вариант – следователь Доронин собирался втереться в окружение Президента,
 чтобы оказывать на него нужное влияние. При его способностях и поддержке 
«Офис–корпорейшн» это было бы нетрудно сделать. А со временем, лет через 
десять–двенадцать, при нашей древнеримской системе выбора императорских 
преемников мог бы и сам стать президентом. И тогда вполне мог бы устроить конец 
света, чего не удалось его предшественникам в тысяча девятьсот сорок третьем 
году. Сам понимаешь, в стране у нас вечно все неблагополучно, а дальше, похоже, 
еще хуже будет. Народ нищий, озлобленный, жизнь – копейка. От власть имущих 
всех тошнит, включая и самих власть имущих. При таких настроениях достаточно 
любого детонатора, чтобы все рвануло. Но ни доказать, ни опровергнуть мою 
версию, разумеется, нельзя. Остается только выбирать и верить.
Филатов с уважением посмотрел на друга.
– Неправдоподобно, но именно по этому вполне возможно. И как же ты вычислил 
нашего казачка?
Андрей усмехнулся.
– Фотография помогла. Та, на которой ведьма Гелла была снята со своим женихом. 
Я, конечно, тогда не знал, кто это жених. Думал и на Покровского, и на 
Бекермана. Допускал, что им может оказаться кто-то из актеров или обслуги их 
театра. Ну вот, сначала я догадался, что этот самый жених и есть убийца. А 
потом по фотографии установил и личность жениха.
– Но ты же говорил, что она тебе портрет жениха не показала.
Успенский кивнул.
– Так и было. Потом я нашел эту фотографию на полу возле повешенной Геллы. На 
ней половинка с женихом и вовсе была оторвана.
– А как же ты его опознал? – не понял прокурор.
По руке. Точнее – по часам на руке. Как-то Доронин похвастался своими шикарными 
часами. Мне это показалось странным. С его слов выходило, что парень он честный 
и взяток не берет. И вдруг такие дорогие часики. Когда-то, в момент финансового 
преуспевания, я как раз такие же купить хотел, но по деньгам не потянул. А ему, 
видите ли, на день рождения подарили. Друзья, видите ли, скинулись. Если даже 
по штуке баксов, это сколько же друзей надо иметь? А потом на фотографии Геллы 
с женихом я эти часики снова увидел. Он ту половину, на которой сам был 
запечатлен, оторвал, а про руку с часами, которой невесту обнимал, забыл.
– И все так просто? – разочарованно протянул Филатов. – По часам и дурак 
определит. А при чем же тут звезды?
Успенский напустил на себя важный вид.
– А вот тут-то мы и подошли к самому главному. Дело в том, что, когда Гелла 
попросила меня составить гороскоп для нее и ее жениха, она дала мне данные, 
свои и жениха. И, согласно этим данным, жених родился двенадцатого февраля, под 
знаком Водолея и в год Змеи. Как ты помнишь, это дало нам ключ к раскрытию 
убийства Ады Винтер. А по дате на часах его день рождения совпал с днем 
рождения Михаила Булгакова, то есть пятнадцатого мая. И это помогло мне 
разобраться в его личности.
Прокурор почесал затылок.
– Можно с этого места поподробнее?
– Пожалуйста. Доронин, или как там его звали на самом деле, родился под знаком 
Тельца, но его дню рождения соответствовало скопление планет – Венеры, Марса и 
Луны – в созвездии Овна.
– Баран и есть баран! – буркнул Филатов. – И как его это характеризует?
– Амбициозен, слишком эмоционален. Сначала делает, потом думает. Начисто лишен 
дипломатии. Собственно, на этом и погорел. Слабые Луна и особенно Венера 
говорят о его управляемости. Падок на баб и деньги. В нашей истории он оказался,
 скорее всего, по причине связи его рождения с рождением Булгакова. Но та 
темная сторона личности, которая у Булгакова воплотилась в художественных 
образах его демонических персонажей, у Доронина реализовалась, извините за 
тавтологию, в его реальной жизни.
– Да, не повезло ему, – вздохнула Василиса. – Суетился, интриговал, воображал, 
что играет чужими жизнями. И вот – всего одна смертельная инъекция.
– В отличие от Булгакова, – заметил Андрей. – Тот оказался сильнее инъекций. А 
ведь и нашему следователю могло повезти. У него Юпитер, «Звезда Королей», 
находится именно в Королевском градусе
– Но зачем ему понадобилось врать? – не успокаивалась Василиса.
Филатов тоже озадаченно посмотрел на астролога.
– И правда, зачем?
Андрей сурово сдвинул брови.
– Угадай с трех раз. Если ты спрашиваешь меня как прокурор, то я предположу, 
что он такой же Доронин, как я патриарх Гермоген. Но вообще-то это я должен 
задать тебе этот вопрос. Как прокурору. Во всяком случае, то, что у парня как 
минимум два имени и два дня рождения, сомнений не вызывает. Поэтому его и 
использовали ребята из «Офис–банка». Надеюсь, установить его подлинную фамилию 
и род деятельности тебе, как прокурору, труда не составит. А заодно и то, как и 
с чьей помощью он стал следователем.
Филатов хотел обидеться, но вместо этого призадумался. Внезапно его лицо 
озарила догадка:
– Точно! А я-то голову ломал! Помнишь, когда на Василису в подвале те двое 
громил напали? Я тогда велел Доронину «наружку» за ними пустить. Ну, то есть 
установить оперативное наблюдение. А он сказал, что кто-то из Генеральной 
прокуратуры это распоряжение отменил. Кто отменил, я сразу понял. Я тебе, Палыч,
 как-то говорил про моего злейшего друга из Генеральной прокуратуры. Так это 
его работа. Понятно, что «Офис–банк» ему в лапу дал. Да и мне палки в колеса 
расследования вставить случай подвернулся. Но я понять не мог, как он узнал про 
это мое распоряжение. А получается, что сам Доронин его и проинформировал.
Тут в кармане прокурора заиграл милицейский марш. Он достал трубку мобильника и,
 по обыкновению, хмуро буркнул:
– Старший советник юстиции Филатов.
Но, по мере того как он слушал, лицо его все больше прояснялось. А последнюю 
фразу он произнес чуть ли не весело:
– Кто бы мог подумать? Такой сюрприз. Ну, пока.
– Что, двойня? – спросил Андрей, когда прокурор убрал трубку.
Тот не сразу отреагировал.
– А? Что? Какая двойня? Да иди ты со своими приколами. Легок на помине. Так вот,
 мой злейший друг из Генеральной, который Игорька Доронина на мое место сватал, 
а меня собирался на пенсию отправить, получил новое назначение. Самого его 
сосватали. Повышение получил, в Заполярье. Прокурором в какой-то Саксурдах. 
По–моему, это где-то на Колыме.
Василиса наклонилась к Успенскому.
– Мне сегодня тоже звонили. Насчет наследства Ады.
Тот сделал удивленное лицо.
– И кому теперь все богатство отойдет? Неужели тебе?
Василиса пожала плечами.
– Этого я не знаю. Но мне под большим секретом сообщили, что я теперь – 
владелица журнала «Модус вивенди». И знаешь, кто доложил? Лелик. Прямо ковриком 
стелился. Остальные члены редколлегии на помилование не надеются, точат копья и 
ищут адвоката. Так что с меня и этих проблем хватит. Ой, смотри, Борюсик!
Телевизор все время работал с выключенным звуком. Сейчас на экране появилось 
перепуганное лицо господина Бекермана.
– Сделай погромче, может, про нас говорят, – попросил Филатов.
Василиса прибавила звук. Но говорили не про них и не про события, участниками 
которых им пришлось стать в этот вечер. Речь шла о мошенничестве, участником 
которого оказался Борис Абрамович. Ведущий криминальных новостей сообщил 
зрителям, что преступная группа, совершившая кражу яиц работы Фаберже из 
частной коллекции, пыталась «отмыть» краденое, подарив часть похищенного 
государству. Посредником в этой коррупционной сделке оказался господин Бекерман.
 В качестве одного из организаторов кражи и аферы называли опытного мошенника, 
рецидивиста Цыганенко, который выдавал себя за экстрасенса и астролога. Он вам 
известен как Сергей Тимаковский.
– И тут развели лопуха, – прокомментировал злоключения Борюсика прокурор.
– А ведь я предупреждал его, – вздохнул Успенский. – Звезды не лгут.
Но Василиса не успокаивалась:
– Но послушай, ведь и Покровский, и Бекерман – оба родились под знаком Рыб, в 
один день, десятого марта. Но ведь они совершенно разные люди.
– Конечно. – Успенский устало усмехнулся. – Оба они – Рыбы. Только Покровский 
Рыба, которая плавает в живой воде и стремится вверх, а Бекерман – в мертвой, 
его все время ко дну тянет. Сейчас, в эпоху Водолея, выбор людей, рожденных под 
знаком предыдущей эры, особенно важен. К тому же, оба они не оправдали 
возложенной на них миссии в деле конца света. Но причина у каждого оказалась 
своя. Покровского совесть заела, а Бекерман, судя по всему, просто струсил. Но 
свои функции оба выполнили. Так или иначе, Мастер завершил свою миссию и обрел 
покой. И волю.
Тут Филатов вдруг спохватился:
– А что там с рукописью? Твой агрегат ее не сжевал? Если с ней что-то случится, 
мне же голову вместе с погонами снимут!
– Цела твоя рукопись, – успокоил его Андрей. А текст я уже «Пифагором» 
обработал. Это такая замечательная нумерологическая программа для текстовых 
кодов. Окончательную редакцию романа я еще раньше проанализировал, а теперь и 
первый вариант. Интересно будет сравнить. Вот, кажется, готово.
Он склонился нал экраном ноутбука. Василиса тоже заглянула.
– Не понимаю, – сказала она, – почему все упирается в сорок третий год? И у 
Булгакова в первом варианте дело в сорок третьем году происходило.
Андрей внимательно посмотрел на нее.
– А ты вспомни события Великой Отечественной. Перед началом сорок третьего года 
– нацисты стоят на Волге, под Ленинградом, да и от Москвы недалеко отброшены. И 
вот сорок третий: окончательный разгром немцев под Сталинградом, затем разгром 
венгров под Воронежем. Летом Курская битва, потом битва за Днепр. И при этом мы 
несем самые большие потери за всю войну. Конец года – Тегеранская конференция. 
Сорок третий год был непростой, переломный. И, если бы в этот момент 
инициативой владели не мы, а Гитлер страшно даже подумать. К тому же, ты 
помнишь, что нам говорил профессор со свалки про возможности немцев: реактивные 
самолеты, летающие тарелки, атомную бомбу и прочее? Но все получилось 
по–другому. Война началась раньше, в сорок первом. И мы, ценой невероятных 
потерь, сумели перехватить инициативу и спасти мир. Кроме того, в сорок третьем 
году Поместный собор избрал патриарха. А это тоже кое-что значит.
– И ты думаешь, что роман Булгакова сыграл здесь какую-то роль?
– Допускаю. Мастер, начав писать роман чуть ли не под диктовку темных сил, 
постепенно изменил полярность текста. В черновиках Булгаков отмечал, что 
Нострадамус назначил на тысяча девятьсот сорок третий год конец света. Ведь 
этот год отмечен Метоновым циклом.
– Это что еще за ерунда? – нехотя заинтересовался Филатов.
– Метонов цикл составляет девятнадцать лет и служит основой для расчета и 
православной, и католической Пасхи по Юлианскому календарю. Так вот, 
Нострадамус утверждал, что конец света наступит, когда Страстная Пятница 
придется на день святого Георгия, Светлое Воскресенье – на день святого Марка, 
а праздник Тела Христова – на день святого Иоанна. Кстати, два года подряд обе 
Пасхи, католическая и православная, отмечались в один и тот же день.
– И эти совпадения пришлись на сорок третий год?
– Точно. В сорок втором и сорок третьем. Вы помните, чем заканчивается роман?
Филатов скромно отвел глаза, а Василиса ответила за обоих:
– Конечно, помним. Мастер и Маргарита умирают, и все – Иешуа, Понтий Пилат и 
его собака – уходят по лунной дорожке.
Кстати, еще одно интересное совпадение. В сорок третьем году, как раз на Пасху, 
умер Владимир Немирович–Данченко, один из создателей МХАТа. Кстати, он и его 
брат, известный писатель, до революции были масонами. Так вот, Булгаков 
Немировича недолюбливал и считал даже более виноватым в своих бедах, чем 
Станиславского. Но сам Немирович признавался, что считает Булгакова лучшим 
драматургом, и обвинял Станиславского и прочих сотрудников театра, что они 
мешают Булгакову плодотворно работать. Непонятно, почему он так говорил, ведь 
это противоречило корпоративной масонской этике. Но защитником писателя он все 
же был. Как, впрочем, и Сталин.
– Мы отвлеклись от темы, – напомнила Василиса. – Значит, роман кончается тем, 
что все умирают и уходят по лунной дорожке. И что из этого следует?
– Ага! – крикнул Успенский так, словно уличил в чем-то нехорошем. – Вот она, 
картина манихейской благодати! Получается, что реальный мир – зло. А подлинная 
свобода только в загробной жизни. И, если хочешь стать свободным, умри!
– И что?
– А то, что в окончательном варианте вся эта картина счастья оказывается 
наркотическим бредом поэта Ивана Бездомного. И это только один из примеров. Так 
Булгаков переработал всю рукопись. Вот анализ. – Андрей указал на ноутбук.
Но Филатов был не удовлетворен таким объяснением.
– Даже если считать, что рукопись «Мастера и Маргариты» – это код, созданный по 
принципам нейро–лингвистического программирования, то что дальше?
– А дальше простая связка, – объяснил Успенский. – В игру включается начальник 
разведуправления Гендин и его агент Ольга Чехова, которая через Геббельса 
выходит непосредственно на Гитлера.
– Постой–постой, – Филатов даже зажмурился от напряжения. – Я по телевизору 
передачу смотрел, она называлась «Чайка» Гитлера». Только там сказано, что 
задачей нашей разведчицы было максимально оттянуть начало войны между Советским 
Союзом и Германией. Ей потом даже орден за это дали. Но тогда получается, что 
все вышло наоборот?
Успенский снова кивнул.
– Ты правильно понял. Задумали одно, а получили совсем противоположное. Но 
сделали вид, что именно этого и добивались. В результате пакт 
Молотова–Риббентропа, заключения которого так добивались офиты и манихеи, не 
сработал. Война началась не в сорок третьем, а в сорок первом. И немцы, заметь, 
немцы, а не мы, оказались к ней не готовы. Оказались не готовы уничтожить мир. 
В этом и заключалась великая мессианская роль России. Смертью смерть поправ, 
величайшим самопожертвованием наша страна спасла мир от неизбежной гибели.
Василиса поддержала астролога.
– Да–да, тот профессор на свалке то же самое говорил.
Но Филатов не сдавался:
– Ну хорошо, допустим, что этот код попал к астрологу Гитлера или к Геббельсу, 
или даже к самому Гитлеру. Ты что, считаешь, что они по–русски читать умели?
Успенский встал и заговорил тоном школьного учителя:
– Видишь ли, Петрович, в семье индо–европейских языков русский и немецкий 
являются как бы двоюродными братьями. То есть коды и шифры, что в одном, что в 
другом, работают по одному принципу.
– А в чем тогда вообще смысл работы Булгакова? Сам написал программу конца 
света, сам же ее и испортил? Зачем было время тратить? Как говорит мой сосед – 
дешевле выспаться.
Андрей почесал затылок, подыскивая доступное прокурору сравнение.
– Понимаешь, Петрович, любая работа состоит из двух моментов. Первый момент – 
это, собственно, работа. А второй состоит в том, чтобы убрать за собой рабочее 
место и проветрить помещение. Так и Мастер. Сначала он создал текст, способный 
повлиять на судьбу мира. И после этого максимально обезвредил его опасный 
потенциал. Не зря он выправлял эту рукопись до конца своей жизни. А потом его 
вдова еще двадцать лет вносила в нее поправки по оставленным им замечаниям. И 
то не до конца. Отсюда и чертовщина нет–нет да и проявится. Хотя, быть может, 
нам еще предстоит открыть истинное назначение этого романа.
Прокурор покачал головой.
– Да, слишком уж все сложно.
– Хочешь проще? Пожалуйста. – Успенский похлопал прокурора по плечу. – Ты 
«Роковые яйца» Булгакова читал?
– Это где профессор облучил вместо куриных змеиные и крокодильи яйца, и из них 
всякие ползучие гады вылупились? – уточнил прокурор.
– Точно, – подтвердил Андрей. – Помнишь, все эти гады наступают на Москву с 
запада? Армия не может справиться. И тут ударяют небывало ранние заморозки. 
Наступление ползучих гадов остановлено, все они погибают. Тебе это не 
напоминает осень и зиму сорок первого года? И гибель фашистских гадов.
Филатов застыл, как громом пораженный.
– Вот черт, а ведь и в самом деле, – пробормотал он. – Неужели он все это 
предвидел?
– Или запрограммировал, – с торжеством закончил Андрей. – Так что можешь 
считать рукопись романа детонатором и инструментом нейро–лингвистического 
программирования.
Потом повернулся к Василисе.
– И почему все Козероги такие упрямые?
Филатов поднялся и стал собираться.
– За Козерога ответишь! Ладно, это вам, лодырям, делать нечего. Можно языком 
трепать, можно и спать ложиться. А мне теперь до утра отписываться. Я поехал.
Уходя, уже в дверях, он обернулся и сказал:
– Тогда получается, что Булгаков нарушил договор с дьяволом и не погубил мир, а 
спас? Странно, что ему это сошло с рук.
Успенский вздохнул.
– Сошло с рук? Вряд ли. Думай что угодно, Алеша, но через год с небольшим 
Булгаков умер.
Все замолчали. Наконец Филатов поднялся.
– Отдаю тебе должное и выражаю благодарность за оказанную помощь. Я бы, конечно,
 и сам справился. Но это получилось бы не так эффектно.
– Не так эффективно, – поправил Успенский.
Филатов пробурчал что-то неразборчивое, вышел и закрыл за собой дверь. Он 
размышлял о судьбе Булгакова.
Успенский знал, о чем говорил.
Ровно через год после трагических событий в санатории имени Воровского, осенью 
1939 года, Булгаков ездил в Ленинград. Там ему поставили диагноз, о котором он 
и сам уже знал: остроразвивающаяся высокая гипертония, склероз почек. Он был 
врачом и понимал, что обречен.
Потом он вернулся в Москву и слег. Больше он не вставал. Но и лежать было 
невозможно. Малейшее движение вызывало у него невыносимые боли и нестерпимые 
страдания. Ему не всегда хватало сил, чтобы сдержать крик боли. Сначала он 
держался на снотворных и обезболивающих, но и они перестали помогать.
Потом он ослеп.
6 февраля 1940 года он вдруг сказал жене:
– В первый раз за все пять месяцев болезни я счастлив… Лежу… покой, ты со мной… 
Вот это счастье.
8 марта он попросил ее:
– Пойди ко мне, я поцелую тебя и перекрещу на всякий случай… Ты была моей женой,
 самой лучшей, незаменимой, очаровательной… Когда я слышал стук твоих 
каблучков… Ты была самой лучшей женщиной в мире. Божество мое, мое счастье, моя 
радость. Ты любила мои вещи, я писал их для тебя… Я люблю тебя, я обожаю тебя! 
Любовь моя, моя жена, жизнь моя!
10 марта, в 16 часов 39 минут, человек с уранически–синими глазами умер. А 
ровно через два дня закончилась советско–финская война.
* * *
Василиса стояла в прихожей, прислонившись спиной к двери.
– Значит, он не пал? – тихо спросила она.
– Получается, нет. Парадоксально, но я думаю, его спас Сталин. Он выступил в 
роли Великого Инквизитора. Своим опосредованным влиянием он помог Булгакову 
избежать ловушек, тех, что ему расставили офиты, которыми руководил товарищ 
Бартини.
Василиса задумалась.
– А ты хотел бы в этом убедиться наверняка? Вон Филатов рукопись на столе 
оставил. Может, возьмешь ее и поколдуешь?
Андрей отрицательно покачал головой.
– Нет, не нужно. Я и так знаю. К тому же, в природе просто не осталось 
артефактов, связанных с Булгаковым, которых я бы еще не держал в руках. Да мне 
теперь это и не нужно. Он ушел и больше не вернется. Мастер спасся. Искупил 
вину. А последнюю точку поставили Покровский с Бекерманом.
Она посмотрела на него с удивлением.
– А ты разве не при чем?
– Я помогал. Ты тоже. Мы все хорошо поработали, и теперь он свободен.
И повторил:
– Я это знаю.
Они помолчали.
Успенский посмотрел Василисе в глаза.
– Помнишь, – сказал он, – ты спросила меня, какова моя сверхзадача как 
астролога? Ты еще тогда матроса и пожарного в пример привела. Теперь я понял 
свою сверхзадачу.
– И как же она выглядит?
– Я ассенизатор, санитар. Чистильщик авгиевых конюшен зла. Определяю, откуда 
воняет, иду туда и вычищаю.
Василиса прищурилась.
– А подробнее?
Успенский посмотрел на нее с сомнением.
– Неужели тебе все это еще не надоело? Ладно, тогда слушай. Сценарий зла 
коренится глубоко в коллективном бессознательном и однажды воплощается и 
концентрируется в самой что ни на есть конкретной личности. Эту личность – 
Носителя Зла – окружает группа пособников, которые завязаны на него как на 
лидера. Они слетаются к нему, словно мухи на огонь Люцифера. И чем дальше, тем 
их больше. Количество зла растет и в один прекрасный момент переходит в 
качество. Взрыв, катастрофа, мировая война. И даже, в худшем случае, Армагеддон.
 Все как у Булгакова. И как в жизни. Запущенные случаи особенно опасны. Возьми, 
например, Гитлера и его окружение. Поэтому Носителей Зла необходимо отыскивать 
и обезвреживать как можно раньше, пока они еще не набрали силу и не окружили 
себя толпами помощников.
– И каким способом можно определить такого Носителя Зла? – скептически спросила 
Василиса. – По запаху?
– Конечно, нет. Но его можно вычислить. Как невидимую планету. По аналогии с 
его предшественниками. Не знаю, как это объяснить, но здесь неумолимо действует 
закон аналогий. И он действует как в отношении самого Носителя Зла, так и в 
отношении его окружения. Проблема в том, чтобы точно определить, кто является 
предшественником Носителя. Тогда становится понятной логика сценария зла. А 
дальше – дело техники. Остается сущий пустяк – взять и обезвредить. Что мы и 
сделали.
Он устало улыбнулся.
– Останешься? – спросила она.
– Нет не сегодня.
– А твоя нога.
– Уже почти не болит.
– Но ты выпил.
– Возьму такси. Пойми и не обижайся.
Она поняла и не обиделась. Он взял свой непросохший плащ и направился к дверям. 
Улица была пуста. Он перешел проезжую часть и остановился на краю тротуара. 
Машин не было. Глаза слипались. Он поднял шлагбаумом руку, а другой оперся на 
фонарный столб и прикрыл глаза вроде бы только на миг.
Неясная тревога заставила Андрея открыть глаза. Прямо на него неслась черная 
иномарка. За рулем машины он не поверил своим глазам. За рулем была женщина. 
Мгновенно, словно на моментальном снимке, Андрей разглядел ее бледное лицо с 
заостренными чертами, огненный взгляд и рыжие волосы, метавшиеся, как змеи на 
голове Медузы Горгоны. Это было лицо из его видений. Там женщину звали 
по–разному: Лилит, Женщина–змея, Женечка Гладун, Евгения Ежова, прекрасная и 
отталкивающая. И, что самое страшное, сейчас она буквально парализовала его 
леденящим взглядом почти прозрачных, горящих бледным мертвым огнем 
водянисто–белесых глаз.
Совпадение или колдовство?
Непонятное оцепенение не отпускало его. Он застыл столбом, не в силах сделать 
хоть шаг. Машина с огненной фурией за рулем мчалась прямо на него.
Неожиданно крепкая рука сжала его предплечье и с силой рванула в сторону. 
Незнакомец сумел выдернуть Андрея из-под самого бампера машины. С каким-то 
змеиным шипением та пролетела в каких-нибудь нескольких сантиметрах от него и 
скрылась, как призрак смерти.
Андрей стряхнул оцепенение. Он посмотрел вслед четырехколесному монстру и 
только затем обернулся к своему спасителю. Но того уже не было рядом. Астролог 
увидел только удаляющуюся спину.
– Постойте! – крикнул он
Но незнакомец только прибавил шагу. Его силуэт и походка показались Андрею 
странно знакомыми. Он попытался напрячь гудящие мозги и тут ощутил болезненный 
укол где-то в глубине сознания.
Михаил? Брат? Но это невозможно! Откуда ему здесь взяться?
Незнакомец свернул за угол и исчез. Андрей бросился к углу дома, но длинный 
переулок был уже пуст.
За спиной Андрея, со стороны проспекта, шумно заскрипели тормоза.
– Эй, мужик, куда тебе? – послышался густой бас.
– А? – Андрей поспешно повернул голову.
Из остановившегося такси на него с раздражением смотрел водитель.
– Хрена на! Ехать куда? – рявкнул таксист.
Андрей растерялся.
– Я мне никуда, я так, задумался.
– Тьфу, мать–перемать! – Таксист грязно выругался и укатил.
Успенский повернулся, чтобы догнать спасшего его незнакомца. Был ли это Михаил? 
Андрей должен был выяснить это наверняка. Но и улица, и переулок выглядели 
совершенно пустыми и безжизненными. Что это было? Видение или кошмар? Но рука, 
за которую его схватил неведомый спаситель, ныла довольно ощутимо. Значит, 
покушение не привиделось.
Но кем была женщина, едва не сбившая его своей машиной? Неужели это и в самом 
деле Лилит, наказанная за свои великие грехи бессмертием?
В полном недоумении он медленно побрел по тротуару. Ему было над чем поломать 
голову. Наступившая эра Водолея несла с собой серьезные перемены. К лучшему или 
худшему – зависело от самих людей. И появление Лилит могло оказаться 
предзнаменованием новых бед и несчастий.
* * *
Вернувшись домой, Андрей скинул пиджак и засучил рукав рубашки. Нет, ему это не 
привиделось. На предплечье, там, где его сжала рука незнакомца, отчетливо 
темнел синяк. Он устало опустился в кресло и закрыл глаза. И тут же открыл 
снова. Напротив сидел он, его неведомый спаситель, так поспешно скрывшийся с 
места происшествия. В глазах Андрея от волнения выступили слезы. Они мешали 
видеть собеседника. Но Андрей готов был поклясться, что перед ним его брат.
– Михаил?.. – Его голос предательски сорвался.
– Михаил.
Нет, голос собеседника не принадлежал брату. Андрей протер глаза кулаками. И 
тут знакомые до боли черты брата стали изменяться. Не прошло и секунды, как они 
обрели новое обличье. И оно также было Андрею хорошо знакомо. Собеседник не 
солгал, его действительно звали Михаилом, хотя он и не был двоюродным братом 
Андрея.
Перед астрологом предстоял тот, кто ошибочно называл себя Мастером. Врач, 
писатель, творец, сумевший удержаться и удержать мир на краю пропасти. 
Показавший кукиш темным силам, которые считали его своей послушной марионеткой. 
Сделавший это в тот миг, когда они уже торжествовали победу. Он не искал света, 
он хотел покоя.
Мастер молча смотрел на астролога пронзительными, уранически–синими глазами. В 
них светился покой. Таким он и остался в памяти Успенского, воплощенным 
олицетворением вечного покоя.
Они сидели долго. Тучи рассеялись, и за окном повисла луна. Та самая, которая 
называлась Селеной. Успенский отчетливо видел, как от его окна к ночному 
светилу протянулась широкая, бесконечно длинная лунная дорога. По ней, 
поднимаясь все выше, двигалась группа людей.
Первыми шли двое мужчин. Один, что постарше, в белом плаще с кровавым подбоем, 
беседовал со своим спутником – молодым человеком в разорванном хитоне и с 
обезображенным лицом. Они говорили с жаром, спорили, словно хотели о чем-то 
договориться.
При этом выражение лица старшего из собеседников то становилось надменным, то 
превращалось в умоляющее. За ними следовал спокойный и величественный 
гигантский остроухий пес. Время от времени он останавливался, оборачивался 
назад, задирал к звездам морду и застывал, будто в ожидании кого-то.
Следом за мужчинами, взявшись за руки, шли три женщины, молодые и безумно 
красивые. Невозмутимые и спокойные, как жены–мироносицы. Астролог знал, кто они,
 знал даже их имена: Тася, Любочка и Елена. Если они оглядывались, Успенский 
мог видеть улыбки на их лицах. Тася улыбалась печально, Любочка капризно, а 
Елена торжествующе и, как показалось Андрею, несколько зловеще. Впрочем, 
возможно, ему это только показалось. Но пес ждал не их. Когда жены проходили 
мимо него, он даже не повернул в их сторону громадную остроухую голову.
Человек с синими глазами крутил на пальце монокль на длинном шнурке. Совсем 
такой же, как тот, что сработал Аркаша. Наконец он бросил взгляд за окно и 
поднялся.
Андрей преодолел охватившее его оцепенение. Сейчас таинственный гость уйдет, и 
астролог никогда не получит ответа на мучившие его вопросы. Другого шанса не 
будет. Сейчас или никогда!
Успенский рванулся было задержать его, но тут раздался звонок телефона. Как не 
вовремя! И кому это он понадобился среди ночи?
– Слушаю! – рявкнул он в трубку, чувствуя сильнейшее раздражение.
– Брат? Не разбудил?
Андрей поперхнулся готовым сорваться с языка ругательством.
– Михаил! Я ты нет, конечно не разбудил. – И тут он сразу успокоился. – Я ждал 
твоего звонка. Давно ждал. Знаешь, кто у меня в гостях?
– Догадываюсь, – ответил брат. – Я думал, он уже ушел.
– Он уходит.
– Пусть идет, он заслужил покой, – сказал брат.
Андрей попытался возразить:
– Но я хотел у меня остались вопросы. Много.
Человек с уранически–синими глазами усмехнулся.
В трубке эхом отозвалась усмешка Михаила.
– Ты сам найдешь ответы. Не сразу, но найдешь. Звезды подскажут. Они ведь 
никогда не лгут. Только надо научиться правильно их понимать.
Андрей не удивился, просто высказал вслух мучившее его сомнение:
– А я научусь?
– Ты уже научился. Пора применить полученные знания в деле. Теперь тебе 
предстоит решать задачи нового уровня. События, с которыми ты столкнешься, 
будут касаться уже не только тебя. Они будут влиять на судьбы всего мира. Удел 
званых – заваривать кашу, удел избранных – ее расхлебывать и разгребать 
последствия. Сценарий жизни вечен и неизменен. Но ты избранный, и ты справишься.
 Ты победил носителей зла, но они не одиноки. Имя им – легион. И война с ними 
будет долгой.
Мастер все так же молча размотал с пальца шнурок и положил монокль на край 
стола. Андрей почему-то не сомневался, что утром найдет монокль на столе. На 
том самом месте, куда его положил гость. На секунду, только на секунду, ему 
снова показалось, что перед ним Михаил. Но, конечно, только показалось. Ведь 
Михаил звонил сейчас из Парижа.
А гость уже направился к лунной дорожке за окном. Андрей сунулся было следом, 
но был остановлен властным голосом из телефонной трубки:
– Не спеши, твое время не пришло. Ты еще не заслужил покоя.
Андрей немного растерялся.
– Но я думал, что, раз все закончилось.
Собеседник улыбнулся уголками губ и отрицательно покачал головой.
– Нет, не закончилось, – сказал голос брата. – По крайней мере, не для тебя. Ты 
видел знак?
Андрей задумался.
– Знак? Я видел женщину. – Он замялся, не зная, каким именем ее назвать. – Она 
пыталась меня убить.
– Это Лилит, – сказал брат. – Повторю: зло уничтожено, но зло осталось. И сила 
его все еще велика, так что тебе предстоит немало потрудиться. Отпусти же 
наконец своего гостя. Ему и в самом деле пора.
– Я его не держу, пусть идет – произнес Андрей в растерянности.
– Ну, прощай, светает! – негромко сказал гость, подошел к окну и легко вскочил 
на лунную дорожку. И так же легко пустился догонять ушедших вперед.
Пробегая мимо застывшего в задумчивости пса, он весело свистнул ему и позвал:
– Шарик, Шарик! Ну что, заснул, неврастеник уличный? Догоняй!
И гигантский пес вдруг разом утратил величавое достоинство. Смешно растопырив 
острые уши, он торопливо замолотил по лунному тракту длинными мосластыми лапами.
 Он спешил поскорее оказаться там, где с каждым шагом все выше поднимался к 
луне жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтийский Пилат.



Приложение.
Из катренов Андрея Успенского



1. Медленным будет казаться движение медных колес
возле Тропика,
И вскоре созвездие Рака Юпитер воспримет,
без Марса и падших светил,
Но платье зеленым не выглядит сразу,
ведь пламя бездонную глотку
Заставит открыться, и белые варвары в хаос
ввергают два берега Нила


2. Комета укажет им солнечный путь безвозвратно
потерянных истин,
Но вряд ли Понтифик сумеет открыть свои очи
к последнему вздоху
Того, кто является в зеркале, ночь изменяя
для бронзовых листьев,
Которые будут на лбу рисоваться седого Сатира,
погибшего с грохотом


3. Ничтожные капли вина предлагают в замену
божественных вод
Тому, кто супругу свою закопал у стены,
чтобы рухнули башни
И новый военный удар измененье скрывает,
но горный народ
К четвертому циклу готовность проявит к речам,
и становится красным


4. Семь острых когтей помогают Медведю смешать
все нечистые планы
Безликого монстра, которому Желтая Гидра надежду
дает на успех
Деяний на сорок восьмой широте, где народы поверят
два раза обману
Предателя, только под третьей сосной он услышит
некстати чудовищный смех


5. Единственный раз на железную птицу посмотрит
с доверием тот
Счастливый наследник восточной Империи,
что обретает топор золотой,
Который отдаст на хранение братьям далеким,
и огненный вихрь унесет
Последние камни фундамента бывшего храма,
на радость пчелиному рою


6. Землетрясение возле священной горы перед
праздником тайным
Окажется более значимым для северян,
чем для тех, кто скрывался
Под масками пестрыми, и через месяц почти миллион
будет крайне
Востребован, только в их призрачном облике
Черный Дракон оставался


7. Песок вперемешку с золой будут вместо болота
гигантского меньше
Всего растворяться, и сразу тиран оккупировать сможет три города
У южного моря, но только похищенной Даме при
солнечном свете
Слова прочитать удается из книги запретной,
отрезав ненужную бороду


8. Двойным проявляется заговор, скрытый в подошвах
сандалий,
Когда от великого взрыва погибнут чужие хранители
острова,
Но ALPHA и BETA своим единением вряд ли
врагов покарают,
Лишь GAMMA в оранжевом платье оставит
им облики прошлого


9. Вместо зимней коронации увидят безумие
шутовского обряда,
Но только разгадку найдут в завершении цикла
воздушной стихии,
Который в одной ядовитой игле укрывается,
знаком большого народа
На внутреннем море кровавым окажется имя
предавшего в Трире


10. Скифской земле предстоит пережить отторжение
 знамений первых
И небо покроется пятнами плесени черной,
одиннадцать линий на Юге
Внезапно открыв, и таким же количеством
страшных нулей SAMANERBUS
Проявится, чтобы отмщенье богатым закончилось
в огненном круге


11. Когда прочитанное в соленой воде будет выглядеть
противным религии,
И два эпицикла далеких светил вырываются
из ужасающей пропасти,
Тогда, накануне жестокой зимы, и возникнут
фанатики дьявольской Лиги,
Которые могут творить злодеяния так, чтобы Запад
унизить без грохота


12. Сменив свою шкуру зимою на блеск золотого руна,
может долго
Еще замороченный Лев укрываться от жарких лучей
в подземелье,
Но только начальные звезды Ковша помешают ему
в исполнении долга,
И он уничтожит противников возле чужого порога
заброшенной кельи


13. Время Сатурна приходит внезапно, и золото вновь
воссияет повсюду,
Но будут монеты семь раз переплавлены, чтобы
гигантская статуя Север
Заставила в белом квадрате застыть на четырнадцать
лет, но деяньям Иуды
Никто не сумеет на Юге препятствовать, после
прихода зловещего деверя


14. Земли романские дважды еще перепаханы,
только без лишнего пота и крови,
Возможность открыв благодатной пшенице
неслышно взойти у семи городов,
Дождем поливаемой, чтобы сто семь миллионов
людей принимало с любовью
Вокруг Средиземного моря все то, что свершилось
без помощи дьявольских слов


15. Империя может своим отражением вызвать
неистовый гнев Полосатых,
Но SIN не дает наступать им на пятки вождю
северян, и ноябрь тогда
Становится двойственным, только к оружию вовсе
не будут готовы солдаты,
Которые область двух рек оставляют, но вспыхнет
над миром чужая звезда


16. В лунном начале покажется крайне растянутым
время за линией темных
И светлых границ, но без звона осколков зеркальных
решить невозможно
Почти тридцать лет хитроумный вопрос,
и тогда Антиподов бездомных
Возьмут под опеку зеленые руки, но вырвать три
камня становится сложно


17. Оба лица свои Лекарь оставит на случай свержения
Белого Куба,
В котором четыре жены уступить не хотели свои
привилегии сразу,
Но изменяется все окружение их через год, а в тени
запрещенного дуба
Он пробку из колбы достанет, и Север почти
покорится кровавой заразе


18. Горячее будет холодным, но термы успеют цветами
закрыть к погребенью
Великого мужа, и двое последуют вскоре за ним,
отрицая наличие денег
В казне, уничтоженной взрывом ночным, только
звезды сияньем нетленным
Для Близнецов и Юпитера станут призывом
к убийству оставленной смены


19. Время свое может Черный продлить, и удвоенный
путь продолжает
В восточных пределах, готовых ему оказать
повсеместную помощь,
Что и проявится в каменной маске, когда
в одночасье того замещают,
Кто ветхим знаменам отдал предпочтение,
перед крушением Дома


20. Катастрофа в долине прекрасных цветов повторится
к начальным
Смещениям лунного месяца в мае, но город погибнет
от искры
Внезапной, и взрыв уничтожит гигантскую птицу
с печальным
Финалом правителя лунной страны, чтобы тайно
избрали Магистра


21. Испанские воды становятся горькими, тени заставив
исчезнуть
На сильном огне, чтобы медный котел раскалился
до южных
Пределов своих, сероглазому дав преимущество,
страшную бездну
Закрыв перед новым собранием рыцарей,
Деве Востока ненужных


22. От хохота старой Гиены застынут в безмолвии
стражи ночные,
Пустившие только на девять шагов ее родичей,
чтобы не думать
О мрачных последствиях древних проклятий,
и в дни роковые
Для Севера, сможет урод безголовый их вызвать
без лишнего шума


23. Купание Дамы прекрасной поможет ей стать
безволосой отныне,
Ведь косы отрежет изогнутый меч, но не даст
избавления детям,
Готовым испить до конца обгоревшую в пламени
Чашу в пустыне,
Которая может на острове взять Колесо
для избранника третьего


24. Константинополь в осаде до самых морозов
находится, дважды
Пытаясь мятежникам дать обещание, чтобы они
не посмели
Страну расколоть на неравные части,
но Круглоголовому жажда
Заснуть не дает, и Плеяды пять раз открывают
свинцовые двери


25. Лежать Голубой Крокодил будет целую зиму
в замерзшем болоте и даже
Меркурий его разбудить не сумеет никак при своей
квадратуре к Сатурну
И Марсу, но грохот в расщелине западной станет
для отпрысков вражьих
Сигналом ночного победного шествия, и у зубастого
вытащат белую урну


26. В Персии золото всюду лежит, но единственный
холм из него
Заставит царя обернуться к истокам, где будет
гигантская статуя
Стоять, в виде призрачных светлых картин,
но оттуда извлечь ничего
Не смогут три алчных торговца, при помощи лезвия
тайного брата


27. Толпы народа штурмуют Амфитеатр, закрытый
изнутри по приказу
Начальника стражи, и будут там тысячи граждан
томиться без всякой
Надежды, ведь жребий свой черный они уничтожат
до новой заразы,
Но встанет Юпитер во Льве против Солнца,
и вырвутся красные маки


28. Тучами небо затянется возле тропических градусов,
только гроза
Внезапной окажется, молнии сделав скрещенными
возле столицы,
Что для Вампира, из гроба восставшего, жребий
счастливый лоза
Откроет, и вскоре наполнится кровью бассейн,
обнажающий лица


29. Третий крик Петуха молодого разбудит всех спящих
в окружности
Полутора тысяч парсангов, и линия крови
прочерчена будет невольно
В засохшей от времени глине, а новое войско готово
для выстрела пушек
Построиться вдоль островов, чтобы Серая Дама
без носа осталась довольной


30. Рукопожатие слабым окажется, только вряд ли
заметит противник,
Что MAGUS откроет глаза сыновьям, пребывающим
в горном ущелье,
Где камни слетают с вершин, убивая внезапно
паломников зимних,
Но Индия траур отменит, узнав, что чужие солдаты
на Юге сгорели