Он считал теорию ренты Смита ошибочной и высказал мысли, положенные в 
основание общепринятой теперь теории Рикардо. Но кроме многих верных положений, 
развитых Юмом по поводу отдельных вопросов, весьма важное значение имеет его 
постоянное стремление рассматривать экономические вопросы в связи с историей и 
законами человеческой природы вообще. Смит называет Юма одним из величайших 
философов-историков нашего времени, и последний, несомненно, имел на него 
большое влияние.


Теперь мы должны обратиться к Франции и к ее знаменитой школе экономистов, без 
знакомства с которыми нельзя ни понять, ни оценить надлежащим образом великое 
произведение Смита. Около середины XVIII века во Франции обнаруживается большой 
интерес к экономическим вопросам. Так, Вольтер в одной из своих статей говорит: 
“Около 1750 года нация, пресыщенная стихами, трагедиями, комедиями, операми, 
романами, романическими историями, а еще больше романическими нравственными 
рассуждениями и теологическими диспутами, начала, наконец, рассуждать о хлебе”. 
В 1759 году он же пишет: “Прощай, наше искусство, если дела будут идти так, как 
идут! Страсть к обличениям и проектам по финансовым вопросам овладела народом!” 
Действительно, экономическое и финансовое положение Франции было слишком 
плачевно. Политика меркантилизма и самого мелочного вмешательства в 
экономическую деятельность народа принесла свои горькие плоды. Разоренный народ,
 искусственная промышленность, уродливая торговля и в результате пустая казна – 
вот те беды, которые предшествовали крушению старого порядка. Естественно, что 
мыслящие люди должны были обратить свое внимание в эту сторону, и естественно, 
что мысль их приняла направление прямо противоположное господствовавшему до тех 
пор учению. Если раньше считали, что торговля создает богатства, то теперь 
стали доказывать, что торговля совсем непроизводительное занятие; если раньше 
первостепенное значение признавалось за торговлей и мануфактурной 
промышленностью, то теперь стали придавать первостепенную важность земледелию; 
если раньше политика мелочной регламентации считалась величайшей мудростью, то 
теперь стали проповедовать полную свободу промышленности и торговли; началу 
безграничного вмешательства было противопоставлено начало безграничного 
невмешательства. Новые идеи о богатстве, труде, деньгах, торговле и так далее, 
впервые высказанные в Англии, были восприняты и быстро переработаны в целую 
систему, в законченное учение по другую сторону Ла-Манша. Так возникла
школа физиократов.
Источником богатства физиократы признавали одну только землю; она доставляет в 
сыром виде все продукты, необходимые для потребления человека, и дальнейшая 
обработка этих продуктов не создает никакого нового богатства. Фабричные и 
другие рабочие изменяют лишь форму продуктов, извлеченных из земли; правда, они 
придают им некоторую новую стоимость, но стоимость эта как раз равняется 
стоимости средств существования, потребленных рабочими во время производства; 
следовательно, в окончательном счете труд всех подобных рабочих нельзя назвать 
производительным. Точно так же и торговля не создает ничего нового; она 
перераспределяет лишь то, что создано трудом других. Таким образом, остается 
один только труд земледельца, который физиократы соглашаются признать 
производительным. Одна только земля доставляет такое количество продуктов, что 
за покрытием всех расходов по производству остается излишек, чистый доход. Вот 
на этот-то остаток земледельческих (и ископаемых) продуктов, буде он есть, и 
увеличивается ежегодно богатство народа. Он же должен служить и основанием для 
единого поземельного налога. Итак, все стремления должны быть направлены к 
возможно большему увеличению чистого дохода. Достигнуть этого можно легче всего,
 по мнению физиократов, при полной свободе деятельности каждого индивида. По 
отношению к экономической политике девизом физиократов служила знаменитая фраза 
Гурнэ, одного из основателей учения: “Laissez faire, laissez passer”.
[1]
Главою физиократов считается
Кенэ,
придворный доктор Людовика XV. Это был замечательно честный человек, всею душою 
отдавшийся своему учению и открыто проповедовавший его среди развращенного 
Версальского двора. Правда, учение это, хотя и состояло в самой тесной связи с 
освободительным движением XVIII века, не затрагивало прямо королевских 
прерогатив и потому было терпимо. Кенэ вдохновил целый ряд писателей, 
популяризировавших его идеи. Собственные же его произведения отличаются 
сухостью и отвлеченностью. Эпиграфом к одному из них служит, между прочим, 
другое знаменитое изречение в духе физиократического учения: “Pauvres paysans – 
pauvre royaume; pauvre royaume – pauvre roi” (“Бедны крестьяне – бедно 
королевство; бедно королевство – беден король”). Практическим представителем 
учения и самым выдающимся человеком среди физиократов был замечательный и 
единственный в своем роде министр финансов Тюрго. Здесь не место рассказывать о 
благородной деятельности этого человека и о гибели его трудов на пользу Франции.
 Приказы его сопровождались обыкновенно замечательными разъяснениями. Изложение 
же общих принципов политической экономии, как ее понимали физиократы, в сжатой 
и привлекательной форме мы находим в особом его труде, вышедшем одновременно с 
“Исследованиями о богатстве народов” Смита.

“Физиократическое учение, – говорит Ингрэм, – не оказало почти никакого влияния 
на воззрения народа даже в своей родной стране… Однако добрые элементы его не 
пропали бесследно для человечества; они вошли как часть в более полное и 
здоровое творение Адама Смита”. Смиту не только было известно учение этой школы,