перебдеть, чем недобдеть. В этом случае, даже если ошибемся и дамочка 
действительно самоубилась или дозу не рассчитала, все спишем на излишнее 
усердие. А за это не наказывают. Начальство усердных дураков любит. Что с нас 
взять? Хотели как лучше, имели основания подозревать убийство. Тут нас учить не 
надо, сами, кого хочешь, научим отписки строчить. Тебе я не завидую, потому что 
и проверку банка с тебя никто не снимает. Но, чем смогу, помогу. Кстати, что 
там с этим банком? Его хозяева тоже могут оказаться в числе подозреваемых.
Игорь достал многострадальную папку и раскрыл перед начальником.
– Собственно, банк еще и не успел начать работать. Владелец второй половины 
особняка Бекерман совсем недавно продал банкирам свою часть здания. Из 
руководства банка тут никто пока не появлялся, только клерки. По непроверенным 
сведениям Бекерману предложили место управляющего. Он долгое время скрывался и 
открыто появился только после смерти бывшей супруги.
– А вот это уже интересно! Вот тебе и мотив! – загорелся Филатов.
Следователь Доронин кивнул.
– Согласен, тип подозрительный. А как насчет режиссера?
Прокурор взглянул на помощника поверх очков.
– С удовольствием упек бы этого самовлюбленного павлина в кутузку. Но у него 
нет мотива для убийства.
– Или мы о нем не знаем, – заметил Доронин. – Ну что, еще по стаканчику?
Филатов согласился, и следователь стремительно, но без тени лакейства 
направился к электрическому чайнику.
* * *
Оба подозреваемых в этот момент находились неподалеку, совсем рядом, буквально 
через стенку, в кабинете управляющего «Офис–банка». Следователи и аудиторы, 
проверявшие работу банка, занимали кабинет заместителя и находившуюся в этом же 
помещении бухгалтерию банка. В здании еще не закончился ремонт, по комнатам и 
кабинетам слонялись рабочие–турки. Но в кабинете управляющего царили порядок и 
покой.
В кабинете управляющего господин Бекерман принимал режиссера Покровского как 
дорогого гостя. Он налил коньяк в пузатые подогретые бокалы.
– «Курвуазье Империал», – похвастался новоявленный банкир. – «Экстра Олд», 
шесть лет выдержки.
– А постарше не нашлось? – Губы режиссера скривила презрительная судорога. – Я 
как-то не привык употреблять напитки с выдержкой меньше двенадцати лет.
Бекерман снисходительно покачал головой.
– Скажу тебе по секрету, коньячный купаж сроком более шести с половиной лет не 
поддается экспертизе. Поэтому на бутылке может стоять цифра хоть двадцать, хоть 
сто двадцать лет, но проверить это невозможно. Чем будем закусывать? Икрой, 
трюфелями? Может, лимончика?
Покровский, задетый за живое обвинением в некомпетентности, замахал руками.
– Закусывать лимоном – голимый моветон. Лимон убивает вкус коньяка. Но откуда у 
тебя такая роскошь? В карты выиграл или снял с накопительного пенсионного 
счета?
Бекерман отпил немного коньяка.
– Правление «Офис–банка» предложило мне возглавить это отделение, – признался 
он. – А теперь не успел я продать им одну половину дома, как стал владельцем 
другой половины.
Покровский лукаво улыбнулся уголками губ.
– Значит, Ада тебе мешала, поэтому ты ее и убрал?
Бекерман взвился:
– Сам ты ее убрал!
Режиссер едва не задохнулся от возмущения.
– Я что, идиот? Она была для меня главным источником денег. С какой же стати 
мне этого источника лишаться? Чего ради?
Бекерман ехидно оскалился.
– А того и ради – все тех же денег. Что может быть лучше миллиона? Только два 
миллиона. Адка, покойница, мне на тебя часто жаловалась – говорила, что тебе, 
захребетнику, сколько ни дай, все мало. Поэтому, если кто-то предложил тебе 
больше, чем давала она, ты мог ее запросто убрать.
– Да за что предложил-то?! – в отчаянии заломил руки Покровский. – И кто? Кому 
понадобилось ее убивать?
Бекерман ухмыльнулся.
– Откуда мне знать? Я не прокурор. Прокурор вон, за стенкой сидит. Не боись, он 
разберется. Так что советую пойти и во всем сознаться.
Глаза режиссера забегали, руки затряслись. Чтобы не расплескать коньяк, он 
поставил бокал на столик.
– Скажешь тоже. Это вздор, клевета, инсинуации! Тебе никто не давал права 
бросать мне в лицо такие обвинения! Ты хоть знаешь, какие у меня связи?
Ухмылка Бекермана стала еще шире.
– Вот о твоих связях я и хотел поговорить. Не стану скрывать, хозяев 
«Офис–банка» интересуют именно они, твои связи. Поэтому они мне недвусмысленно 
предложили поддержать твой дурацкий театр.
– И даже в том случае, если я убийца?
– Плевать им на это. Ты согласен заключить договор?
– А если я откажусь?
– Я выгоню тебя вместе с твоим театром на улицу. И не напоминай мне о своих 
связях. Собственная жизнь для меня дороже.
Покровский заметно приуныл.
– Неужели все так серьезно?