шено было привлечь его к ответственности 
формальным путем, и он был вызван к допросу в так называемом “тайном совете”. 
Вместе с ним были призваны к допросу и два других представителя колоний, бывшие 
в Лондоне. “Тайный совет” состоял из высших пэров королевства, и в нем, 
собственно, предполагалось на этот раз совещание относительно американских дел; 
на самом же деле совет был обращен в своего рода судебный трибунал, ответчиком 
перед которым являлся Франклин. Заранее было известно, что последний будет 
подвергнут в совете самому оскорбительному обращению, и на это зрелище унижения 
передового бойца за свободу Америки явилась вся английская аристократия.
Результат допроса Франклина оказался, однако, совсем иным, нежели ожидали 
министерство и его сторонники. Франклин был подвергнут всевозможным 
оскорблениям, которые только могла придумать ярость его противников. Его 
старались всячески очернить, выставить человеком, способным на все низкое. 
Поступок с донесениями Гутчинсона старались приравнять к краже и оглашению 
чужих писем. Вот отрывок из речи государственного прокурора Веддеборна, 
направленной против Франклина: “Эти письма (донесения) могли попасть в руки 
Франклина только посредством воровства. Я надеюсь, милорды, что вы, к чести 
нашей страны, к чести Европы и всего человечества, заклеймите его по заслугам. 
До сих пор, даже во времена страшнейшей борьбы партий, частные письма считались 
священными как в государственных, так и в религиозных делах. Этот человек 
нарушил священный обычай. Он глубоко упал в мнении всех людей. В какое общество 
посмеет Франклин обратиться после этого? Каждый честный человек будет 
остерегаться его. Все гнусности, какие только Юнг в своей драме “Мщение” 
заставляет совершать негра Цампу, превзойдены холодною, апатичною жестокостью 
этого гнусного американца”. Франклин выслушивал все подобные оскорбительные 
тирады с таким благородным спокойствием и презрительно отвечал на них в столь 
сдержанных выражениях, что даже многие из присутствовавших в совете членов 
аристократии, ранее не имевшие случая видеть и слышать Франклина, почувствовали 
глубокое уважение к этому представителю демократической страны. Франклин вышел 
из “тайного совета” с гордо поднятой головой, сопровождаемый шепотом удивления, 
и популярность его, служившая щитом его безопасности, сделалась теперь еще 
большею, нежели была ранее.
Репрессивные меры по отношению к колониям продолжались. Бостон за историю с 
чаем был наказан тем, что его гавань была закрыта, что должно было совершенно 
разорить его население. Весь Массачусетс был лишен прав, обеспеченных 
английским подданным конституцией: население лишилось права избирать судей, 
шерифов и членов колониального совета, назначавшихся теперь наместником; все 
собрания были запрещены; присяжные избирались по усмотрению шерифов; все 
действующие против нового порядка вещей подвергались аресту и отправлялись в 
Англию “в видах достижения беспристрастного суда над ними”. Эти меры усилили и 
без того господствовавшее во всех колониях раздражение. Повсюду устраивались 
митинги для выражения негодования министрам и сочувствия бостонцам. Собирались 
материальные пожертвования для поддержки жителей Бостона, и день закрытия 
бостонской гавани признан днем всеобщего траура во всех колониях.
В это время Франклин в своих письмах к американским друзьям предложил всем 
колониям выбрать представителей на общий конгресс, который должен был решить, 
что делать ввиду систематических враждебных действий английского министерства. 
Идея эта возникла как нельзя более кстати и была принята американцами с 
восторгом. Несмотря на противодействие губернаторов, все колонии самым 
правильным образом выбрали представителей в общий конгресс, и последний 
собрался в Филадельфии в 1774 году.
Этот конгресс составляет эпоху в истории Америки. Сознавая всю важность момента,
 население колоний забыло все местные и партийные споры и послало в конгресс 
наиболее выдающихся людей всех колоний. Это был действительно цвет 
американского населения, – собрание мудрейших и серьезнейших людей страны. 
Сознавая тяжелую ответственность, падавшую на них в данный момент, они 
отнеслись к обсуждавшимся ими вопросам с величайшим вниманием. Всем было ясно, 
что для Америки остается лишь один выход – объявление независимости и 
отстаивание ее с оружием в руках. Тем не менее, было решено еще раз обратиться 
к английскому правительству с прошением, в котором излагались все нарушения 
прав колоний, основанных на английской конституции, и требовалось прекращение 
этих правонарушений.
Прошение это должен был передать парламенту Франклин. Многие члены парламента, 
предвидевшие все пагубные последствия пренебрежения справедливыми жалобами 
американцев, поддерживали это прошение в парламенте. Знаменитый лорд Чатам 
вошел в самые тесные сношения с Франклином и сообща с ним выработал план 
устройства отношений между метрополией и колониями, – план, который улаживал 
интересы обеих сторон. Но когда этот план был предложен парламенту, последний 
не стал даже рассматривать его, причем ораторы, говорившие по поводу его, 
ограничились только ругательствами по адресу американцев и в особенности 
Франклина, присутствовавшего здесь же, в парламенте. “Этот план, – заявил один 
из ораторов, граф Сэндвич – ни в коем случае не может быть произведением 
британского пера. Он принадлежит скорее американцу, который находится теперь 
перед моими глазами, – самому злому и пагубному врагу, какого только имело наше 
отечество”. Возвратившись с этого заседания парламента, Франклин немедленно 
послал отчет о нем конгрессу американских колоний, отчет, который прекратит 
всякие колебания в американцах относительно необходимости отделиться от Англии. 
В нем Франклин писал между прочим:


“Когда я увидел, как все эти наследст