выше. Но, кроме того, он вообще был против пересадки на русскую почву 
западноевропейских учреждений, находя их непригодными для русской жизни. В 
письме к д-ру Реману, из которого уже был приведен выше отрывок, Каразин 
смеется над «нашими законодателями», желавшими «копировать все с иностранцев»: 
«Мы часто походим в наших учреждениях и постановлениях на известного князя 
Гагарина, петровских времен, который вздумал построить в Москве, на горе, дом 
на манер венецианский… Вы найдете в нем и крытую галерею, как будто над каналом,
 и ступеньки для схода к гондолам, и боковой парапет для защиты этих ступенек 
от высокой воды, и, наконец, даже кольца для привязывания гондол – словом, всё 
на своем месте, кроме самого дома».
В пояснительной записке к «Предначертанию о Харьковском университете», 
составленной в 1802 году, Каразин поясняет определеннее причину своего 
отрицательного отношения к заимствованию общественных форм и учреждений.


«Главный, может быть, недостаток этого проекта, – писал он, – состоит в том, 
что я полагал нас живущими в такое время, когда
надобно скорее творить, чем подражать,
и находящимися в таком положении, которое позволяет нам быть свободными от 
всяких предрассудков. Мне казалось, что в России все должно быть
ново
и
своеобразно,
как она сама, и что все
должно быть соображаемо скорее с собственными ее нуждами, чем с обычаями 
народов, по всему ей чуждых, и с теми старыми, отжившими уже, их порядками,
которых сами они продолжают придерживаться только по причине неподвижности у 
них общественного мнения.
Гораздо легче по всем частям политического устройства вновь созидать, чем 
исправлять старое,
и если какая-либо страна находится в таком счастливом состоянии, что может 
безнаказанно слушаться здравого рассудка, руководимого только отчетами 
прошедшего, то это Россия».


Отвергая заимствование с Запада, Каразин, по-видимому, предлагал 
воспользоваться указаниями, заимствованными из прошлого русской государственной 
жизни. Намеки на это находятся в тех отрывках тетрадей 5-й и 7-й записки, 
поданной в 1820 году, которые опубликованы. Так, в тетради 5-й говорится:


«Государи наши, быв представителями Бога вселенной с могуществом, которое по 
началам религии от него заимствуют, не могут, яко человеки, соединять в себе 
самих его премудрости. Вот почему для достойного и благотворительнейшего 
народам представления в своем лице высочайшего существа, для управления 
народами на земле, подобного его управления мирами, цари наши
всегда были внушаемы государственною душою».


К сожалению, дальнейшее развитие этих мыслей, при напечатании в 1-м номере 
«Русской старины» за 1871 год, исключено «по обстоятельствам, от редакции не 
зависящим». Такие же пропуски пестрят и в тетради 7-й, из которой мы приведем 
следующий отрывок:


«Странно, что благословенный средний путь, указываемый нам религиею и
обычаями любезного отечества издавна,
путь, по которому одному век можно идти безопасно, остается до сих пор пустым!..
 Что государи, которые должны быть беспристрастны, почти как Бог, которые, как 
Он, должны жить лишь в жизни миллионов существ разумных, им подвластных, 
управляются честолюбием, желанием поставить на своем как обыкновенные люди. 
Неужели они сию жестокость и непреклонность (свойственную только Наполеонам) 
почитают благородною твердостью, каковую должно иметь в добрых намерениях? 
Неужели они предпочитают лучше сто раз подвергаться ошибкам и даже опасностям,
нежели призвать в помощь разум своего государства.
Бог редко просвещает нас сверхъестественно. Он рассеял по лицу земного шара 
свои орудия. Должно употреблять их».


Исходя из того же положения о необходимости и обязательности для монархии 
руководствоваться «общественным мнением», прислушиваться к «совету разума 
государства», Каразин усиленно защищал право каждого подданного обращаться к 
власти с представлениями; в записке 1820 года, неоднократно цитированной нами, 
он сильно вооружается против «льстецов», истолковывающих государям право 
подданных делать представления как «оскорбление величества, порыв мешаться не в 
свое дело, тщеславное желание учить правительство».

«Возможно ли? – восклицал Каразин. – Я оскорбляю, открывая мои мысли 
(справедливые или ложные – все равно) тому единому, которому принадлежит знать 
их и от которого зависит дать им цену!..» «Я-де мешаюсь не в свое дело. А давно