рология, если понимать ее правильно, освободив от 
предрассуд­ков и спионтистских толкований последнего времени, также есть язык, 
используемый для передачи основных факторов, относящихся к органи­зации живых 
организмов и в особенности человеческих индивидуумов.

Всякий язык передает не только факты, но, по крайней мере, намеки на значение 
этих фактов. Факты могут относиться к разным системам ценностей и воззрений, 
что зависит от объема и качества сознания, ко­торое стремится к пониманию и к 
разрешению личных и социальных проблем. Простой пример может прояснить эти 
утверждения. Я вижу что-то движущееся через улицу и восклицаю "Собака!". Я 
употребляю символ. Этот символ, звук слова "собака" был создан отдаленным 
пред­шественниками и употреблялся биллионами людей, чтобы передать другим людям 
знание относительно биллионов животных определенно­го рода, с которыми они 
находятся в определенных отношениях. Говоря слово "собака", я предупреждаю 
моего собеседника, который, может быть, не видит ее, о том, что приближается 
животное, с которым связан определенный тип опыта. Слово "собака" означает 
возможность по­добного опыта, если я скажу "бешеная собака", этот опыт, ранее 
опре­деленный в очень широких пределах, становится ограниченным более узкими 
рамками. Добавляя еще какие-то слова, я еще более ограничиваю поле возможности 
и более точно определяю значение, которое я передаю своему собеседнику. Если я 
или мой собеседник ранее были укушены собакой, и в результате пережили тяжелую 
травму или бо­лезнь, картина становится весьма живой, вызывая воспоминания о 
прошлом опыте и стимулируя деятельность желез внутренней секреции. Но даже если 
мы не имели такого личного опыта, слово-символ доста­точно для того, чтобы 
передать нам в концентрированной форме сущес­твенный опыт наших 
предшественников. Таким образом, символ заста­вит нас чувствовать, он также 
даст нам некоторое знание относитель­но того, как действовать. Мы будем готовы 
к тому, чтобы встретить приближающуюся ситуацию как нечто, с чем сталкивались 
многие люди.

Так ситуация обретает "значение" - такое, которое принимается миллионами людей, 
извлекших знание из опыта. Поскольку я могу отождествить опыт с символом и дать 
ему название, гораздо меньше возможности, что ситуация захлестнет меня. Я знаю, 
что есть эффек­тивный способ действования в этой ситуации, традиционный способ. 
Я уже не один перед трудностью или опасностью; за мной сила множества людей. То,
 что они делали в этой ситуации, могу делать и я, и, может быть, могу делать и 
лучшее. Благодаря им, я знаю больше о значении и цели события или вызова, 
который мне противостоит.

Символ соединяет отдельный опыт большого числа людей. Он изы­мает событие из 
мира случайного, беспрецедентного и непостижимого и переносит его в мир 
"универсального". Логическая последовательность символов, находимая в любом 
языке, в любой научной теории, традици­онном искусстве или религиозном ритуале 
делает мириады кажущихся хаотическими, непредсказуемыми и бессмысленными фактов 
жизни со­ответствующими определенному паттерну порядка и значения. Тысяча 
событий или личных ситуаций становятся простыми вариациями одной центральной 
темы; символ указывает эту значимую тему. А тема явля­ется часть связной 
последовательности событий, обретающих цель и смысл в своей взаимосвязи. 
Выраженная в символах, жизнь концентри­руется в небольшое количество 
взаимосвязанных единиц опыта; каждая из таких единиц - концентрат опыта 
миллиона людей.

Будучи "зернами урожая" прошлого опыта, исполненные значения символы властно 
определяют чувствования, мысли и поведение буду­щих поколений. Дети 
эмоционально и ментально впитывают эти симво­лы во все время формирования, 
учась придавать определенное значение всему, с чем они встречаются, и чувствуя 
себя "вместе" со всеми, кто принимает значимость этих значений.

Если бы вместо произнесения слов "бешеная собака приближается к дому, где 
играют твои дети" я мог проецировать в ум моего друга на расстоянии картину 
собаки, вбегающей во двор и нападающей на детей, я также передал бы и значение 
приближающегося события. В этом слу­чае проецирование образа относилось бы к 
ясному конкретному собы­тию, которое мой друг сразу узнал бы. Но если такой 
буквальный и точ­ный образ нельзя проецировать, я мог бы, возможно,' послать 
сигнал опасности, нечто, что указало бы, что в опасности дети, и необходимо 
быстро действовать. Это могло бы иметь форму более общего символа, и 
потребовалось бы определенное знание для его интерпретации.

Если человек чувствует, что он столкнулся с запутанной и может быть опасной 
ситуацией, он может попытаться обрести более глубокое понимание того, что она 
содержит, бросая палочки И.Цзина; гексаграмма, eioi?o? он получает, может 
содержать указание на опасность и способ ее преодоления. Человек получил 
сообщение, которое увеличи­вает его понимание и может спасти его от серьезной 
беды, также, как в предыдущем примере мой друг получил предупреждение об 
опасности. В этом случае, однако, предупреждение исходит от И.Цзина. Однако от 
И.Цзина ли, или от карты Таро, или сабианских символов? Эта загадка настолько 
задевает западный ум, привыкший к рациональным процеду­рам, что часто 
превращает все в бессмыслицу. Однако предсказания ра­ботают! Дело в том, что 
они требуют интерпретации. Они также обыч­но требуют каких-то процедур, 
позволяющих убедиться в значимости ответов, и, прежде всего, они требуют от 
вопрошающего открытости ума и, более всего, реальной потребности в ответе. Эта 
потребность существует, когда человек, ждущий отв