относился к изучению экономических явлений.

В этой книге он пользуется, можно сказать, историческим методом и рисует, 
насколько позволяло тогда состояние исторических познаний, упадок земледелия 
после разрушения Римской империи, возникновение и развитие городов и торговли. 
Но исторический метод в руках Смита не служил той лесенкой, по которой теперь 
так часто взбираются от давно прошедшего к настоящему, и, доказав, как дважды 
два четыре, неизбежность существующего, успокаиваются. У него были принципы, 
которых не мог поколебать исторический метод. Если земледелие пало, если с 
развитием городов международная торговля и мануфактурная промышленность 
выдвигаются на первый план, то, во-первых, на то были свои особенные причины, и,
 во-вторых, далеко нельзя сказать, чтобы это был самый кратчайший путь к 
общественному благосостоянию. Правильным путем, по мнению Адама Смита, была бы 
такая последовательность: сначала развивается земледелие, затем – мануфактура, 
и потом уже – международная торговля. Ввиду исторического характера этой части 
сочинения мы не станем излагать ее содержания. Отметим лишь, что уже Смит 
считал крупных поземельных собственников неспособными успешно вести свое 
хозяйство. “Чтобы заставить землю приносить доход, – говорит он, – нужно 
внимательно следить, как и во всяком торговом предприятии, за всеми мелочными 
расходами и сбережениями, на что редко бывает способен человек, окруженный 
роскошью, хотя бы и бережливый по своей природе. Окружающие его условия скорее 
влекут его к удовлетворению своих прихотей, чем к заботе о барышах, в которых 
он не чувствует никакой надобности. Изящная одежда, жилище, экипаж, мебель – 
вот предметы, которым с самого детства он привык давать цену. Направление, 
естественно придаваемое привычками всем его понятиям, продолжает свое действие 
и тогда, когда он обратится к улучшению своих земель. Он приведет в изящный вид,
 быть может, четыреста или пятьсот акров вокруг своего дома, и истратит на это 
в десять раз больше того, что это будет стоить, пока не увидит, что если бы он 
предпринял такого рода улучшение во всех своих владениях (а по своим 
склонностям он не способен на улучшения иного рода), то разорился бы, не 
выполнив и десятой доли своих замыслов… Достаточно сравнить настоящее состояние 
этих владений с участками мелких окрестных собственников, чтобы судить и без 
всяких других аргументов, как маловыгодны обширные владения для успехов 
земледелия”.

Четвертую книгу
Смит посвящает изложению меркантильной и земледельческой (физиократической) 
теорий. Первую он излагает и опровергает весьма пространно, а вторую, которую 
он находит несравненно ближе к истине, – слегка. Мы знаем уже сущность того и 
другого учения. Оба они составляют теперь достояние истории. Меркантильная 
система после критики Смита погибла безвозвратно. Теперь уже никто не станет 
защищать торгового или денежного баланса. Если же протекционизм и поднимает, в 
особенности в последнее время, голову и овладевает умами мыслителей и деятелей, 
то он обращается к совершенно иным аргументам, чем прежде; отсюда, конечно, не 
следует еще, чтобы эти новые аргументы отличались обязательно и большей 
доказательностью. Как бы там ни было, однако всякому протекционисту приходится 
теперь считаться с основными положениями свободной деятельности, установленными 
Адамом Смитом, и нельзя сказать, чтобы новейший протекционизм не только 
опроверг их, но даже поколебал. Мы не станем входить в подробности Смитовой 
критики (это завело бы нас слишком далеко) и остановимся лишь на некоторых 
рассуждениях Смита, сохраняющих до сих пор свою научную силу и все свое 
непосредственное практическое значение.


Существует баланс, говорит Смит, который вовсе не походит на торговый, – это
равновесие между годовым производством и потреблением.
Когда меновая ценность годового производства превышает меновую ценность 
годового потребления, то капитал страны возрастает в размере этого превышения; 
когда же, напротив, меновая ценность годового производства ниже годового 
потребления, то капитал общества уменьшается в размере этого недостатка. В 
первом случае общество богатеет, во втором – беднеет. С этой точки зрения и 
следует смотреть на всякие поощрения, ограничения и запрещения ввоза и вывоза 
товаров. Запрещение или ограничение ввоза известных предметов, несомненно, 
усиливает местное производство этих предметов, – но увеличивает ли оно вообще 
производительность общества и дает ли оно наивыгоднейшее направление последней 
– это другой вопрос. Никакое постановление торгового законодательства не в 
состоянии увеличить количество труда против того, сколько может содержаться его 
на существующие капиталы, и все, что оно может сделать – это дать части общего 
труда направление, какого она не приняла бы без такого вмешательства. Но если 
какое-нибудь иностранное государство может доставить нам товар дешевле, чем во 
сколько бы он обошелся при домашнем приготовлении, то, разумеется, для нас 
выгоднее купить его за часть произведений нашего собственного труда, 
приложенного к более выгодной для нас отрасли промышленности, чем производить 
его дома. Когда же это ограничение ввоза принуждает нас производить такой товар 
дома, то, очевидно, труд прилагается не наивыгоднейшим образом. “Ценность 
годового производства труда естественно более или менее понижается, когда он 
отклоняется от приготовления произведений, которые имели бы большую ценность, 
чем какую он производит по принуждению. При сделанном предположении, товар этот 
может быть приобретен за границею дешевле, чем стоило бы изготовить его дома; 
стало быть, его можно было бы купить только за часть товаров, или, что то же,