Пиля причиняли Байрону страшную душевную боль, но он знал, что ему невозможно 
было справиться с гораздо более сильным мучителем его друга, – даже подходить 
близко к тому было бы опасно… Но, наконец, он не в силах был более выдержать и, 
приблизившись к месту экзекуции с глазами, полными слез, дрожавшим от страха и 
негодования голосом робко спросил буяна, не может ли тот сказать ему, сколько 
затрещин он намерен влепить его другу. «А тебе зачем это знать, негодный 
мальчишка?» – с удивлением спросил тот. «А затем, – отвечал Байрон, протягивая 
свою руку, – что, если вам угодно, я готов получить за него половину…» За такую 
самоотверженность и благородство Байрона очень любили в Харроу, и за последние 
годы своего пребывания там он пользовался огромной популярностью среди 
школьников. Но зато в первые полтора года жизнь его в школе была довольно-таки 
несладкой. Школьники очень не любили его, пока не узнали ближе; вечно смеялись, 
а иногда даже жестоко и глупо подшучивали над ним. «Я был сначала самым 
непопулярным мальчиком в школе, – рассказывает он сам в своем дневнике, – но 
впоследствии стал вожаком».
Отношения между Байроном и его любимыми товарищами не были похожи на 
обыкновенную дружбу между мальчиками. В них было слишком много женственного; 
они скорее походили на ту дружбу, какая бывает между молоденькими институтками: 
та же болезненная сентиментальность, те же слезы, ревность, ссоры из-за 
пустяков и следовавшие за ними нежные примирения. Байрон однажды, например, 
жестоко обиделся на одного из школьных друзей своих за то, что тот в письме к 
нему назвал его «мой дорогой Байрон» вместо «мой дражайший Байрон»… Первые 
стихотворения его полны нежных обращений к любимым школьным товарищам. После 
его смерти среди оставшихся бумаг были найдены тщательно сохранявшиеся им 
письма, которые он получал в детстве от товарищей. На тех из детских посланий, 
на которых авторы их забыли написать числа, они были много лет спустя 
поставлены на память заботливой рукой Байрона.
О ректоре школы Байрон также сохранил самое светлое воспоминание. «Д-р Друри, – 
говорит он в своем дневнике, – лучший и добрейший из всех друзей, которых я 
когда-либо имел. Я до сих пор еще продолжаю смотреть на него, как на отца…» У 
профессоров школы Байрон пользовался не совсем незаслуженной репутацией лентяя, 
вряд ли способного чему-нибудь научиться. Главными предметами преподавания в 
школе были древние языки и математика, а именно к этим-то наукам Байрон и 
чувствовал непреодолимое отвращение. Зато в шалостях и во всякого рода проказах 
он всегда бывал первым. Когда д-р Друри ушел из школы и на его место назначен 
был Батлерс, все горячие поклонники старого ректора считали своим долгом 
доказывать свою любовь и верность ему упорным неповиновением его преемнику. 
Вождем бунтовщиков был выбран Байрон, который, по мнению своих товарищей, 
обнаружил в этом случае необыкновенные таланты полководца. Он продолжал 
относиться враждебно к новому ректору еще долго после того, как его армия уже 
сложила оружие. Но тот же Байрон умел иногда быть и очень благоразумным и 
сдерживать товарищей, когда они в своих шалостях заходили уж слишком далеко. 
Когда, например, во время бунта против нового ректора школьники захотели 
поджечь одну из классных комнат, он удержал их от этого, заметив, что вместе с 
комнатой сгорят и украшающие ее стены имена тех знаменитых предшественников, 
которые до них учились в Харроу. Свободное от школьных занятий время Байрон 
большей частью посвящал чтению, так как из-за своей хромоты он мог принимать 
участие только в очень немногих играх своих товарищей. На небольшом церковном 
кладбище, находящемся рядом со школой в Харроу, есть могила, которую теперь 
любят посещать почитатели Байрона. Эта могила во время его пребывания в Харроу 
была известна среди школьников как «могила Байрона», так как на ней обыкновенно 
любил сидеть в свободные часы будущий великий поэт. Здесь Байрон просиживал 
нередко по несколько часов, занимаясь чтением или же любуясь чудным видом, 
который открывается с этого места. Сюда же он приходил обыкновенно и в минуты 
непонятной тоски; устремив взор свой вдаль, юноша предавался здесь 
меланхолическим размышлениям и первым поэтическим мечтам. Здесь он, 
пятнадцатилетним мальчиком, написал в предчувствии грядущей славы следующие 
замечательные строки:


Пусть имя лишь мое отметят на могиле!
Когда ж оно не может прах мой честью увенчать,—
Я не хочу, чтобы мои дела затмила
Иная слава… Имя привлекать
Должно людей туда, где будет прах мой скрыт:
Забудет имя мир, – пусть будет прах забыт!

(Перевод В. Огаркова)

Во время летних каникул 1802 года Байрон в первый раз увидел свою сестру 
Августу. Она с четырехлетнего возраста жила у родных своей покойной матери, и, 
когда ее увозили от отца и мачехи, брату ее было всего несколько месяцев от 
роду. Теперь ему уже было 14 лет, а ей —18. Байрон сначала был сильно 
разочарован в своей сестре: он ожидал встретить необыкновенную красавицу, а она 
оказалась просто некрасивой. Но, познакомившись с ней ближе, он полюбил ее 
простое, но чрезвычайно милое лицо и был очарован ее ангельским характером. 
Нежная дружба, начавшаяся между ними в то время, не прерывалась более и не 
ослабевала до самой смерти Байрона; она, напротив, укреплялась с каждым годом и 
становилась нежнее и трогательнее, по мере того как жизнь поэта все более и 
более омрачалась…