– Серьезно?! Да ты не представляешь, насколько все серьезно! – заорал Бекерман.
 – Сейчас сам услышишь.
И принялся названивать по мобильнику.
– Господин Тимаковский? – начал он. – Да, я получил от вас гороскоп, но там все 
так сложно… Вы лучше скажите мне, уважаемый кудесник, любитель богов, просто и 
ясно: если я вложу кое–куда немного денег, то прибыль мне гарантирована? Ага! 
Вот примерно это я и хотел услышать.
Он набрал другой номер.
– Хелло, мистер Хэрриман? Да, я беру. Как договорились!
И принялся с жаром объяснять Покровскому.
– Ты представляешь, подвернулись яйца Фаберже. За копейки! По три лимона за 
штуку!
Покровский посмотрел на него с недоверием.
– А может, они краденые?
– Да и хрен с ним. Ты знаешь, для чего они мне нужны? Я собираюсь подарить их 
государству. Как Вексельрод. И какая разница – краденые они или нет? Как 
говорится, дареному коню кассовый чек на хомут не подвешивают. А ты мне нужен, 
чтобы все это обставить соответствующим образом. А то знаю я наших чиновников. 
Подарок возьмут, а потом сделают вид, что первый раз тебя видят. Вон как мэра 
Лужина подставили. Вчера задницу ему лизали, а сегодня и харкнуть в его сторону 
западло считают.
На Покровского рассказ произвел должное впечатление. Он уже начал прикидывать, 
как бы самому вписаться в число дарителей, а не просто выступить в роли 
посредника.
– Ладно, давай свой договор, – буркнул он как бы нехотя. – Подмахну. Считай – 
уболтал.
Бекерман небрежным жестом подтолкнул к нему листы бумаги с отпечатанным текстом.
 Покровский мельком глянул в договор и удивился.
– Постой, это же совсем другой текст. Тут написано, что я должен внести 
изменение в текст.
Бекерман презрительно махнул рукой.
– Брось, какая тебе разница, что там написано? Главное, что я тебе даю деньги. 
А за что и на что, тебе должно быть без разницы. Это просто отписка.
Покровский с сомнением посмотрел на собеседника, потом все-таки взял ручку и 
неуверенно поставил свою закорючку. Потом одним махом допил коньяк, поднялся и 
направился по галерее в свой театр.
Бекерман с ухмылкой проводил его взглядом, потом бережно сунул листы договора в 
папку, спустился вниз и вышел на улицу. Здесь его ждали двое громил: длинный и 
здоровяк. Бизнесмен посмотрел на громил грозно, и они, похоже, если не 
испугались, то смутились.
– И что, дармоеды? Вы собираетесь работать или уже нет? Сколько можно тянуть? – 
напустился на них бизнесмен. – Займитесь, наконец, господином астрологом и его 
бабой всерьез. Почему они все еще мешают уважаемым людям?
Громилы взяли под козырек.
– Будем стараться Дорогой товарищ Бекерман! – без энтузиазма протянул длинный.
– Не боись, не заживутся. Окучим в лучшем виде – мяукнуть не успеют, – пробасил 
здоровяк.
Глазки бизнесмена вдруг забегали с боязливым беспокойством. Он пугливо 
оглянулся, словно опасался, что астролог может его услышать.
– Только вы это осторожнее. Чтобы он не узнал. А то мало ли что
Бекерман уже пожалел, что ввязался в эту историю, но теперь обратной дороги у 
него не было. И дело было, конечно, не в гороскопе и яйцах Фаберже. Люди из 
«Офис–банка» сделали ему такое предложение, от которого он и рад был бы 
отказаться, но побоялся. И теперь он не мог определить – кого он боится больше: 
астролога или своих новых компаньонов?
Бекерман уселся в свой битый «Мерседес» и отправился в автосервис. При нынешних 
расходах он не мог себе позволить купить новую машину. Приходилось экономить 
буквально на всем.
* * *
Василиса недоуменно разглядывала экран монитора. От ярких значков и линий у нее 
рябило в глазах.
– Но почему ты считаешь роман «Мастер и Маргарита» инструментом Зла? – задала 
она вопрос, который вертелся на языке.
Успенский ответил, не поворачивая головы.
– Это не я так считаю. Роман называли по–разному, но похоже: «Евангелие от 
Воланда», «Апокалипсис гностиков», «Энциклопедия манихейства».
– Ты уже не первый раз упомянул это слово – манихеи. Кто это – сектанты, 
еретики?
– Видишь ли, еретиками, обычно, принято называть тех, кто неправильно толкует 
те или иные догматы христианства. А манихеи вообще никогда не были христианами, 
это самые настоящие сатанисты. Без дурацких пентаграмм и прочей детской ерунды. 
Я под этим именем обобщаю неоплатоников, офитов–гностиков, собственно манихеев, 
катаров и им подобные вероучения. Они сходятся в одном: материальный мир – 
порождение низших ангелов, вотчина дьявола. Бог у них неопределенный – это 
некий мировой разум. Чтобы прийти к нему, надо сбросить материальную оболочку. 
То есть умереть. Но самоубийство исключено, так как в этом случае душа человека 
возвращается в новое тело, реинкарнируется, и все начинается по новой.
– А как же тогда быть? – Похоже, проблема всерьез взволновала Василису.
– Найти подходящий способ умереть. Начать войну, обожраться до смерти или, 
наоборот, подохнуть от истощения. Поэтому они, как правило, либо предаются