Макалей – военный министр. – Сарказм тори. – Падение кабинета Мельборна. – 
Радость Маколея. – Макалей – виг. – Отношение к демократии. – Сэр Роберт Пиль и 
Маколей. – Особенности реформы 1831 года. – Разочарование народа. – Мнение 
радикала. – Обновленный парламент и народ. – Чартизм. – Из петиции чартистов. – 
Отношение к ним Маколея. – Политическая двойственность его. – Хлебные законы. – 
Болтонские беспорядки. – Доктор Бирней и хирург Польтон. – Лига против хлебных 
законов. – Речь Фокса против Пиля. Позиция Маколея. – Майнутская школа. – 
Разлад Маколея с избирателями. – Не у дел

.

Принятие нижней палатой билля о парламентской реформе в 1831 году большинством 
всего в один голос было ручательством неустойчивости либеральных министерств. 
Единица перевеса получилась, кроме того, благодаря поддержке радикалов и 
католиков, и потому налагала на вигов обязанность стоять за интересы последних. 
При таких обстоятельствах либералы получали радикальный оттенок. Часть их 
мирилась с этим новым положением, другие же предпочитали, по выражению лорда 
Брума, «оставаться на берегу, когда их товарищи предпринимали плавание». 
Либералам не хватало к тому же деятелей, способных увлекать общественное мнение,
 людей почина и энергии с широкой политической программой. Отсюда приглашение 
Мельборна Маколею занять место в министерстве и поддержать своим именем престиж 
кабинета. Речь шла об интересах партии, а потому Маколей согласился. Он 
поставил свою кандидатуру в Эдинбурге, получил большинство и, заняв место в 
нижней палате, через некоторое время стал военным министром. Небольшое развитие 
сухопутных сил Британии отчасти оправдывало это назначение, а исполнительность 
и трудолюбие Маколея несомненно гарантировали добросовестность нового главы 
военного ведомства. Но все-таки все чувствовали в это же время, что знаменитому 
писателю выпадала роль соломинки для спасения погибавшего министерства. Как ни 
блестящи были страницы, посвященные Маколеем в статье о Кляйве завоеванию Индии,
 – его коллеги, конечно, не рассчитывали на знание им военного дела. Кабинету 
Мельборна требовались испытанное красноречие и популярность Маколея. Однако 
оппозиция взглянула на дело несколько иначе. В «Таймсе» – органе Пиля – о новых 
министрах, и в том числе о военном, отзывались с едким сарказмом. «Им, – 
говорили там, – не только не следовало бы быть министрами, но они едва ли 
способны занять вакантные места, открывшиеся вследствие достойной всякого 
сожаления кончины двух любимых обезьян ее величества…» За вычетом партийного 
красноречия это значило, что дни либерального министерства сочтены. Впрочем, 
оно все-таки продержалось два года со дня вступления в него Маколея до 1841 
года. «Могу сказать вполне искренне, – писал Маколей после отставки, – что 
никогда не считал себя столь счастливым, как теперь. Наконец я свободен и 
независим. Наконец я пользуюсь досугом для литературных занятий и вместе с тем 
не обязан трудиться ради денег. Если бы мне пришлось избирать какой-либо образ 
жизни, я остановился бы именно на том, который выпал мне на долю в настоящее 
время». Пятью годами позже этого письма Маколей опять на короткое время 
принимал участие в кабинете Джона Росселя (генерал-казначеем), но в искренности 
его признаний сомневаться нельзя. Если их диктовало оскорбленное самолюбие, то 
в очень слабой степени. Отречение Маколея имело более важные причины. У него 
назревал план обширного литературного труда, – здесь была первая причина 
отречения. Вторая заключалась в разладе с эпохой.

Нет слов, Маколей до конца своей жизни оставался вигом, но в сороковых годах 
его вигизм принадлежал скорее прошлому, чем настоящему. «Вигам XIX столетия, – 
говорил он эдинбургским избирателям, – мы обязаны преобразованием нижней палаты.
 Уничтожение торговли невольниками, уничтожение рабства в колониях, 
распространение образования в народе, смягчение строгости уголовных законов – 
все, все было сделано этой партией, и – повторяю – я член этой партии, я с 
гордостью смотрю на все, сделанное вигами для свободы и благоденствия 
человечества…» Этим почти исчерпывалась либеральная программа Маколея, дальше 
начинались опасения и оговорки… Еще на заре своей литературной деятельности, в 
«Разговоре» Коули с Мильтоном, он вложил в уста последнего замечание: «Не 
освобождайте слишком поспешно – иначе они проклянут свою свободу и будут 
тосковать по своей темнице». Здесь слышится голос постепенца, но вскоре он 
сменяется голосом консерватора… Через семь лет после «Разговора», в 
патетических местах речи за парламентскую реформу, например в возгласах 
«Спасите аристократию! Спасите собственность!», уже чувствуется та граница, 
которую Маколей никогда не переступит, чувствуется ужас и трепет оратора, что 
непринятие билля вызовет на сцену в ближайшем будущем страшный призрак 
демократии. При этом слове Маколей решительно терялся, утрачивал ясность своего 
ума, удивительную способность освещать самые запутанные положения и даже 
простую логику. Правда, в некоторых своих речах он как будто примирялся с 
необходимостью, но только в некоторых, в других же брал назад свою готовность 
примириться. В одной речи он говорил об участии рабочих в парламентских выборах,
 в другой говорил то же самое, но прибавляя «если»: если бы между всеми 
рабочими был распространен значительный уровень образования, если бы они всегда 
имели работу и дешевый хлеб… В третьей речи он уже не допускал ни «если», ни 
«бы», а говорил решительно и прямо: «Я восстаю против всеобщей подачи голосов, 
потому что она у нас