Через год после свидания с сестрой Байрон влюбился в третий раз. Он проводил 
летние каникулы 1803 года в Ноттингеме, куда опять переехала его мать. В 
нескольких километрах от этого города и в близком соседстве с Ньюстедским 
замком жило в своем имении Эппизли богатое, аристократическое семейство Чеворт, 
родственники того Чеворта, который был убит на дуэли с двоюродным дядей Байрона.
 С этим семейством молодой ньюстедский лорд познакомился еще в Лондоне, а когда 
он приехал на каникулы в Ноттингем, то стал часто посещать его в Эппизли. Он в 
короткое время сошелся с Чевортами очень близко, стал проводить у них целые дни 
и нередко даже оставался у них ночевать. Большую часть своего времени в Эппизли 
Байрон проводил в прогулках верхом вместе с очаровательной мисс Чеворт, 
единственной наследницей его гостеприимных хозяев. По возвращении с прогулок 
домой мисс Чеворт обыкновенно садилась за рояль и играла тайному обожателю 
своему его любимые вещи. Пятнадцатилетний Байрон чувствовал себя в такие минуты 
счастливейшим из смертных и утопал в восторге как от музыки, так и еще более от 
музыкантши. Только одно обстоятельство отравляло его счастье: он знал, что 
сердце мисс Чеворт уже принадлежало в это время другому. Но он все-таки 
надеялся. По уши влюбленному школьнику казалось, что он производил сильное 
впечатление как своей наружностью, так и своими разговорами. Он старался 
разыгрывать перед мисс Чеворт роль женского сердцееда и, для того чтобы 
окончательно поразить ее, показал ей однажды, в виде доказательства своих 
прочных успехов у женщин, локон, данный ему одной из его многочисленных жертв. 
Это был тот самый локон, который он получил всего лишь три года до того от 
своей прелестной кузины Маргариты Паркер, в которую он был тогда так страстно 
влюблен и которую много лет спустя после своего третьего романа все еще с такой 
нежностью вспоминал в своем дневнике. Но все надежды и старания юного Байрона 
были тщетны. Мисс Чеворт, которая была на два года старше своего обожателя и на 
много лет опытнее его, в душе хохотала над влюбленным школьником. Она не без 
основания находила наружность этого чересчур полного юноши, с толстыми щеками и 
заплывшими жиром глазами, далеко не романтической, а его самоуверенное 
ухаживание по меньшей мере смешным. Развязка романа, однако, наступила гораздо 
скорее, чем Байрон ожидал, и была более жестока, чем он этого заслуживал. 
Влюбленный юноша имел несчастье однажды ночью нечаянно подслушать, как в 
соседней комнате предмет его пламенной страсти спокойно заметил своей 
горничной: «Неужели ты в самом деле воображаешь, что я обращаю серьезное 
внимание на этого хромого мальчика?» Эти ненамеренно жестокие слова, как громом,
 поразили Байрона. Несмотря на поздний час, он моментально выскочил на двор и 
пустился бежать куда глаза глядят. Он пришел в себя только тогда, когда 
очутился в Ньюстеде…






Мэри Чэворт
.


Байрон после этого встретился с мисс Чеворт еще раз летом следующего года. Это 
свидание их, оказавшееся последним, произошло на одном из холмов близ Эппизли. 
Байрон имел тогда вид совершенно спокойный, хотя на душе у него было далеко не 
весело. «Когда я увижу вас в следующий раз, – сказал он ей, прощаясь, – вы уже, 
вероятно, будете замужем». – «Да, надеюсь», – спокойно ответила та.
Так окончился третий роман в жизни Байрона и его последняя истинно 
романтическая любовь…



Глава III. В университете. Первые произведения


В октябре 1805 года Байрон распростился с Харроу, после четырехлетнего 
пребывания там, и отправился в Кембридж для поступления в старинный университет,
 составляющий славу этого города. Чувства, с которыми 17-летний юноша покидал 
любимую школу, были далеко не радостными. «Когда я в первый раз приехал в 
университет, – говорит он в своем дневнике, – новая обстановка произвела на 
меня удручающее впечатление. Мне страшно не хотелось покидать Харроу. Еще за 
несколько месяцев до отъезда я уже начал с мучительной тоской считать дни, 
которые мне оставалось пробыть там. Я всегда
ненавидел
Харроу, но в последние полтора года я полюбил его. Затем, мне хотелось 
поступить в Оксфорд, а не в Кембридж; и, наконец, я был совершенно одинок в 
этом новом для меня мире… Сознание того, что я уже больше не был отроком, 
доставляло мне одно из самых мучительных ощущений, какое мне приходилось 
когда-либо до этого или после этого испытывать».

Это удрученное состояние Байрона продолжалось, однако, недолго. Он мало-помалу 
вошел в колею новой жизни и стал чувствовать себя в Кембридже если не лучше, то,
 во всяком случае, и не хуже, чем раньше в Харроу.